Не ходи, не гляди, не Жди, я не твоя отныне. Верить мне - мало толку, Не грусти дорогой долгой, Не смотри назад с тоскою, Не зови меня за собою. Весна хмельная, весна дурная, Зачем ты вела до последнего края? Уделом смелых зачем пленила, Что ты наделала, что натворила! Над жребием сильных, над древней страстью Нет - нет - нет - он был не властен...
***
Зима в этом году выдалась особенно холодной. Уже в ноябре всё завалило снегом, а в декабре так и вовсе стукнули, что называется, крещенские морозы. Воздух схватывал, щипал за щёки, морозил носы и пах сладковато, будто лёд. Никакой хозяин собаку не пустит на улицу, да и птицы не летают, будто боятся покрыться льдом прямо в полёте. Из-за низких, даже для этого сурового края, температур, часть месяца уроки отменяли. Но дети, вопреки здравомыслию, вместо того, чтобы сидеть дома на печке, брали санки и шли кататься да валяться в снегу. Тоша был исключением. С его слабым здоровьем он вообще не совался наружу, а если и выходил, то заворачивался в несколько слоёв одежды. Ромка тогда, улыбаясь, дразнил его Колобком, а потом просовывал голову туда, где за слоем шарфа виднелись зелёные глазёнки и целовал красный от холода носик. Сам он носил по привычке кожанку, пусть и соизволил накинуть под ней более плотный олимпос, который не сильно помогал согреться. Петров пытался возмущаться, уговаривал альфу одеться теплее, но Рома отмахивался, говоря, что никакой холод его не берёт. Что ж, видимо, раз в год и палка стреляет. Рома заболел. Да-да, тот самый Рома Пятифанов, у которого даже насморка не было лет с пяти свалился с температурой. Что иронично, Бяша, Антон и Полина чувствовали себя просто прекрасно. Ещё и мама, как назло, уехала работать и не появится дома ближайший месяц. Ромка был дома один, кашлял с надрывом, потел, но упрямо пытался заниматься домашними делами. Заставшая его за мытьём пола Полина, которая заглянула к Пятифану после школы, чуть его не убила. Так что теперь Рома соблюдал постельный режим, а с домом справлялась Морозова. На попытки её отговорить, бета лишь фыркала, хмуря тонкие бровки и дуясь. – Ты всю жизнь нам помогаешь. Позволь теперь и мне помочь. Братки тоже заходили проведать товарища, правда не часто, так как не хотели разводить вокруг вожака лишний шум. Даже в таком состоянии Пятифан умудрялся узнавать обо всей движухе на его территории. Он доверял своей стае, поэтому был вполне спокоен. За Петрова он тоже сильно не переживал, ведь в школе были его парни, которые приглядят за его крошкой. Его больше волновало то, что омега приходил к нему каждый день. Нет, конечно, это безумно приятно, в душе альфа радовался, как ребёнок, но всё же. Ведь Антон, придя со школы домой, шёл оттуда через всё село по морозу, сквозь снега, через лесную чащу, где живут тени, прихватив что-то съестное из дома, до своего альфы. К тому же, Пятифан болен, а его Тошенька не отличается крепким здоровьем. Мало ли, вдруг что-то от него подцепит, ещё и домой принесёт. Но Петров проявил природное упрямство, унаследованное от матери, приходил, кормил Ромку супом, заставлял пить противный сироп, поправлял одеяло. Целовать Рому, правда, всё таки не лез, хотя иногда очень хотелось. Пятифанов, взъерошеный, с болезненным румянцем, кашлящий как туберкулёзник, заставлял сжаться зайчье сердце. Мягкие, прохладные лапки омеги осторожно касались лба, приподнимая чёлку, прикладывали к нему мокрую тряпицу. Рома лежал, наблюдая, как омега топит печку, готовит что-то, убирается в его доме, замеряет его температуру и улыбался. Даже головная боль ничуть не перебивала нежные мысли. Вот он, его лучик, самое лучшее лекарство***
Тоша вышел из дома и торопливо двинулся по скрипучему снегу. Сегодня снова подморозило, от чего всё вокруг схватило тонкой коркой. Антон смотрелся, как он думал, комично. Его ботинки не налезали на ножки в толстых носочках, поэтому из кладовки достали валенки. В них он заправил толстые дутые штаны, которые при ходьбе тёрлись друг о друга, издавая шаркающий звук, надел вязаный свитер, большую меховую фуфайку, которая делала его шарообразным, голову плотно обернул аляпистый платок, закрывая голову, уши и половину лица. В руковичках он сжимал большой пакет. Мама собрала туда еды для Пятифана, нагрузив продовольствия, как на целую роту. С трудом переваливаясь, Тоша двинулся по дорожке к лесу, таща