А почему бы и нет?

***

      Вот и настал этот день. День моей выписки из больницы. День, когда я увижу дом, в котором мне теперь предстоит жить. Завтрак прошел в больнице, и только ближе к полудню меня полностью выписали. Теперь пришла пора, ехать в дом семейства Мидория.              До прибытия в свой новый дом, мне предстояла поездка вместе с «мамой». Так как организм, наконец, разблокировал мой навык «речи», мне приходилось отвечать на вопросы Инко-сан. Правда, сначала я чуть было не начал говорить на русском, но потом успел сориентироваться и ответил на японском. Очень корявом японском. Возможно, причина была в возрасте тела, а может это я, всё ещё, плохо управлялся со своей речью, а потому она была какой-то невнятной и неправильной. Думаю, Инко-сан была обеспокоена тем, что моя речь изменилась, и именно поэтому старалась разговорить меня. Слава богу, она сидела за рулём и не могла обращать на меня много внимания. Так что, поездка прошла в более или менее спокойной обстановке с минимумом ответов и вопросов. Наша машина остановилась около большого дома. Судя по всему, это был частный сектор. Мы с Инко-сан вышли из машины. Огромные ворота стояли прямо передо мной. И эта чертовы ворота были в моём понимании слишком большими и длинными. Мне даже пришлось полностью запрокинуть голову, чтобы увидеть их самый верх. Официально заявляю, что быть маленьким четырехлетним ребенком неудобно! Сама Инко-сан быстро достала из сумочки ключи и отворила ворота. От калитки до дверей дома шла дорожка из щебня, и по обе стороны был расположен ухоженный зеленый сад, а так же площадка с садом из камней. Сам дом представлял собой двухэтажное здание. Если я не ошибаюсь, такие дома в Японии носят название: «Минка*». Мы с моей «мамой» достали вещи из багажника и направились по тропинке до дверей дома. Щебень негромко зашумел под моими ногами, пока мы шли. Слева от меня по странной конструкции бежала вода. Возможно, это мы торопились, или тропинка была слишком короткой, но мне показалось, что мы в одно мгновенье добрались до дверей дома. И вот, Инко-сан легким движением руки открыла странные, в моём понимании, хлипкие дверцы. Перед моим взором предстал небольшой коридор, стены которого были светлых оттенков. Здесь также был гэнкан*, это что-то наподобие сеней у нас в России (некоторая комбинация крыльца и прихожей). Здесь же мы с Инко-сан сняли обувь, а после прошли в основную часть дома на первом этаже. Я был удивлен. Нет, не так. Я был поражен и очень сильно удивлен. Я никогда не был в настоящем японском доме, так что деревянный пол и такие хлипкие перегородки были для меня большим удивлением. Эти, так называемые «сёдзи*», сделанные из бумаги и дерева, мне не нравились. Они выглядели так, будто стоило мне как-то неправильно взяться за дверцу, как она сломалась бы. Правда, на деле всё оказалось даже близко не так. Это я узнал, когда Инко-сан предложила мне пойти и осмотреть свою комнату. Оставив рюкзак в коридоре, я подошел к дверце, на которую указала «мама». Моё четырехлетнее тело не было сильным, а потому мне пришлось приложить все свои силы, чтобы эта глупая дверца отодвинулась в сторону. Васицу, именно так называются здесь комнаты, была просторной. Пол в ней был застелен странными штуками похожими на маты. Вроде бы, здесь они называются мусиро*, хотя возможно это были татами*, я не особо в этом разбираюсь. В самой комнате слева стоял небольшой столик, лежала подушка, а справа были небольшие двери. Я сразу пошел посмотреть что там. Открыв фусума*, я увидел аккуратно сложенный футон* на нижней полке и много, ОЧЕНЬ МНОГО фигурок странного чувака. Парень (или это был уже взрослый мужик?) с желтыми волосами, непонятно загнутой челкой, с глазами, которые не было видно, а также одетый в непонятный спандекс и желтые перчатки, не вписывался в мой привычный мир. Да, я видел разные фигурки у своей подруги, но было что-то именно в этих фигурках странное. Вдруг, я почувствовал, как по моей щеке скатилась капелька воды. Я сначала подумал, что это с потолка на меня закапало, но потом осознал, что из моих глаз полились слезы. Я не совсем понял, что произошло, но стало как-то горько и тоскливо. Последний раз, взглянув на фигурки, я быстро закрыл двери шкафа и отвернулся. Лучше бы я этого не делал. С противоположной стены с плаката на меня смотрел этот чувак в спандексе. И ладно бы, там был один плакат, но их было МНОГО. Вся стена была завешана плакатами с этим лицом. Мне начало казаться, что эти невидимые глаза смотрят прямом на меня. Быстро развернувшись, я вылетел из этой чертовой комнаты со странным чуваком.       