Я кривой иглою шкуры штопала Солнце над озером Плавало в тумане свежей кровью Среди синего молока Плачут волки за далекой сопкою Знать, дело к осени. В стойбище им лайки вторят воем У оленей красны рога Он колдун, он ведун, он шаман, он проклят Сам собою в трёх мирах Под его ногой танцуют камни Или бубен у меня в груди?
***
Ночь густела на небосводе сплошным мутным пятном. Кончик чума касался звёзд, но не мог их скинуть. Из верхушки, из входа, из всех щелей уже несколько дней валил дым, а шамана никто из поселения не видел. Главный ведун селения запретил приближаться к своему жилищу, а соплеменники были и рады. Тех кто общался с духами, кто владел знаниями, боялись и уважали. Ему достаточно знать твоё имя, чтобы сделать что угодно. В потёмках омега отбросил бубен в сторону и обессиленно осел рядом с телом. Чего бы он не делал, как бы долго не пытался изгнать чернь ничего не выходило. Как только смолкало ритуальное пение тело дёргалось, как зверь в предсмертном припадке, посиневшие, провалившиеся в глазницы веки раскрывались, являя иссохшиеся, вертящиеся немыслимо глаза, а из уголков начинало сочиться что-то густое, чёрное, зловонное, тёплое. Будто загустевшая кровь в нагретом на солнце трупе. И всё заново, раз за разом. Ничего тут уже не поможет. Выход лишь один, и для него ничем хорошим эта авантюра не закончится. Юноша с трудом встал на негнущихся ногах. Худые руки подняли к свету огня череп животного. Рога обрезаны, остались лишь "пеньки", срубы, но даже по ним понятен испалинский размер "короны". Кость осталась белой, на ней не было кожи, ошмётков мяса или крови. Только узоры из красной краски, нанесённые тонкими перстами шамана. Останки великого некогда зверя глядели в усталые большие глаза своими пустыми глазницами. Руки дрожали. Всё же, нелегко вот так оборвать собственную жизнь, однако у него есть обязанности, долг, который он предназначен исполнить. Медленно, дрожащими руками, шаман привязал череп к лицу, будто маску. Огонь, маленький костерок в центре жилища, содрогнулся под потоком неизвестно откуда появившегося ветерка и затух, оставляя после себя лишь поток дыма, тянущегося ввысь. Омега испуганно повернулся, тяжело вздохнул, развёл огонь и начал приготовления к обряду.***
Бесшумно крылья совы порезали воздух. Ночная хищница вилась вокруг холма, надорванно крича, взывая, окликивая, пытаясь предупредить об опасности. Она не знала, что ведун сам обрёк себя на медленную смерть. Закончив бить в бубен, шаман отпил из чаши. Рот наполнила чужая кровь, травы и несколько ядовитых ягод. Эта же чаша примкнула к бледным губам покойника, вливая кровавое варево в мёртвое тело. Стоило ему вновь ударить в бубен, голова закружилась. Мир заплыл, заплясали, воя, тени, души неслись мимо холодя спину, но омега продолжал бить в бубен, уходя в транс, в небытие. Звери, звёзды, люди заплыли перед глазами, но вскоре всех залило чёрной смолой. Остановившись, омега склонился над телом и прижался к груди юноши головой в оленьем черепе. Острая боль тут же накрыла тело парня, тот резко отшатнулся, рухнул, нервно завозился, как брошенная на угли змея, будто это могло уменьшить боль. Всё что он видел, заплыло красным, он не слышал ничего, кроме болезненного звона в ушах. В голове всё пульсировало рвало давило горело било и никуда от этого не денешься.***
Шаман очнулся в дымке от потухшего костра. В его жилище было темно, хоть глаз выколи. Боль ушла, но он явно ощущал, какой вред был нанесён его телу. Наощупь он смог развести огонь и поднёс горящую ветвь к трупу, коснулся его рукой. Холодный, неживой, даже немного отвердевший. Шаман вздохнул. Он сделал всё, что от него требовалось. И дух юноши и всё поселение может быть спокойно. Схватив рукой череп, молодой колдун снял его с головы. Лицо омеги было юным, светлым, большие зелёные глаза смотрели устало, под ними залегли тени. Он стёр пот со лба, поправляя длинные волосы и ощутил, что ему тяжело дышать. Прямо из носа, по губам потекло. На ладонь упало несколько кровавых капель, вперемешку с чем-то чёрным. Теперь счёт идёт на месяцы.***
