Сердце Алого Дракона. Том 1. Дремлющий Дракон

      Изоляция в период восстановления после приступа — это то, чего Ян Джиан не любил больше всего на свете. В детстве, что в Драконьей Заставе, что в Башне Кои, в такие дни он чуть ли не на стенку лез, пытаясь найти себе какое-нибудь занятие, а порой с завистью смотрел на других детей играющих в то время, как сам безвылазно сидел в своей комнате до тех пор, пока не восстановятся здоровье и духовные силы. На тот период времени — две недели изоляции — его никуда с собой не брали: ни в поездки за пределы Ордена, ни на ночные охоты, считая что лишняя нагрузка вновь спровоцирует болезнь.       В Облачных Глубинах дела обстояли немногим лучше, если, конечно, не считать того, что от занятий Ян Джиан был отстранён. Плохая новость, конечно, но пришлось смириться. Тем более, что на помощь приходил Не Хуайсан, который после занятий навещал друга с книгой и вместе с ним прогонял материал, который юноша пропустил. В остальное время Ян Джиан развлекал себя тем, что вновь призывал дождь; рискнувший выйти на улицу, естественно, тут же попадал под «обстрел». Случайно, конечно, но тем не менее…       А когда в один прекрасный день Ян Джиану это наскучило, он переключился на музыку. Игра на Чжунчэне помогала ему отвлечься от ненужных забот и насущных проблем, особенно от бремени изоляции. Ян Джиан играл не только любимую дядину мелодию, но и мелодии собственного сочинения, которые в большинстве своём оставались незаконченными по двум причинам: либо вдохновение покидало его, либо он сам перегорал. И вторая причина возникала гораздо чаще. Когда мелодий для игры не оставалось, а вдохновение и не думало посещать юношу, Чжунчэн вновь занимал своё место в углу и ждал, когда Ян Джиан вновь возьмёт его в руки.       Занятия занятиями, но общение ещё никто не отменял. А его Ян Джиану очень сейчас не хватало. Не Хуайсан, конечно, навещал его, справлялся о здоровье, опять-таки прогонял с ним пропущенные темы, но и этого ему было мало.       Вечерами всё менялось, когда отбыв очередной день наказания, к юноше заглядывал Вэй Усянь, и тогда начиналось самое интересное. Для выполнения своего обещания читать Ян Джиану вслух, Вэй Ин тайком от Лань Чжаня брал из библиотеки все книги, какие только попадались ему на глаза, и приносил их приятелю. Вот только ему пришлось столкнуться с одной маленькой проблемой.       Во всём, что касалось литературы, Ян Джиан был очень избирательным, если не сказать привередливым. На любое название истории и краткого пересказа её сюжета неизменно следовали «Нет!», «Не хочу!», «Не пойдёт!», «Скучно!», «Неинтересно!», «Слышал!» и прочее. Редкий случай, когда Вэй Усянь находил что-то подходящее и начинал зачитывать в то время, как развалившийся на постели Ян Джиан вслушивался и старался вникнуть в сюжет рассказа. Но его почему-то очень смешило то, как Вэй Усянь принимался читать диалоги из книги, причём делал это в лицах, отчего со стороны это выглядело, как театр одного актёра.       И вот в один из таких вечеров после очередного «Не хочу!» от Джиан-сюна Вэй Усянь отложил которую уже по счёту книгу и взялся за следующую. Пролистнув несколько страниц, он наткнулся на историю, которая заставила его недоумённо фыркнуть.       — Смотри-ка, — сказал юноша, — тут есть рассказ про мальчика, который позавидовал маленьким женским ножкам, и служанка решила помочь ему ноги забинтовать. Хочешь послушать?       