Там, где ведьма, там жито не свячено, кони не подкованы Прахом пусть улетает, бродячая, во четыре, ой, стороны Как завертит суховеем танец смерти, что иных древней, ой-ой-ой Ведьма спляшет, а с верою нашей не справиться да не сладить ей
***
Жаркий июльский солнцепёк не сильно останавливал Антона. Невысокий омега в нелепой аляпистой панаме быстро шагал по пыльной дороге. Сланцы звонко шлёпали по пяточкам, солнце освещало ярко, почти слепило, жарило светлую кожу, желая оставить загар, чтобы потом на небольших стопах остались светлые полосы незагорелой кожи, скрытой шлёпками. Но Тоша не сильно волновался об этом. Он спешил на встречу с альфой, которого не видел целую неделю течки. Ему без него и в обычное время было одиноко, а во время "цветения" тем более. Ещё за неделю до этого они с Ромой и Бяшей договорились прогуляться до охотничьих домиков в лесу и посидеть там. Лесники, охотники и просто счастливчики, которым неповезло потеряться зимой в Тайге, но повезло наткнуться на один из этих домиков, могли укрыться там от непогоды, отдохнуть и обогреться при помощи дров. Один такой домик был прямо недалеко от их посёлка, но бывали там только летом одни школьники вроде них. С тех пор как ушёл на фронт ромкин отец, который всегда приносил хорошую добычу, никто в этих местах больше не охотился. Местные боялись – здешние леса давно слывут нечистыми, особенно зимой, и Антон не мог с этим утверждением не согласиться. Бабушка с детства предостерегала всех от хождения по оленьим тропам. Тоша помнил, было ему лет пять, в посёлок занесло какого-то туриста-студента. Он отправился в лес и ступил на эту тропу. Вернулся, когда уже думали заявлять о пропаже. Весь был уставший и худой. Оказалось, что ходил он три дня по тропе без возможности с неё сойти. Так и бродил бы до изнеможения, если бы не взявшийся непойми откуда заяц-русак. Идя за ним, парень наконец ушёл с гиблого места. Омега не знал, зачем он запомнил этот момент, но он очень ярко висел в его памяти. Ни ему, ни Роме, ни Бяше не стоило ничего бояться в лесу. Они с Ромкой, как сказала бы бабуля, нравились лесу. Всегда спокойно выходили куда надо, всегда находили там что-то интересное или вкусное. А бета просто знал окрестности до малейшего сучка, так как часто шатался вокруг и ночевал где придётся. Мысли о друге прервались, потому что, подойдя к месту встречи, Антоша увидел лишь Пятифана, необычайно хмурого. Смотрит вниз, руки в карманах. А вот Бяши нигде нет. Почувствовав что-то неладное Антон подошёл к своему альфе. Видя подвешенное его состояние, Тоша заволновался. Что-то случилось. Омега приветственно прижался губами к щеке Пятифанова, заглядывая в серые глаза. Рома немного расслабился, но тревога никуда не делась. – Привет, Заяц. – Привет. Что-то случилось? Ответом стал тяжёлый вздох и не менее тяжёлый запах мускуса, исходящий от мальчишки. Босота взъерошил волосы. – Где Бяша? – голосок Антоши заметно напрягся, но омега старался не паниковать раньше времени. Ромка отвёл взгляд. Как тут объяснить, когда сам толком ничего не понял.***
