Цветы зла, плоды добра

Отдайте мое золотое кольцо, И не нужны никакие слова. <...> А если б он заговорил со мной, Не узнав моего лица? Мельница

             Осушив до дна стакан со скотчем, Гэбриэль вытер губы тыльной стороной ладони. Его взгляд скользнул по перстню Дракулы, а губы дрогнули, так и не сложившись в улыбку. Впрочем, с той миссии в Трансильвании все редкие улыбки Ван Хельсинга были полны горечи.       Горечь… Горечь, полынь, абсент. Бутылка перно, купленная тогда в Париже, не выпитая в Риме, увидевшая Румынию и… разделенная с Анной. По правде говоря, каждая охота Гэбриэля была связана с женщиной (здесь, в Лондоне, его даже поцеловала сама королева Виктория), однако эти увлечения, воспламенившись, сгорали дотла, оставляя по себе лиричные либо пикантные воспоминания. С Анной все могло быть иначе, но он сам, своими, можно сказать, руками…       Гэбриэль досадливо закусил губу, с внезапной трезвой ясностью осознав, что пора прекратить напиваться по вечерам, предаваясь бесплодным воспоминаниям и сожалениям. Он не в состоянии вернуть Анну, и вряд ли эта чудесная девушка там, на небесах, желает, чтобы он наказывал себя, искупая вину перед ней. Вот чего она бы точно не хотела, так это видеть его жалким. Простить себя не получалось – значит, он будет жить как давно привык, с камнем на сердце. Просто камень этот стал тяжелей.       А все чертов Дракула! Гэбриэль бы с радостью вернул его из ада на минутку – лишь затем, чтобы швырнуть в породистую физиономию драконий перстень, словно перчатку. Впрочем, неплохо сгодилась бы и пуля. Или кол. Или… Охотник хрипло хохотнул в своем полутемном углу – кажется, проклятый граф занимал его мысли тем более, чем усердней Гэбриэль старался его забыть. Вместе с его золотыми серьгами, ужимками комедианта, потрясающей харизмой, временами странно беззащитным взглядом, амбициозными планами и, вне сомнений, наглым враньём. «История…» Что за история?       Гэбриэль Ван Хельсинг без зазрения совести лгал, заявляя, что некоторым воспоминаниям лучше оставаться похороненными навеки. В действительности он умирал от любопытства (и Джинетт, хитрюга, знал, что стоит поманить охотника правдой о прошлом, как тот отправится хоть к черту на рога). Однако Гэбриэль заподозрил, что вампир им манипулирует похлеще кардинала. Позволь он Дракуле начать «освежать воспоминания» – кто знает, чем это могло закончиться. Ведь Дракула желал править миром. А Гэбриэль мог быть ему полезен. Охотник чувствовал в графе (или кто он там?) не зло, но тьму. Почти такую же, как и в самом себе – вероятно, это были грехи, которые он искупал службой. Искупались ли они таким образом? Или все же нужна вера, которой Гэбриэль так и не обрёл? Ван Хельсингу скорее нравилось то, чем он занимается, чем нет, но будь он и впрямь Левой рукой Господа, будь он архангелом – предпочел бы судьбу Люцифера этой унизительной каторге. Слова Дракулы о том, что Гэбриэля используют, попали в цель. И, пожалуй, если бы не Анна, не рай для ее брата, отца и прочих родичей…       Мысль была страшной. Опасной. И запоздалой. Что уж теперь. Он умудрился угробить все свои шансы разом. Что. Уж. Теперь.       – Здравствуй, Гэбриэль. О, бутылка за вечер?       Ван Хельсинг медленно поднял взгляд и, вздернув бровь, как-то обречённо спросил, не веря собственным глазам:       – Опять?       – Не «опять», а «снова», – поправил его Влад Дракула, натянуто улыбаясь.       – За морем меня искал? – продолжил этот безумный разговор Гэбриэль.       – Я похож на Тристана?       – Да уж не на Изольду, – пьяно хохотнул охотник. – Пришел за своим кольцом?       – Зачем ты его снял с моей руки? – тихо спросил Дракула.       – Увы, и это тоже я забыл.       Помолчав, граф предложил:       – Пойдем отсюда.       Кивнув, Гэбриэль поднялся на ноги, взял шляпу – и, когда дверь паба захлопнулась за ними, а в лицо ударил порыв промозглого лондонского ветра, ему показалось, что он наконец на своем месте. И тут же, повинуясь безотчетному порыву, охотник негромко позвал:       – Влад…       Дракула резко развернулся – и прежде, чем он успел принять свой всегдашний уверенный и насмешливый вид, в его глазах мелькнула та самая уязвимость. Опять и снова.