Большой костёр поднялся ввысь, облизывая небо. Уже несколько дней поселение возносило почести духам за возможность избавится от неизвестной черни. Лишь шаман, главное лицо этого празднования, не явился к остальным. Мало кого это волновало, но не этого юношу. Он был молод, даже юн, один из тех, кто не так давно прошёл инициацию. Он поймал добычу, но когда другие приносили оленят, а то и лисиц, он смог словить лишь тощего зайца. Быстрые ноги помогли охотнику, но он видел – ему не хватало решительности. Он и так долго сидел с этим зайцем, не решаясь выпустить его духа из тела. Он слишком мягок. Он слишком ценил и почитал всех, от оленя, до этого попрыгуна. Да и произошедшее с одним из парней серьёзно удручало. Молодой альфа наблюдал за всеобщим весельем, и не понимал, чему тут радоваться. Их соплеменник умер, его убило страшное нечто из леса, а все уже и забыли о нём. Как и о шамане. Другие альфы назвали его трусом, а сами боялись и шагу в сторону чёрного чума сделать. "Ты и сам туда не ходишь",– ядовито напомнил голос в голове. Нет, это не правда, он не боялся. Это был скорее трепет. Человек с покрытым лицом был окутан загадкой. Появлялось иногда желание эту загадку разгадать, но оно быстро прервалось. Не хотелось его разгневать. С другой стороны, очень странно, что человек не покидает жилища так долго. Кто знает, как сильно всё произошедшее на нём сказалось? Такова участь шаманов, их так сильно боятся, что порой забывают скольким им обязаны. Сжав руку в кулак, светловолосый парень поднялся со своего места, взял широкую миску из глины, в которой лежало мясо, и двинулся в сторону холма на отшибе. Темнота была приятной, поляну серебрил лунный свет. Вопреки ожиданиям, чум чернее самой чёрной ночи не выглядел таким угрожающим. Лишь сова, сидящая на верхушке, проводила его взглядом.***
В кромешной темноте и тишине вспыхнул пламень. Спавший беспокойным сном шаман дёрнулся, с трудом поднял голову с оленьим черепом. Это не просто так. Духи хотят что-то ему сказать. С потолка в огонь упал сушившийся на подвязке пучок спорыша*. Омега медленно проследил за тем как веточки и листочки сгорают в пламени. Кто-то явно мялся у входа в чум, не решаясь зайти. Чей-то светлый, незапятнанный дух мелькал совсем рядом. Тьма, поселившаяся внутри, взбурлила, но ведун затолкал её поглубже. Наконец, в свете огня возник юноша. Молодой совсем, щупловатый. Он испуганно уставился на череп и только потом облегчённо вздохнул. Это шаман, просто в ритуальном обличии. Омега разглядывал гостя, а затем приподнял кость на голове, принюхиваясь. От юнца, вопреки всему, не пахло страхом. На бедре висел оберег – трофей с первой охоты, пара серых зайчих лапок на подвязке. Лука или копья у него не было. – Быстрые ноги. От хриплого голоса омеги альфа вздрогнул, не в силах что-либо ответить. Спрашивать о том, откуда он знает было бы глупо. Осторожно, почтительно он согнул колени, присаживаясь и пододвинул к шаману еду. Несколько секунд тот молча смотрел на предложенное угощение, потом на мальчишку. Шаман протянул руку, взял кусочек мяса и без вопросов положил в рот, не отрывая взгляда от своего гостя. Молодой охотник помялся, взял другой кусочек и принялся осторожно жевать. Так они поели в тишине. Омега отодвинул пустую миску и, с грацией рыси, внезапно придвинулся ближе, почти нос к носу, не вставая с корточек. Затем взялся за череп, поднимая. Парень замер, не в силах пошевелиться. Разве шаманы могут показывать лицо? Тем не менее, он не мог уже отвернуться. Под всей одеждой оказался обычный симпатичный омега, совсем не жуткий. Лишь зелёные колдовские глаза поблёскивали в огне, да и выглядел он устало. Его рука безропотно огладила по щеке, шее, легла на грудь, там где билось чистое, как вода в роднике, сердце. Вот он, похожий на него. Тот, кто почитает лес. Рука в рисунках из краски была горячей, как пламень. Не обращая внимания на ошарашеное лицо альфы, шаман толкнул его вперёд, заваливая на спину. С потолка в огонь посыпались пучки всевозможных трав, выпуская клубы дыма. Пространство наполнилось им, шаман, залезший на юношу сверху, расплывался перед глазами. – Так велели духи, – ответил на его взгляд омега и слабо улыбнулся.***
Антон с тяжестью раскрыл веки, оглядывая тёмную комнату. Дом привычно скрипел, как старая бабка с артритом. Омега откинул одеяло с горячего тела. Голова подозрительно ныла, а нос щекотал запах горящих трав.