У сестры моей косы светлые Косы цвета льна. У сестры печаль безответная – Видно, влюблена. Косы светлые, косы длинные Ленты-кружева – Словно перышки голубиные Да ненужные. У сестры моей ножки белые Каблучки остры. Взгляды вольные, руки смелые У моей сестры. А душа ее вслед за музыкой Три дороги шла То удачею, то обузою Все брела-цвела
***
Пришёл тот день, на празднование которого даже старательному Антоше не хотелось идти. День Знаний. Первое сентября. Причина слёз одного беззубого бурята. Омега двигался бы по дому вялой каракатицей, если бы не хлёсткие окрики одной прекрасной и ужасной одновременно женщины. Только проснувшись, Карина подняла всех на уши. Её дети могли лишь вымучено стонать, силком пихая в рот несчастную манку. Дом ворчал скрипучими половицами им в унисон, как старый пёс, который уже смирился с мытьём в ванной. Петров-старший, после парочки гневных окриков от своей благоверной, предпочёл закрыться в пыльной кладовке и усиленно чем-то там шуметь, изображая бурную деятельность. В итоге весь удар пришёлся на Тошу, которого мать гоняла так, что несчастный носился как белка в колесе. То бантики принеси, то гольфы. Нет, не эти, а которые те! Ты что, совсем дурак! Повод был серьёзный – Олечка в этом году шла в первый класс. Юная бета вертелась как юла на своём стульчике, ёрзала от смеси волнения, радости и страха. И пусть Антон, заумно поправляя очки, говорил что в школе мало чего весёлого, она его особо не слушала. Ножки в балеточках дрожали от предвкушения сегодняшнего дня. Пока Карина боролась с пышными белыми бантами на белокурой головушке, в дверь постучали. Антон, словив очередной строгий взгляд, поднялся устало со стула, на который только-только приземлился. – Иду! – поправив воротник идеально белой рубашки, он открыл дверь и застыл статуей самому себе. Потому что увидал он что-то дико странное, но вместе с тем чарующее. – Тоша, привет! – Рома оскалил клыки. Он возвышался на пороге, сунув одну руку в карман чёрного пиджака, а другой держа пакет и букет астр, которые, Антон готов был поклясться, он видел на участке тёти Зины. Чёрная майка заменилась на кипельно белую рубашку, кроссовки – на повидавшие виды, но отлично начищенные ботинки, спортивный костюм – на костюм-тройку, едва заметно великоватый в плечах. Пятифан, не услышав ответа, неуверенно оглядел себя, почесал затылок смущённо. – Чё, совсем херово выглядит? Антон протёр очки рукавом белой рубашки, надел их обратно, проморгался, не зная как реагировать на то, что он видит. – Ромочка, ты... Омега вытянул руки, пощупал чужие плечи, убеждаясь, что это не сон и не глюк, а потом резковато прижался к своему альфе с поцелуем. Ошалевший от такого Пятифан ярко покраснел, но на нежный поцелуйчик с удовольствием ответил. Петров аккуратно поправил его пиджак, пригладил, оттряхнул невидимую пыль, любуясь. – Тоша, я всё! Ой, Ромочка, привет! Девочка радостно выбежала из комнаты, вертя головой, демонстрируя два закрученых хвостика с бантиками и разглаживая и без того идеальную юбочку-колокольчик. – Ой, красота, Олька! – гопник театрально покачал головой в восхищении, вызывая звонкий девичий смех. Улыбнувшись, девочка склонила любопытно голову и прошептала, будто страшный секрет. – А ты костюм принёс? – Принёс, Оль, не ссы. Вы с Настей всех там порвёте, отвечаю, – парень привычно оскалился, демонстрируя небольшой пакет, который нёс в руке. – Какой костюм? – Антон моргнул ресницами, глядя на их заговорщецкие улыбки, – Вы о том выступлении? Ещё месяц назад активную и светлую Олечку Петрову запрягли, что называется, в школьную самодеятельность. Она должна была подготовить номер от лица первоклашек на Первое Сентября и долго мучилась, думая о том, какой номер ей подготовить. В голову ничего не приходило и тогда в ход пошла тяжёлая артиллерия в лице Ромки Пятифана и Бяши, которые знамениты своим умением