Мальчишки спокойно стояли рядом с дорогой, обсуждая свои дела перед тем как двинуть на прогулку. Рома спокойно курил никого не чураясь, Бяша показывал другу свои картины выжженные паяльником на небольшой доске, со смущением получая заслуженное восхищение от лучшего друга раздумывая об обсуждении работы с Антоном, который в их кругах считался чуть ли не величайшим критиком. Оба ослабили бдительность в этот момент чего, как показала жизнь, делать нельзя. Никто не заметил как открылась калитка полуразрушенного забора. Стрелой оттуда с криком выскочила тощая женщина тюркской наружности. Бяша, наученый опытом жизни со своей матерью, тут же отскочил подальше, но всё равно словил нагайкой по руке. Бета взвизгнул, точно котёнок, хватаясь за место поражения. На предплечье покраснела тонкая полоса, похожая на ожог. Инстинктивно бурят сжался от крика женщины. – Мелкий сучёныш, ты у меня получишь! Я тебе что сказала!? – она замахнулась ещё раз, но отошедший от ступора Ромка подскочил сзади, хватая деревенскую сумасшедшую за худые, нездорово серые руки. Рыча, словно зверь, она попыталась вырваться, но возмужавший Пятифан держал крепко. Не сжимал, но схватил надёжно. Понимая, что просто так она не остановится, он осторожно, но настойчиво вывернул ей руку, от чего она выронила оружие и обессиленно прекратила сопротивляться. – Мамка, на! Какого хуя!? – шипя гадюкой вскрикнул Бяша, продолжая держать место удара. Тёмные глазёнки были полны гнева, непонимания и обиды. Иногда подобное случалось, но каждый раз как первый. Так же больно, при чём не столько физически. – Куда собрался, а!? Куда!? Я тебе сказала сидеть дома! – зрачки в узких прорезях глаз гневно и безумно вращались. Вечно затуманенные и влажные, они больше были похожи на рыбьи. – Ты ебанулась!? Я тебе говорил вчера, на! Иду гулять с Антохой и Ромкой! Но мать будто и не слышала его в приступе безумия. – Опять к этому белобрысому!? Снова в проклятый дом на холме!? Я сказала тебе туда не ходить и не разговаривать с тем омегой, мелкий ты выблядок! Сдохнуть хочешь!? Рома нахмурился. Такого он от неё ещё не слышал. Судя по всему, речь шла про дом Тоши и про него самого. Но почему туда нельзя ходить? При чём тут Зайчик? Женщина кинулась было вперёд, но альфа не позволил, держа в стальном захвате. – Не ходи туда, слышишь! Они проклянут тебя! Сморят! Место то нечистое и весь их род – нечисть сплошная! – Чё за херь ты несёшь? – рыкнул Рома, дёргая её назад, заставляя прогнуться в спине. Та повернула лохматую чернявую голову, глядя на него через плечо и прошипела: – Алевтина... Алевтина, старая кашёлка! Ведьма ебучая! Ведьма! – женщина согнулась, в приступе безумного смеха, сквозь который продолжала, – Мне никто не верит, а я всё-ё-ё видела! Ворожила она! Ворожила! И черти к ней из лесу приходили! Чаи гонять! Её хохот оборвался так же резко, как начался. Она дёрнула руки, высвобождаясь, пользуясь тем, что Рома находился в лёгком шоке от её слов. Бить сына она не стала, но прищурилась и властно указала ему на калитку. Пятифан хотел встрять, хотел обложить сумасшедшую мамашу своего лучшего друга всем матом который знал, хотел окунуть пару раз в бочку с водой, чтобы охладить пыл, но был остановлен Бяшей. Паренёк удивительно беззаботно улыбнулся, являя щель вместо зубов. Рома так и не понял, как бета умел так делать. Как он мог вот так беззаботно улыбаться после любой хуйни. – Брат, я пойду. Сегодня без меня, лады, на? Пятифан покосился на стоящую в стороне женщину, неприязненно сморщившись и с трудом кивнул. Бурят улыбнулся шире, приобнимая Ромку, хлопая по плечу. – Извинись за меня перед Тохой, на, – сказав это, чтобы мать не услышала, он скрылся за калиткой, оставив Рому переваривать всё произошедшее.***
