Снежная буря

Томми просыпается от чьей-то грубой хватки на его ноге. Он плотно сжимает задрожавшие губы и слегка приоткрывает мокрые глаза, пытаясь перетерпеть очередную вспышку рези, медленно уходящую на второй план. На первом плане стоял факт того, что чья-то рука попрежнему продолжала сжимать его лодыжку. Томми медленно набирает в лёгкие воздух, пытаясь успокоить сбитое дыхание и страх, подступивший к горлу и приподымается на руках. Пальцы и ладонь на попытки переложить на них вес отвечают болезненной, пульсирующей слабостью. Не получив никакого результата, он решает опереться на локти и это у него уже выходит успешно. (Когда он это делает кожа там начинает гореть, но Томми решает это проигнорировать.) Человека, держащего его, видно не было, несмотря на наличия тёплого освещения в комнате. Силуэт был явно мужским, но другие детали оказались слишком скользкими для сознания, чтобы сразу за ним ухватиться. Высокий. Выглядит, как будто высокий… Плечи достаточно широкие, вроде… Это, что на нем? Плащ? Блять, это Дрим?! Мысль об этом выбила кислород из лёгких, заставляя его издать сдавленный звук, подозрительно похожий на сипения от удушья, и заглушила всю возможную боль на ближайшее время. Томми резко дёрнул ногой и судорожно опираясь на ноющие ладони отполз назад, в итоге упираясь лопатками во что-то твёрдое. —Не трогай меня! Блять, н-не трогай меня, сука, иначе…! — Хриплый крик безнадёжно перешёл в лихорадочный кашель и изгнанник согнулся напополам, быстро поджимая колени и руки к груди. Томми плотно зажмурил глаза, пытаясь не дать политься слезам. Ужас отдаёт дикой дрожью пальцев и беспрерывным биением сердца где-то в горле. Он не хочет возвращаться в Лонгстедшир, он не хочет больше никаких наказаний, он не хочет больше видеть Дрима. Он хочет быть подальше оттуда и от него, плевать будет ли это Л’Менбург или нет. Тело снова начинает саднить. Но наверно убегать было глупо. Сопротивляться, прятать ресурсы, просить его о возвращение домой было глупо. Он не должен был этого делать, нет. Желание выплюнуть лёгкие исчезло. Желание выплюнуть изо рта скопившуюся мокроту быстро пришло на замену. Иннит задавливает рвотный рефлекс, шустро поднося руки ко рту — сплевывать на одежду не хотелось. Но его конечности грубо перехватывают, отводят и к его губам подставляет чужую ладонь, более широкою. Вторая сжала плечо до боли и изгнанник не может сделать ничего с приглушённым возгласом. —Плюй сюда, потому что столько бинтов тратить за один раз я тебе не дам. Голос, на фоне легкой истерики, кажется едва ли знакомым. Но в тоне читался приказ. Дрим не любил, когда он ослушивался приказов. Томми расслабляет челюсть и подталкивает комок изо рта. Мокрота грязного, темно-желтого цвета оказалась в руке мужчины и тот с недовольным бормотанием, убрал её, видимо, намереваясь вытереть. Сердцебиение не успокаивалось, видимо сам орган планировал выпрыгнуть через горло. Грудная клетка начала ныть тупой болью от кашля и учащённого дыхания. В принципе боль по всему телу начала нарастать как по щелчку пальцев и Томми на секунду подумал, что он сейчас всё-таки расплачется от неё. Три пальца на его правой руке болели больше всех — они, наверно, были сломаны, потому что ощущения координатно разнились с другой резью. Чувствительность медленно, но верно возвращалась. Томми резко начал понимать, что он почти полностью завернут в бинты. Одежда была явно не его: она была велика, держалась будто подшитый мешок, ткань была тяжёлой и жаркой. Он открывает глаза и пытается дышать глубоко и ровно. Страх попрежнему сдавливал каждую клеточку ослабевшего тела, но ему нужно было держать себя в руках хоть немного. Осматривается. Большая комната, освящённая только ярким светом огня из камина, с кучей бочек, сундуков и рабочих столов для крафта. Он лежал на диване, находящийся прямо перед камином и рядом с массивным креслом. Он замечает ещё кое-что. Столик. Рядом с диваном, в той стороне, где какое-то время назад были его ноги, стоял небольшой столик с кучей медикаментом, стойкой для зелий с пустыми бутылками, мотком бинтов, ватой и несколькими кусками марли на нем. Он не был здесь до этого, ни разу в своей жизни, понимает Томми. Он находит глазами окно и сквозь пелену слез и инея на стекле, всматривается. Там снег, сугробы. Он отключился в тундре. И теперь он в чьем-то доме, в тундре. Тот человек, это… Кто это? Иннит длинно, истощенно хрипит и не дёргаться, усердно пытаясь совладать с болью. —Ляг нормально, тебе ещё один слой повязки на ноге сделать нужно. Техноблейд. Это был ёбанный Техноблейд. Изгнанник медленно поворачивает голову и смахивая слёзы левой ладонью, придирчиво рассматривает анархиста. Лицо за промежуток времени, который они не виделись, особо не изменилось. Тот же неаккуратный нос с небольшой горбинкой, глаза с намеком на косоглазие и насыщенно бардовой радужкой, тонкие