получать оценки при этом толком не учась. Они вызвались поставить некий секретный номер, став художественными руководителями маленького, во всех смыслах, девичьего дуэта из Оли и Настеньки, сестрёнки их хорошего приятеля Жеки Фитиля. Вы, Тоха, переехали поздно, не застали просто моих звёздных часов Двое местных гопарей забирали девочек каждый вечер в течение всей недели до выступления и за старания поили их сладким чаем с ароматом ягод, подбадривая и внушая им веру в себя. Всё же, для малышек это впервые. Бяша и Рома, будучи теми ещё звёздами погорелого театра, учили малышек движениям в стиле группы Кар-мен, что была так популярна среди местной молодёжи. Пятифан, одарённый богом своей горластостью, ставил голоса девчонок, привлёк соседку тётю Любу, дабы она сшила крошкам солидные костюмы для выступления, в оплату за которые альфа батрачил на её огороде. Цирк уехал, а двое придурков остались, втягивая за собой маленьких детей. Радостная Оленька, хотела сразу же всем поведать о готовящемся выступлении, но по настоянию Романа Юрьевича, никому не рассказывала о том, что они творят, дабы сохранить эффект неожиданности и всеобщего восхищения. – Олег, быстрее, время идёт! – прикрикнула Карина, выйдя в коридор и цепляя на мочку серьгу. Стройную фигуру женщины очерчило зауженое платье, которое ей купили ещё в Москве несколько лет назад. Она подняла глаза на детей и застыла, разглядывая Ромку. Зелёные глаза расширились, а мальчишка смущённо улыбнулся. – Здрасте, тёть Карина... Красивое платье, вам идёт... – Спасибо, Рома. Ох, какой хороший у тебя костюм, прямо загляденье! Он отвернулся, смущённо кашляя, пряча алые уши. Ему было приятно это слышать. – Папа опять задерживается? – с улыбкой спросил Тоша, беря Пятифана за руку. – Ну, как видишь... Что за клуша, опять три часа будет выбирать галстук... Пусть она и строила недовольно лицо, но на деле заметно было приятно, что некоторые вещи, ставшие родными, не меняются со временем. – А мы тогда все вместе пойдём первее! – маленькая бета вклинилась между братом и его альфой, беря их за руки. – Ладно, идите. Только в луже где-нибудь не испачкайтесь, а то будете стоять как поросята, – она окинула троицу тяжёлым взглядом и развернулась к лестнице. Оля накинула на плечи маленький рюкзак, раньше принадлежавший Антоше, Ромка взял в левую руку пакет, не отпуская девичью ладонь, а Тоша прихватил букеты для учителей. Держась за руки они направились по тропинке к лесу. Земля была немного сырой после вчерашнего дождя, потому даже Ромка старался идти осторожно. Петров пару раз чуть не споткнулся, потому что вертел головой, разглядывая пожухший разом лес и вдыхая запахи дождя, прелой листвы и мокрой коры. Птицы всё реже щебетали на кронах и всё чаще небо прорезали косяки уток. Ещё немного и подует морозящий ветер, а лужи схватит первыми заморозками, небо станет ещё сырее. А потом выпадет снег, здесь он ложится уже к середине октября. Придёт зима. По спине побежали мурашки. Именно по этой тропе прошлой зимой он шёл, когда повстречал их. Кто Они? Откуда? Что им нужно от Антона? Он не знал. Никто не знал. А от того ещё хуже, ещё страшнее, когда ты не знаешь почему так происходит. Ромка ощутил волнение Тоши, как потеет его ладошка, как нервно сжимают пальчики его руку. Посмотрев на застывшее в страхе зайчье личико, Рома склонился к светлой головушке и прижался с поцелуем к височку. Зажмурившись, Петров выдохнул, взял руку альфы удобнее и шагнул к темнеющим соснам.***