Антон сидел на лавке, обдумывая всё что услышал. Бутылка лимонада уже немного нагрелась от жаркого воздуха и ладошки мальчика, а он ещё даже глотка не сделал. Рома выкинул дотлевший бычок в сторону, выпуская струю дыма и взглянул на загрузившегося Антошу. Пятифан вздохнул, приобнял хрупкое плечико, прижимая к себе и мягко поглаживая. – Бля, Тох, ну ты чего? Не переживай, Бяшка сильный, да и не впервые уже. Или ты из-за бабули так? Забей, мамаша у Бяши звезданутая. Она однажды бегала по посёлку и орала что батю моего, покойника, видела у леса с волчьей шкурой на спине, прикинь? Антон кивнул, но на самом деле не сильно верил в невменяемость местной сумасшедшей. Слова про "Пятифанова" в шкуре подтверждали это, да и слова про бабушку... Воспоминания несли омегу прочь из горячего летнего дня, куда-то в прошлое. Прошлое холодное, тёмное, пахнущее могильной землёй.***
Холодным, ледистым ноябрём тысяча девятсот девяносто второго года, семья Петровых находилась в далёком, Богом забытом посёлке, в старом и тёмном от времени доме. Старшую омегу этой семьи сразила тяжёлая болезнь. Алевтина болела часто, сказывался почтенный возраст, но в этот раз обычная простуда зашла слишком далеко. Несколько дней взволнованная Карина пыталась уговорить мать поехать с ними в город, лечь в больницу, а лучше и вовсе переехать поближе к ним, но эти уговоры успехом не увенчались. Дом помрачнел, потемнел, выл и скрипел громче обычного, протяжнее, печальнее. Дети, привыкшие к теплу и летнему свету в этом доме сидели теперь, жались друг к другу тише мышек. Ещё неизвестное им студёное дыхание гостьи с косой обдувало спины, заставляло кровь застыть в венах. Ещё больше страха нагоняло то, что им пока не давали увидеть бабушку. За всю поездку сюда Антон услышал много возмущений от матери. Нет, это она не со зла, таким образом женщина пыталась прикрыть панический страх за родительницу, который обострился после смерти дедушки пять лет назад. Молчаливого и нелюдимого альфу Тоша помнил смутно, Оля наверное и вовсе уже забыла. В голове возникали лишь строгие, зелёные, точно как у мамы, глаза и полученный на фронте шрам от ожога, выползающий с груди на шею и плечо. Карина безутешно плакала все похороны, а бабуля была тиха. Она спокойно попрощалась с мужем и предала его земле. Тоска лежала на ней тяжким грузом, но омега словно заранее знала что это произойдёт и была к этому готова, если к подобному вообще возможно подготовиться. После смерти дедушки бабуля сильно постарела, на гладком, беленьком и нежном по молодости лице прорезались глубокие морщины, да и здоровье подкосилось. И вот, собственное тело подвело её снова, мучая заразой. – Прошу тебя, пожалуйста, поедем с нами. Олег договорится, тебя вылечат, выходят, будешь рядом с нами и Тоша с Олей будут чаще рядом и мне спокойнее, – Карина уже выдохлась от уговоров, паника медленно проскальзывала в её голосе, но она практически уже сдалась. – Кариночка, это не изменит исхода. Пора уже. Да и куда я без леса своего? – Да сдался тебе этот лес! – вспылила Карина, – Отцепись уже от него, чего так привязалась? Пожилая омега спокойно улыбнулась, поглаживая худой рукой по одеялу. – Ну как же? Лес этот мой. Конечно я его люблю, а он меня любит. Женщина прошла по тёмной комнате из угла в угол, вздохнула, потёрла виски. Она сдалась, опуская плечи. – Значит, не поедешь? – Нет. – Точно? – Точно, дорогая. Позаботься лучше о семье своей, о муже, детках. А за меня не волнуйся. Тела наши не вечны, хрупки, что уж поделать. Но совсем я не уйду, не бойся. Бета закрыла, глаза, беря мать за руку скрепя сердце. – Антошу позови, дорогая. Поговорить с ним хочу, с моим птенчиком. Карина не стала сопротивляться, высунувшись в коридор, она позвала: – Тоша! Подойди-ка сюда! Сонный мальчик поднял голову с макушки сестрёнки и