в руках свою ношу. Слои одежды неплохо спасали, но даже с ними он ощущал как холод обдаёт всё тело, лезет под плоть, атакует как голодный зверь. Даже местные советовали зимой держаться подальше от леса. Звери, замёрзшие и оголодавшие, становились крайне агрессивными, заплутать легче-лёгкого, как, впрочем, и замёрзнуть насмерть. Но что делать Антону, который в этом лесу живёт? Да и боялся он вовсе не заплутать. Загадочный тотем, подарок леса, всё так же лежал на полке, задвинутый куда-то в самый её конец, чтобы на глаза не попадался. Но тот страх, казалось забытый под покровом летних воспоминаний, ловко пробился наружу, стоило первому снегу припорошить землю. Петров шёл как можно быстрее, стараясь не обращать внимания на чёрные изогнутые деревья и тени под ними, глядя на дорогу перед собой, будто боялся потерять её из виду. Он так привык идти с кем-то, что теперь подобные прогулки сказывались сильнейшим стрессом. Лес был тих, лишь ветер тихо проходил рядом, едва тревожа тонкие веточки. Тоша пыхтел, таща пакет и будто старался переключится на него, чтобы забыть о страхе и своём бурном воображении, которое дорисовывало страшные картины и додумки. Поток мыслей и тяжёлое дыхание омеги прервал громкий хруст из леса где-то недалеко. Быстрее, чем успел подумать, Тоша повернулся к деревьям, застыв среди дороги. Тишина. Вдали раздался совиный клич и сгинул за гласом ветра. Омега стоял, вслушиваясь и оглядываясь по сторонам. Зрачки нервно бегали по окружению, цепляясь за каждую веточку и каждую тень. Тоша вдруг понял, что начинает замерзать, стоя вот так без движения. Петров вздохнул, поправил очки. Не стоять же так весь день. Пора идти, мало ли что там хрустит. Только валенок наступил на снег, со скрипом ломая снежинки, ветер завыл заунывно, низким гласом протягивая над лесом: –Анто-о-он...Анто-о-он... Словно кто-то звал его. Знакомый и незнакомый одновременно, некто, кто схватил его в прошлом году за куртку, одаривая ухо ледистым дыханием. Антон Ветви затрещали вновь. Кто-то шёл к нему. Шёл тяжёлыми, широкими, быстрыми, голодными шагами. Переступал сугробы, ломал сучья, стремительно надвигался. Забыв как дышать, Антон смотрел на шевеление за елями, как маячит там некто, и понимал, что не может двинуться. Может, стоит побежать? Нет, не выйдет. Найдут, догонят. Неужели...Конец? Слыша шаги совсем близко, ощущая как замирает сердце, он мог лишь выдохнуть едва слышно, почти пискнуть – Рома... ...и зажмуриться. Он чётко слышал, ощущал, что его загонщик вышел на дорожку, стоит прямо перед ним, тяжело дыша, как собака после долгого бега и рытья снега, нашедшая зайку в тенистой лощине. Носа коснулся запах сырой древесины, льда, хвои и свалявшегося в колтуны тулупа из овчины в пыльном шкафу. А ещё звериного мускуса и табака. Табака... – Петров? Омега резко распахнул глаза. Перед ним, на дороге, поставив связку дров на корку льда, стоял высокий парень. Крепкое тело плотно обнимала старая, немного грязная, явно не по размеру куртка. Он поправил вязаную шапку, приподнимая её со лба, на котором, вопреки морозу, блестел пот и причудливо подмерзал полоской инея на густых бровях, одна из которых была рассечена прямо посередине, а карие глаза смотрели со сдержаным удивлением. – Артём..? – из груди вырвался клубом пара вздох облегчения, – Ты напугал меня... Альфа молча поправился, разглядывая круглую из-за одежды низенькую фигуру. – Это я понял... – он дёрнул кончиком чувствительного носа и утёр его рукой в перчатке, – А ты тут что делаешь? Чуть склонив голову, Пёс с любопытством оглядел внушительную ношу Зайки, ощутив отдалённый запах кухни и домашней еды. Такой знакомый, но забытый... – Да я вот... До Ромы иду... От чего-то омега испытал смущение, глядел в сторону, возя носом валенка по снегу. Гавлеев повёл понимающе бровями. – Он же заболел там, да... Ладно, хорошо что встретились. Вдвоём идти всё равно приятнее.***