В маленькой пришкольной столовой, переделанной под актовый зал, собрались учащиеся и их родители. Взволнованные перваши, которых в этом году набрали едва с десяток, ученики постарше, хлопающие под музыку, старшие ребята, уставшие от всего и их родители, все они были в зале, за исключением небольшой группы за кулисами. Антон наблюдал, как Рома и Бяша активно показывают девочкам танцевальные движения, под хохот их товарищей позади. Мальчишки подбадривали девочек, гладя их по волосам. – Мы, если чо, будем у сцены вам подсказывать. – Во-во, на! Так что не ссыте, малые, всё на мази! Время все близилось. Двое парней, что обычно сбегали с линейки спустя первые пятнадцать минут, стояли в самом первом ряду, ожидая выступления своих красоток. Рома беспокойно мялся, кусая губы и вздыхая, будто чей-то родитель. –...Эх, малышки мои выступать идут... гордость моя. – И не говори, на! Пацаны обнимали друг друга за плечи в попытках унять предвкушение. После небольшой речи директора и невинной песенки про школу, на сцену ступили две маленькие, серьезные девчушки. – Слушайте запись-экзотику дуэта Кар-мен! – важным голосом раздалось из динамика. Пятифан закусил губу, а Бяшка подпрыгнул на месте.***
Бяша с Ромой, сходящие с ума от наростающего чувства гордости, двигались в такт музыке, глядя на девочек, бесшумно подпевая. Малышки заручались поддержкой парней в строгих костюмах, которых завтра уже никто в таком виде не узрит, и входили в полный кураж. Карина, сидящая рядом с Ирой Пятифановой хлопала глазами, глядя на сцену, где залихвацки отплясывала её дочь, да так что деревянный пол нещадно скрипел гнилыми половицами. Подоспевший лишь к середине мероприятия Олег достал из сумки одну из самых ценных вещей в их доме – камеру " Панасоник", купленную когда-то в поездке в Москву. – Лондон, good bye! Нежные девичьи голоса звучали серьезно, а пацаны были счастливы, едва ли не утирая слёзы гордости. – Мои красотульки... – Пятифан прижал ладонь к груди, оборачиваясь на семью. Заметив Петрова-старшего с камерой в руках, он пихнул Бяшу локтем, чтобы тот тоже помахал в объектив. Касетную запись этого дня они ещё очень долго будут пересматривать.***
– МО-ЛОД-ЦЫ! МО-ЛОД-ЦЫ! – сканировала толпа, хлопая в ладоши, пока девочки совершали финальный поклон. Ира, отсмеявшись, шепнула Карине, что на такую авантюру способен лишь её сын и его отбитые на голову друзья. Финальный номер на линейке выдался на редкость удачным, поэтому Ромку с Бяшей окружила толпа местных пацанов, что сменили потёртые спортивки на классические костюмы. – Ясно теперь, кто авторитет возьмёт, а, пацаны? – произнес один из компании. Громкие, грубоватые от ломки голоса мальчишек взорвались смехом. – Открыли дорогу в жизнь, на! – гордо заявил Бяша, поправляя галстук. – Реально, чё, – Рома сунул руки в карманы брюк, – Дорогу молодым, я считаю. Сразу видно, кто наше с вами место займет, мужики. Стая привычно собралась в круг, окружив своего вожака. За лето парни вытянулись, возмужали, но остались всё такими же шалопаями, как и в первом классе. Они жали друг другу руки, громко и хрипло гогоча на весь актовый зал, пока Антоша рядом кружил сестрёнку на руках, а Бяша воевал с галстуком. Наобнимавшись с братом, девочка хохоча и светясь от радости, прыгнула обнимать мальчишек. Бурят подхватил её на руки и Оля дала "пять" Настеньке, которая уже устроилась на руках Пятифанова. Сентиментальный Бяша расчувствовался, обнимая Петрову, которая гладила его по бритой голове, от чего даже начал шмыгать носом. – Ну ты, Рома, дал жару, конечно. Красавцы, мужики! Не развели детский лепет, — Женёк хлопнул Ромку по плечу, забирая сестру из его объятий, – Вы где костюмы то отобрали, пацаны? – Да ты чё, гонишь, Фитиль? Какой отобрали? Я у тети Люды в огороде пахал день и ночь, чтобы она все сшила по красоте. Отпустив девочек, мальчишки справились наконец с галстуком беты и вернули себе вид серьёзных и непоколебимых держателей района. Вернувшись к парням, они все, не стесняясь, взвыли на волчий манер, так что слышал весь зал. Ромка пригладил волосы, скалясь. Стая***