подошёл к матери. Она завела его в комнату, где в полумраке, в самом углу, лежала на кровати Алевтина Матвеевна. Некогда сильная и энергичная, она сейчас являлась немощной старухой. Лишь тёплые и мудрые глаза сияли необъятной для обычных людей силищей. И без того морщинистое лицо осело ещё сильнее, тощие костлявые руки лежали на животе безвольными верёвками, грудь тяжело вздымалась, старушка часто прерывалась на кашель. Заметив мальчика, она впервые за долгое время улыбнулась. Антоша не удержал ответной улыбки. Карина подвела его ближе к бабушке и заметила её строгий взгляд, метнувшийся на секунду к двери. Неуверенно помявшись, бета вышла, оставив мать и сына наедине. Единственные омеги в роду, старшая и младший, остались вдвоём в комнате. – Бабуля... Тебе больно? – чистые зелёные глаза широко раскрылись за стёклами очков, кончик маленького носика покраснел – верный признак того, что малыш хочет плакать. – Нет милый, я иду за дедулей. Всё хорошо. Её ладонь, сухая, холодная, посеревшая, аккуратно взяла омежку за нежные пальчики, поглаживая. – Но... Но как я без тебя..? – Тоша шмыгнул, чистая детская слеза покатилась по румяной щёчке, разбилась о ладонь бабушки. Подняв руку, омега осторожно утёрла влагу с его щеки. – Почему же без меня, зайчонок? Не плачь, я всегда буду рядом, милый, мы все будем рядом. – Мы? Алевтина не ответила, прикрыла мудрые глаза, не отрывая от мальчика взгляда. Болезнь брала верх, медленно замутняя сознание. Омега закашлялась. – Антоша, всё это тебе достанется... Ты у меня сильный мальчик, справишься. Жалко не могу тебя всему обучить, мал ты совсем ещё... Испытание выпало на твою долю, касатик. Серьёзное. Заручись поддержкой верных людей и пусть тебя сердце ведёт. Лес поможет, Антоша, лес сбережёт. Сохранят же они тебя от любого от зла. Не бойся их, ничего не бойся... Новый приступ удушающего кашля оборвал её речь. Мудрые и светлые глаза заволокло болезненной дымкой. Она погладила мальчика по нежным волосикам. Антоша шмыгнул, наклонился, целуя бабулю в щеку и робко покинул комнату, успев лишь обернуться на последок и уловить подбадривающую улыбку.***
Ночью, когда семья старой колдуньи покинула её дом, умирающая старуха открыла глаза. Дом привычно скрипел, но не этот звук привлёк её внимание. Ручка двери слабо повернулась, открылась, будто от сквозняка, хотя свеча на тумбе даже не дрогнула. В глубокой тьме коридора сверкнули глаза. Тени скользнули в комнату бесшумно, будто порыв ветра, и застыли у кровати. Омега помолчала какое-то время, затем произнесла. – Подымите меня. Сама к нему пойду. Запру эту гадость туда, где ей место. Ночные гости молчали. Никто не спешил шевелиться и выполнять её просьбу. – Бе-е-е-есполезно, – проблеял Козёл, качая рожками. – Не твоё это дело, – поддержал большой и грузный Медведь своим тяжёлым голосом. – Не моё, так чьё же!? Он дитя совсем, один тут останется! Это верная гибель... – Не погибнет. Он сильнее тебя, – фигура тонкая, ловкая, с торчащими вверх ушами приблизилась к омеге и мягко закрыла ей веки. – Уху! Сильнее, уху! – согласно ухнула птица за стеклом, – Тьму изгонит! Уху! Лесу хозяин станет! Уху! – Если лисья морда не помешает...– тяжело вздохнул Медведь, будто сонно. – Попробует – в клочья пор-р-р-рву, – зарычал из угла Волк, клацая зубами. – Ступай по дороге. Передала ему ты все силы, больше не протянешь. Пора, — Заяц поднялся, поток ветра рывком распахнул дверь и вышел из дому, унося тени в лес. Огонь свечи затрепетал надрывно и потух, как и огонь жизни одной сельской ведьмы.