бледные губы, две зажившие линии на правой щеке, только свежий, широкий шрам на лбу был новым. Розовые волосы по традиции заплетены в хвост. Острые уши, единственное, что по-настоящему выдавало в нем оборотня, нелепо торчали в разные стороны. Рубашка, высокие штаны и поверх напялена домашняя коричневая кофта-кардиган (именно её Томми принял за знакомый плащ Дрима во тьме). Иннит хочет поморщится, но сдерживает себя от этого — бинты на его щеках и так пережимали кожу и было ощущения, что если он хоть немного изменит выражения лица они врежутся в его кожу и оставят там кровавые царапины. Чувство от этого открытия было двоякое. Была и радость, что это не Дрим, что это его союзник и, в принципе, кто-то кроме вышеупомянутого ублюдка в маске и Гоустбура. Но по ту сторону сознания проснулась пожирающая тревога, ведь Техноблейд уже давно не его союзник и последняя их стычка закончилась не лучшим образом. Но ему не дали время обдумать новую информацию. Анархисту видимо надоело просто смотреть на него и он, неугомонно забухтев что-то на своём монотонном, подошёл к дивану. —Все-таки сам ляжешь или мне тебя уложить? — Техно смотрел на него спокойно, малость возмущённо, но все же спокойно. Томми на это лишь хлопает глазами и удивлённо приоткрывает рот. Чем дальше все шло, тем меньше изгнанник что-либо понимал. Мужчина принял молчание и бездействие, как закономерный ответ, и осторожно подхватывая его под колени и под руки, укладывает его в прошлое лежачее положение. (Томми удивляется этому. Ещё пять минут назад тот грубо схватил его лодыжку, а сейчас вон как относился, будто он развалится от прикосновений.) —Теперь не дергайся. Иннит хочет на это что-нибудь агрессивно гаркнуть, но от мысли об этом, горло, будто предупреждая, начинает болеть сильнее. Последний раз оно так болело, когда после потери первой жизни он очнулся и понял, что в добавок к сквозной дыре в груди Дрим оставил ему еще и вспоротую глотку. В этот раз, ногу хватают не так грубо, но все равно недостаточно бережно, чтобы он этого не почувствовал. Голову поднять не выходит, поэтому Томми лишь смиренно принимается слушать копошения. Провалом было то, что шуршание марли и тихий звон маленьких бутылочек с антисептиками, которые иногда прерывался щелчком ножниц не давали понять, что с ним делают. Единственное, что как либо менялось — его ноге было только жарче. Происходящее не очень срасталось с понятием здравого смысла. Вот был он, свалившийся в снег и отключившийся в тундре, сбежав из изгнания. Вот Техноблейд, анархист и воин, человек, который попытался убить его ещё месяц назад, клеймя его героем и предателем. Как так вообще вышло, что Томми оказался в доме Техно в бинтах и сейчас тот поправлял ему повязку на ноге? В голове не было ни идей, ни предположений относительно всего этого и это лишь сильнее пугало и беспокоило. В реальность Иннита возвращает маленькая вспышка боли и промелькнувший мимо него Блейд. Он пытается проследить за действиями гибрида глазами, а потом, когда анархист смывается в другую комнату, ушами. Последнее сделать толком не выходит, Томми уже знал, что его слух значительно сел и учитывая его состояние, он прекрасно понимал, что ничего он с таким расстоянием не расслышит. Пока у него есть время, изгнанник решает пораскинуть мозгами ещё немного. Единственный путь его попадания сюда мог быть через Техноблейда. Зачем Техно ему помогал оставалось загадкой, как и обстоятельства этого спасения. Томми испускает замученный, обречённый, болезненный полу-стон. Его голова начинала раскалываться от начинавшейся мигрени. Наверно у него даже была температура, но это было лишь предположением, основаный на небольших помехах зрения. Он прикрывает глаза. Хочется поспать, если он поспит ничего не произойдёт и он отдохнёт и… Техно так, видимо, не думает и поэтому подхватив его под руки, пытается «усадить». Томми на это недовольно мычит и едва приоткрывает веки. Если игнорировать, что мир перед его глазами приближался и отдалялся, то все было не так уж и плохо. —Рот открой. Иннит слушается, не задумываясь. Усталость, жар и боль по телу притупляли желание противится. В рот ему суют ложку обычного куриного бульона. Томми глотает не думая, резко оживляясь. За последний месяц изгнания он не ел ничего по-настоящему вкусного: был только торт, но от разочарования и обречённости его приторный вкус заставлял Томми чувствовать тошноту. Даже колебания мира в его глазах не помешают ему нормально поесть. Но после седьмой ложки, Иннит резко понимает, что больше съесть не может и на очередную поднятую в воздух ложку никак не реагирует. Анархист не настаивает, он откладывает тарелку, звеня прибором и щупая его лоб под слоями повязки, снова укладывает его. Томми уже не слышит, как Блейд тяжело вздыхает, осознавая, что изгнанник отключился и медикаменты снова придётся муторно вливать в бессознательное тело.