Петровы и Пятифановы вернулись в дом на опушке леса, пребывая в прекрасном расположении духа, которое не портила пасмурная сентябрьская погода. Вместе они отведали торт, который накануне привёз из города Олег Степаныч. Улыбчивая и полная сил Ирина рассказывала Антону истории из детства Ромки, про то, как его пятая точка пострадала от гусей, заставляя сына краснеть и громко возмущаться. Ближе к вечеру дети несколько утомились, Оля так вовсе уснула в кресле, даже не раздевшись, приятно уставшая после насыщенного дня. Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, её поднял на руки Рома и понёс наверх. Тоша открыл дверь в комнату сестры и осторожно раздел её, после чего оставил отдыхать под одеялом, уткнувшись носом в плюшевого медведя. Тихонько прикрыв дверь, мальчики застыли, глядя друг на друга. Целый день они мелькают друг перед другом нарядные, но всё не удаётся восхититься в полной мере. Подростки оглядели друг друга и, взявшись за руки, бегом двинулись в комнату омеги. Последние лучи солнца рассеянно красили комнату в алый, ночь начинала густеть синевой, а лес становился огромным голодным хищником, чернильной жижей, которая проглотит любого, кто ступит на его территорию. Антон заметно напрягся, сжимая грубоватые пальцы Ромки. Альфа нахмурился, глядя на ночную картину за окном, погладил ладошку омеги большим пальцем. – Ничего не бойся, я с тобой. – Я не за себя... За тебя. Поздно ведь уже, Ром, — что-то дико нервное проскользнуло на светлом лице. Память живо подкинула события зимы. – Глупый, – хулиган смело улыбнулся, – Не переживай, до дому точно живым доберусь, куда же я денусь. Мне ещё тебе присниться нужно успеть. Он ласково поглаживал тонкую ручку, коснулся губами пальчиков. – Только с тобой побуду ещё немного... Можно ведь? Он поднял на Тошу взгляд, в радужках которого сверкали в закатном солнце острые грани вечных льдов. Антон ощутил себя трепетной барышней, но почему-то был не против. Он чуть кивнул, поглаживая пальцами чужую ладонь. — Эх, хорошо как... – Роман прижался лбом к маленькому плечику, – Прям запор душевный прошёл, аллилуйя! Тоша вдруг хрюкнул от смеха и тут же зажал лицо руками. Рома замер, они затихли, после чего оба разразились хохотом. – Не смешно! – не смотря на свои слова, омега и сам не мог остановиться, лишь утирал слезинки в уголках глаз. Видя смущение Петрова, каждую неподдельную эмоцию, искреннюю доброту и заботу Тоши, Рома наконец понимал. Осознавал, почему так долго мучился и не мог найти себе покоя. Он действительно любил его, готов был отдать всего себя, без остатка, дабы тот был счастлив. Когда он смеётся сердце замирает, видя милую улыбку, красные щёчки, к которым он тут же приник с поцелуем. – Ты чудо, Антоша... – тихо поведал Ромка, целуя каждый пальчик, который раз за разом гладил его многострадальную головушку. Антон застыл с приоткрытым ртом. Такие вот нежные действия вызывали ураган из чувств и эмоций, от которых тело дубело на несколько секунд, не зная как реагировать. Он лишь наблюдал молча. Рома с наслаждением выдохнул, аромат бархатной кожи вскружил голову, просачивался в лёгкие, сознание. Он осторожно целовал тонкое запястье, прикрыв глаза от удовольствия. Так хотелось отдать омеге всю свою нежность, заботу, любовь, что копилась в мальчишеской душе на протяжении всей жизни, но никому, абсолютно никому не была нужна. Антон открывал рот, хотел сказать что-то, попросить не изводить сладкой пыткой, но язык не двигался, из губ вырывалось лишь трепетное горячее дыхание. – Прости... – взяв себя в руки, альфа отпустил его руку, ярко краснея. Рука, которую он целовал вздрогнула. – Ещё...