Уже половину дороги шли в тишине, которую прерывало лишь их дыхание, редкие звуки деревенской живности, хруст снега под ногами и шарканье тошиных штанов. Петров неловко ковылял, чтобы угнаться за широкими шагами восьмиклассника, который и без того старался идти немного медленнее. Вопреки уговорам омеги, он отобрал его суму, и теперь тащил на спине связку дров и провизию для больного вожака. Тоша рассматривал сизо-белые пейзажи в морозной искрящейся дымке и то, как от его сопровождающего шёл едва заметный пар, будто он ходячая печь. Хорошист не удержался от вопроса: – Тём, тебе не холодно? Ты как-то легко одет... – Нет. Иногда труд согревает не хуже одежды... – его взгляд скользнул по цветастому шарфу и едва заметно сверкнул лёгкой смешинкой, которая погасла также быстро, как появилась. Вообще, все эмоции в этом человеке проявлялись как-то слишком слабо, даже для сдержанного Антона. – Я обычно на машине езжу, но сейчас батя на ней работать уехал. – У тебя есть машина??? – омега удивлённо распахнул глаза. – Не, она батина, я просто иногда беру покататься. – Но тебе же нет восемнадцати! – И? – он чуть приподнял рассечёную бровь, говоря так, будто не озвучил ничего необычного и тут нечему удивляться. Антон опустил глаза, вновь ощущая непонятную неловкость. Даже Рома ремонтирует старую машину отца, такими темпами он закончит, может, в следующем году и будет спокойно кататься. Откуда он умеет водить машину история, как и в случае с Гавлеевым, умалчивает. Вспомнив восхищенные глаза Пятифана, когда он рассказывал о наполеоновских планах на свою ласточку, омега незаметно для себя расплылся в улыбке. Его Ромка, сильный, отважный и заботливый теперь нуждается в нём. – А что в сумке? – прервал голос Артёма, который подтянул сумку повыше для удобства и принюхался, будто мог почуять запах еды. – Там компот, оладьи, суп куриный в банке... – Наверное вкусно. – Конечно! Это ещё по бабулиным рецептам. Хочешь, я поищу что-нибудь в поварской книге, тебе потом твоя мама приготовит? Пёс помрачнел, нахмурился, качая головой. Антон замялся, ощутив, что случайно залез туда, куда не следует и опустил глаза, видя лишь шарф под носом и дорогу. Альфа вздохнул, положил ладонь на макушку под слоем платка и капюшона и едва заметно, неловко поглаживая. – Мы пришли, кстати. Артём резко остановился, ставя свою ношу на землю. Ушедший в свои мысли Петров чуть не улетел в сугроб, но вовремя затормозил, размахивая руками. Бревенчатый домик с рябиной под окнами и впрямь будто вырос из сугроба. Тоша расплылся в улыбке, уже представив себе сонного, голодного, кашляющего, с сальной головой Ромку, который остаётся всё таким же любимым и родным даже в моменты своей слабости. – Спасибо, что проводил, Артём. Что бы я без тебя делал, – он улыбнулся, и пусть большая часть лица его была завязана шарфом, его собеседник по искрящимся малахитам понял все эмоции омеги. – Ты очень хороший омега, Антон. Всем бы такого, – бросив эту фразу в пустоту зимнего пейзажа, Гавлеев развернулся и пошёл по дороге. Антон лишь мог смотреть ему вслед с немым вопросом во взгляде. Зверь его ощущал, что когда он отвернулся, идя к калитке, карие глаза смотрели ему в спину.***
Большого праздника, как это обычно бывает, не устраивали по причине болезни Пятифанова, но самые близкие всё же пришли к нему, дабы поздравить с Днём Рождения. Петров строго следил, чтобы рядом с Ромкой не поднимали лишнего шума и сидел рядом, на краю кровати. Именинник сидел, облокотившись на подушке, рукой крепко держась за гриф тошиной гитары. Точнее, уже своей. Антон подарил её Пятифану и теперь альфа решил, что будет беречь её всем сердцем, как и дарителя. Все были рядом, говорили тёплые слова. Особенно долго он разговаривал по телефону с матерью, накручивая провод на палец. В такие моменты он не был похож на злого таёжного волка, лишь на печального щенка. Петров тогда тихо подошёл, тепло обнимая его со спины, получая порцию тёплой ласки в ответ. В одиноком доме, стены которого повидали много боли одного одинокого альфы, впервые было так тепло, поэтому хозяин старался как можно дольше держать эту тихую атмосферу близости и любви, держал всех за руки, целовал любимого, улыбался, прерываясь на кашель. Когда Полина, поговорив с Ромой и подарив подарок, вышла из комнаты, омега повернулся к нему с ложкой, полной сиропа от кашля. – Бля, опять? – Давай, пей, – строго произнёс Тоша, подвинувшись ближе с ложкой в руке. Его волк пытался канючить, но ничего из этого не вышло. – Ну, Тош... – Не тошкай! Пей! – он очаровательно дул губки и хмурился, ему никак нельзя отказать. Однако же, Ромке пришла гениальная идея. – Выпью... При условии, что ты сегодня ночуешь со мной. Роман нахально улыбнулся на удивлённое личико омеги. Подумав секунд двадцать, Тоша кивнул головой.