Ян Джиан нахмурился. Мало того, что он эту историю слышал в Башне Кои практически каждый день до такой степени, что она у него теперь сидела в печёнке, так ещё ему вспомнились все мучения маленькой Ян Сяомин, которой матушка в своё время забинтовала ноги! Ян Джиану приходилось даже самолично подстригать ей ногти, удалять иглой «куриные глазки», массировать ступни. Его мучения закончились относительно недавно после того, как Ян Юйхуань приставила к малышке двух служанок, Мэйхуа и Чунхуа, и теперь они ухаживали за крошечными ножками девочки. Ян Джиан, конечно, долго ругался со старшей сестрой и не особо доверял «чужим» девушкам, но вскоре вынужден был признать: служанки отнеслись к своей работе с большой ответственностью и профессионализмом.       — Ну так что? Читать? — в нетерпении спросил Вэй Усянь, возвращая приятеля в реальность.       — Сразу нет! — категорично заявил Ян Джиан.       — Почему?       — Я в Башне Кои уже слышал эту историю раз пятнадцать за неделю!       Ну, а что? По крайней мере, это была почти правда.       Вэй Усянь спорить не стал. Он отложил книгу, взял следующую. Название гласило «Песнь о Мулань». Старая, как мир, история юной девушки, которая, переодевшись в мужскую одежду, отправилась на войну вместо своего отца. Столкнувшись с привередливостью Ян Джиана, Вэй Ин теперь уже просто боялся что-то предлагать ему. А вдруг «Песнь о Мулань» постигнет та же участь, что и остальные книги? Но рискнуть, конечно, стоило.       — А «Песнь о Мулань»*? — спросил Вэй Ин, показывая книгу.       Едва услышав знакомое название, Ян Джиан тут же встрепенулся и, как могло показаться Вэй Усяню, заволновался. И снова этот покрасневший кончик носа. Вэй Ина поведение друга насторожило. Интересно, а с этой историей какое воспоминание связано? Ян Джиан долго не отвечал, и Вэй Ин повёл плечами, сказал:       — Ну как хочешь, — и уже приготовился положить книгу на стопочку таких же отверженных, как Ян Джиан взял себя в руки:       — Нет, стой! Это моя любимая история. Почитай мне её, пожалуйста.       Вэй Усянь слегка усмехнулся: его блеф сработал. Он открыл книгу и начал читать. Сколько себя помнил Ян Джиан, он всегда восхищался Хуа Мулань, восхищался её поступком, отвагой. И по прошествии множества лет ничего не изменилось, и как раньше юноша слушал эту историю чуть ли не с замиранием сердца.       Строчку «дочь так же ценна, как и сын» Ян Джиан повторяет тихо про себя. Эти слова матушке бы в уши. Вот только он боялся, что она так и останется к этому глуха. Ведь в дочерях, даже в своей любимице Юйхуань, она видела только кукол и считала, что единственная их задача в том, чтобы удачно выйти замуж за наследника какого-нибудь именитого Ордена, а на большее они не годятся. И ирония была в том, что сама Ян Хуан замужем никогда не была, зато детей нагуляла. От такой несправедливости на глаза Ян Джиана навернулись слёзы.       Закончив чтение, Вэй Усянь закрыл книгу и, посмотрев на Ян Джиана заметил, как тот украдкой вытирает слёзы.       — Не обращай внимания, — сказал Джиан-сюн, — мне просто в глаз что-то попало.       Вэй Усянь отложил книгу и уселся на кровать рядом с Ян Джианом. Он видел то, что «Песнь о Мулань» явно задела товарища за живое. За то время, пока юноша читал, он изредка наблюдал за Джиан-сюном, подмечая блеск в глазах, мимику, выпрямившуюся спину. На лице отражался весь спектр эмоций, начиная от восхищения и заканчивая наворачивающимися на глаза слезами. Теперь же, сидя рядом с Ян Джианом, Вэй Усянь явно ждал, когда тот расскажет, что же всё-таки его грызёт: «в глаз что-то попало» было явно самой нелепой отговоркой.       В комнате на долгое время воцарилось молчание, прерываемое лишь стрекотом сверчков и уханьем совы. Наконец, Ян Джиан нарушил тишину:       — Моя вторая сестра тоже очень любит эту историю; даже читала её запоем. Было время, когда она вместе с мальчиками — Сяньфэном и Веньмином — иногда показывала сёстрам какую-нибудь сценку из поэмы. А однажды, когда ей было шесть, эрмэй при матушке сказала, что хочет быть такой же, как Хуа Мулань. Ничем хорошим это не закончилось. Матушка просто зло над ней посмеялась, сказав, что каждый должен знать своё место, а книжку с поэмой сожгла, чтобы, мол, голову глупостями не забивала. Эрмэй восприняла это близко к сердцу, и наш дядя её еле-еле тогда успокоил. Он ей говорил: «Твоя матушка сказала это несерьёзно, уверяю тебя», пытался её тем самым приободрить.       — А это так? — поинтересовался Вэй Усянь.       Почему-то слова Ян Джинхэя, сказанные много лет назад, вызвали у него скепсис, и Ян Джиан это прекрасно понял. Он и сам не раз слышал от матери, какой он бесполезный, от него ничего хорошего ждать не стоит, и как дядя ни пытался подбодрить Ян Джиана, говоря, что не стоит воспринимать слова матери близко к сердцу, утверждая, что всё сказанное было не всерьёз, но юноша и сам в это не верил и всеми силами старался доказать матери, что он тоже чего-то до стоит. Так что скепсис Вэй Усяня к словам Ян Джинхэя вызвали у Ян Джиана соответствующий отклик, выраженный в сказанном с горькой усмешкой одном слове:       — Нет. Послушай, Усянь-сюн, — тут же добавил он, — я рассказал тебе это потому, что, если однажды тебе доведётся побывать в Лунвее и познакомиться с моей эрмэй, то никогда не говори ей о нашем разговоре. Не то, чтобы она и так считает, что я неспособен хранить секреты. Просто от этого она впадает в апатию.       — Можешь быть спокоен; не проговорюсь.       Ян Джиан лишь благодарно улыбнулся.       Когда на следующий вечер Вэй Усянь вновь тайком пришёл навестить Ян Джиана, то, к его удивлению, в комнате никого не было. Угол, где до этого сиротливо пристроился Чжунчэн, кажется так Джиан-сюн называл эрху, тоже был пустым. Значит, юноша вместе с ним куда-то подался. Вот только куда? С одной стороны, это было вопиющее нарушение постельного режима, но, с другой стороны, Ян Джиана тоже можно было понять. Скучно, конечно, сидеть в четырёх стенах. Выбираться из комнаты тоже надо. Но не когда ты в Облачных Глубинах, где всё время приходится быть начеку, чтобы тебя не поймали за нарушением какого-либо правила из бесчисленного их множества.       — Ну и где он? — пробубнил Вэй Усянь.       Ответом ему послужила тишина. Однако, что-то ему подсказывало, что Ян Джиан где-то здесь недалеко. Осталось только понять, где он. Вэй Усянь вышел из комнаты и нарочито громко произнёс:       — Хорошо, я приду в другой раз!       И вдруг откуда-то совсем рядом сверху послышался деланно-сварливый с нотками веселья голос:       — Что ты орёшь? Ты же мне сейчас вдохновение распугаешь.       Задрав голову, Вэй Усянь увидел пристроившегося на ветке в обнимку с эрху Ян Джиана, что сейчас смотрел прямо на него. Растрёпанный, как будто только что проснулся, в одних нижних одеждах, юноша до этого сидел и с любопытством озирался по сторонам, пытаясь, что называется, поймать вдохновение, которое упорно не желало к нему приходить, а теперь при виде Вэй Ина оставил своё занятие и устремил свой взгляд на него. Интересно, что будет, если он увидит, что в комнате никого нет? Вот только Ян Джиан не учёл, что Вэй Усянь скажет о намерении прийти в другой раз, и именно это и заставило его выдать себя с головой.       — О, Джиан-сюн! — произнёс Вэй Усянь, — а я тебя ищу! Ты чего туда залез?       — Не спится, — откликнулся Ян Джиан, — вот решил немного поиграть на эрху.       — Что, вот так, сидя на дереве?       — Ну, а что? Думается как-то спокойнее. Никто тебя не трогает, никто тебя не видит, пока ты сам своё присутствие не обозначишь. Я и раньше так делал.       — И именно оттуда ты облил меня и Цзян Чэна дождём, — напомнил Вэй Усянь, усаживаясь на крыльце.       