Инко-сан нашлась быстро. Она стояла на кухне, которая находилась слева от моей комнаты, и что-то готовила. Кажется, на столе были такие ингредиенты как свинина, капуста, яйца. Видимо, «мама» готовила для нас обед. Хм… Для нас… Звучит классно. «Мама готовит для нас обед». Я улыбнулся своим мыслям, и в этот же момент Инко-сан обратилась ко мне: – Как ты себя чувствуешь? – в её голосе звучали неподдельная искренность и волнение. – Всё отлично, – незамедлительно последовал мой короткий ответ. И правильнее было бы остановиться на этих словах, но какое-то необычное чувство, ах, это детское любопытство и желание во всё совать свой нос, побудило меня продолжить, – а что ты готовишь? Инко-сан улыбнулась и, вернувшись к своему занятию, от которого оторвалась когда заметила меня, ответила: – Я готовлю твоё любимое блюдо... Кацудон, – поспешно добавила она, будто бы вспомнив, что я не помню ни её, ни себя, и уж тем более то, что мне нравилось есть.       На её ответ я просто кивнул и принялся дальше разглядывать кухню. Она не была большой, скорее это место было чисто для того, чтобы готовить. Должно быть, едят в другом месте, подумал я. Слева, где стена кухни соприкасалась бы со стеной моей комнаты, если бы там не было небольшой коридорчика, был небольшой холодильник, потом были полки со специями и такой кухонной утварю, как лопатки, а ещё на стене висели сковородки. Хотя, возможно это была не совсем стена, а дверца какого-нибудь шкафчика. Мое предположение подтвердилось, когда Инко-сан открыла стенку с висящей на ней сковородкой и достала из неё пучок травы. Мне вдруг подумалось, что если убрать в моей комнате с пола эти маты, то хотя бы под одним из них, обязательно окажется тайничок. Рассмотрев левую сторону кухни, я обратил своё внимание на правую сторону, где «мама» уже что-то жарила на плите, и при этом резала траву на доске. Вся эта сторона состояла из длинного стола, прилегающего к стене, на котором находилась раковина для мытья посуды, плита и место для готовки. Из-за своего роста, я не видел, что там жариться на сковородке, но запах был волшебным. Я был совсем немного выше этого стола. По крайней мере, я так думал, пока не подошел к нему ближе. Мы с ним, были почти одного роста. Я почувствовал, как недовольство и обида не понятно на что, чуть не захлестнули меня. В этот момент, я понял, что сделаю всё, чтобы стать выше. Как только я успел составить неполный план в своей голове, Инко-сан попросила меня помочь с накрытием стола. Сам стол находился в главном зале, и он был не тем столом, к которому я привык. Но, даже, несмотря на это, я был счастлив. Всё же, как человек, который изучал японский, я не мог не знать о существование такой классной штуки, как котацу*. Этот маленький стол, накрытый сверху одеялом и лежащей поверх столешницей, и располагающийся под ними очаг, был тем самым предметом, который я и Настя очень хотели увидеть, и за которым нам хотелось когда-нибудь вместе поесть.       Расставив тарелки с рисом, салатами и тем, что Инко-сан назвала кацудоном, мы сели за стол. Лежащие на столе палочки на первый взгляд выглядели обычно, но я знал, что они уже являются моими врагами. Попытки, есть ими в больнице, не увенчались успехом. Первые несколько минут ужина я упорно пытался ими есть, и на предложения Инко-сан заменить палочки на другой столовый прибор отнекивался, продолжая сверлить ненавистный мне предмет убийственным взглядом. Я много тренировался ими управлять в больнице, но там быстро их у меня забирали и давали ложку, потому что еда всегда вываливалась и оставляла свои следы, если я начинал есть этим неудобным предметом – Хаси, именно так назывались эти палочки в Японии. Сдавшись, минут через 5 после начала битвы, под предложения Инко-сан перестать мучить палочки и просто взять ложку, я отложил их и, наконец, начал нормально кушать. Вообще, если бы еда из этих палочек не вылетала куда попало, то я бы продолжил их терроризировать. Спустя немного времени, после конца битвы, Инко-сан вновь заговорила. — Изуку, если тебя будет что-то волновать, можешь спокойно обращаться ко мне. И если у тебя будут вопросы, не стесняйся их задавать, ладно? — и было что-то в этих словах мягкое и такое напоминающее те моменты, когда я оставался поесть вместе с Настей и её мамой, что мне невольно хотелось ответить такой же искренностью, но мои страхи меня останавливали. Конечно, я знал, что не все мамы такие же, как моя, взять хотя бы маму Ладужских, но память упорно подкидывала мне картинки прошлого, где моя мать была сначала спокойной, но потом, спустя несколько секунд уже могла бить меня каким-нибудь проводом от удлинителя. И если бы она не дарила мне ласки раньше, возможно я бы не позволял ей бить себя в детстве, но желание вернуть маму, тогда было сильнее боли от побоев.       Я вынырнул из своих размышлений также быстро, как погрузился в них, и на вопрос Инко-сан просто ответил кивком. После, наш обед прошел в тишине.       По окончании трапезы, я помог Инко-сан убрать посуду и ушел к себе в комнату.