– мальчик жадно сглотнул и коснулся горячими от поцелуев пальцами своих губ, – Сюда... Рома, словно под гипнозом, плавно приблизился, послушно выполняя просьбу, прижимая к себе тонкий стан. Целовал он всегда крепко, но нежно, с чувством, как умел только он один. Сердце стучало, с силой билось о рёбра, дыхания сливались, переплетались их запахи, тёрлись друг о друга звери. Тоша быстро учился, как истинный хорошист. Смущение и страх отступили и его нежные губы приласкивали грубоватые ромкины. Очкастый немного вспотел. Он аккуратно стянул с носа очки не прерывая поцелуя. – Что ж ты со мной делаешь, а, колдун? Признавайся... – Рома притянул мальчика ближе, так что прижался грудью, дышал через раз в самые губы. – О чем ты? –Тоша как-то очень смело облизнулся и вперился в серые глаза напротив. Горячо выдохнув, местный атаман провёл языком по мягким губам, как ласковый кот. — Сам не знаю... Пульсация отдавалась в ушах громким и частым стуком, кружилась голова, было жарко. Он прильнул к тонкой шее, касаясь ее носом, жадно вдыхая сладкий аромат. Рома ласково поцеловал хрупкую, хрустальную, белоснежную кожу шеи, отстраняясь. На большее не хватило сил. Итак уже чувство будто что-то внутри взорвётся выпуская нечто иное, что питалось их счастьем и сладостью. Антон немного разочарованно вздохнул и взял себя в руки. – Ты только мой, усёк? С этой самой минуты, ты принадлежишь только мне. Я убью любого, кто посмеет тебя коснуться, обидеть или причинить боль. Я буду рядом, – судя по голосу, парень был серьёзно настроен. Он слишком привык говорить о серьёзных вещах грубовато. Омегу, однако, это никак не смутило. – Звучит как угроза. Но мне нравится. Хорошие условия, – Петров клюнул его в кончик носа. Пятифан застыл, глубоко дыша. Матрац подогнулся, когда мальчики упали на него, не отцепляясь друг от друга – Вот же... Он вновь припал к нежной шее, целуя каждый миллиметр фарфоровой кожи. Скулы, щеки, ключицы, ничего не осталось без внимания. Обветренные губы касались её мягко, дразня. Антон застыл зажмурившись с закушеной нижней губой, макушкой уперевшись в одеяло. Только сейчас он понял, что уже какое-то время не дышал. Ворот рубашки куда-то съехал и кожа горела, жарила как ночной костёр. Рома пылал. И внутри, и снаружи. Желание сорвать чистую рубашечку, выпить это сладкое молоко, что хранила белоснежная кожа, дурманило рассудок. Зрачки обвели, будто лазеры, бьющуюся артерию, ключицы. Клыки вытянулись, уперевшись в нижнюю губу. Пятифан склонился, чтобы вновь коснуться своего зайки... – Сова! Тоша, она снова там! Альфа вскочил, спрыгнул с кровати, когда распахнулась дверь. Оля, залитая слезами, даже не заметила ничего странного, тут же прыгая к брату. Бета прижалась к нему, тихо хныча, и Тоша бездумно начал гладить её по голове. Рома тряхнул головой, провёл ладонями по лицу, будто смыл с себя то наваждение, выдохнул, вновь беря себя в руки. – Снова пугает тебя, да? Пошли, я её шугану. Олечка всхлипнула, взялась за протянутую ладонь, пошла за Пятифаном, прячась за его спиной и они вышли из спальни. Медленно, с опаской, он открыл дверь, заглядывая в комнату. Через окно её освещал лишь уличный фонарь. Едва различимы силуэты игрушек, телевизора, кровати с комом из одеял на ней и колышащиеся шторы. Никаких следов ночных птиц. Босота щёлкнул выключателем, проливая тёплый свет на всю комнату, прошёл вместе с Олей внутрь, осмотрел всё, раздвинул шторы, выглядывая в окошко, за стеклом которого виделась поляна с фонарём и чёрный лес. – Она была! Правда! Прямо тут сидела! – кроха дёргала его за руку со смесью страха и обиды на лице. Ромка вздохнул, погладил её по макушке. – Верю, Олюсь. Просто она трусиха. Испугалась и улетела, как услышала, что я иду. Влажная от слёз щека девочки прижалась к сбитым костяшкам. Первоклашка всхлипнула. – Можно я с вами лягу? С тобой не страшно... – Идём, – подтолкнув девочку к выходу, Ромка выключил свет в комнате, вновь окуная её в полумрак, и пошёл за Петровой. – Уху! Пятифан обернулся так резко, что хрустнула шея. Зверь насторожился, вздёрнув уши. Минуту он слушал, вынюхивал, высматривал что-то подозрительное, но, так ничего не найдя, пошёл за девочкой. Всю ночь он сидел, будто сторожевой пёс, защищая двух заек от любого от зла.