Ян Джиан, занятый тем, что подкручивал колку, тут же оставил своё занятие и сказал:       — Вообще-то я извинился, если уж на то пошло, — и тут же задумался, едва стараясь сдержать ухмылку от одного только воспоминания того дня, и чтобы отогнать его проговорил: — Хотя с таким же успехом я мог бы это проделать с кем-нибудь другим.       Вэй Усянь вдруг хлопнул себя по колену, произнёс:       — Я вспомнил. Я как-то на днях видел старика Ланя; он тоже попал под один из твоих дождичков.       Ян Джиан чуть не слетел с ветки.       — Да ну?! — только и сказал он, а на его губах сияла восторженная улыбка и в серых глазах так и плясали чёртики.       — Ага, — кивнул Вэй Ин.       Ян Джиан ещё больше развеселился. Его звонкий смех, несмотря на то, что часто прерывался остаточным кашлем, разносился по всей улице, явно рискуя перебудить всю округу. Он же оказался и заразительным: вместе с приятелем смеялся и Вэй Усянь, едва вспомнив, как ругался окаченный дождём Лань Цижэнь. Отсмеявшись, Ян Джиан со всей осторожностью поднялся на ветке, а затем спрыгнул вниз, после чего, приблизившись к крыльцу, сел рядом с Вэй Ином и вновь принялся настраивать Чжунчэн.       Вэй Усянь долго смотрел на то, как Ян Джиан крутил колки, дёргал струны, проверяя её звучание, на пробу проводил смычком, а временами юноша намурлыкивал себе под нос какую-нибудь мелодию. Вэй Ин старался вслушиваться в мотив, но мелодия, которую напевал Ян Джиан, была ему незнакома, а спрашивать почему-то именно сейчас было неловко. Поэтому юноша вновь вернулся взглядом к сделанному из красного дерева эрху.       — У меня такое чувство, — сказал Вэй Усянь, — что эрху никто и никогда в руках не держал. Даже нигде не поцарапан.       — Чжунчэн когда-то принадлежал дяде А-Хэю, а потом он подарил мне его, когда мне было восемь, — произнёс Ян Джиан, — он сам меня учил. Я, правда, два года эрху в руках не держал, так что навёрстываю упущенное.       — А ты можешь что-нибудь сыграть?       Ян Джиан поднёс глаза к небу, словно подбирал в голове мелодию, которую он смог бы сейчас наиграть. Вот только как выбрать из множества неоконченных и тех, к которым он давно потерял интерес? После недолгих размышлений юноша несколько раз повёл смычком, напевая наконец выбранную композицию, и, опустив его на струны, принялся играть.       Эту мелодию Ян Джиан считал одной из самых лучших, что он когда-либо сочинял. И это неудивительно, ведь в ней заключена история, которую юноша хранил глубоко в своём сердце. Да и сама мелодия была медленная, но от того не менее прекрасная, лиричная. Грустная, но в то же самое время светлая и сладкая, вызывавшая лёгкий трепет. Казалось, всё вокруг затихло, чтобы ничто вокруг не мешало.       Слушая мелодию, Вэй Усянь на мгновение задумался. Ей определённо чего-то не хватало. Не хватало слов. Песни. Если бы нашлась такие стихи, которые легли бы на музыку, то о чём бы они были? Может быть, о девушке, что мечтала отправиться повидать мир за пределами родного Ордена? Или, может быть, о юноше, ушедшего на поиски счастья? Вариантов было очень много.       Когда Ян Джиан закончил играть, Вэй Усянь спросил:       — Эту мелодию ты сам сочинил?       Ян Джиан почему-то смутился.       — Ну да, только она незаконченная. А что? Нравится?       — Очень красивая. К ней бы ещё стихи написать, и получилась бы песня. Кстати, Джиан-сюн, ты песни случайно не пишешь?       Ян Джиан качнул головой.       — Нет, да они у меня и никогда не получались. Мой двоюродный брат Ян Сяньфэн вот кто был настоящим поэтом. Во всяком случае для тех, кому было одиннадцать. Мы даже называли его Шифэнь-цзюнь. Сколько бы ещё стихов и песен он бы написал, не окажись он с братом в башне, откуда они потом сгинули. До сих пор не знаю, что с ними случилось. Возможно, есть ещё надежда на то, что Сяньфэн и Веньмин живы. Хотя теперь уже никто не особо верит.