Холодные камни холодной рукой Не трогай, не надо, и рядом не стой! Не слушай их песни, не пей их вино, Холодные камни утянут на дно... ( The Dartz - Холодные камни)
После поцелуя хозяйка источника ожила и долго уговаривала Тьелкормо остаться, однако на нолдо не действовали ни девичьи ласки, ни девичьи слёзы. Когда ему надоело выслушивать мольбы остаться, Келегорм шагнул к выходу из подземной пещеры, проводя ладонью по каменной стене и радуясь её преображению. Воздух в вековечном жилище водяницы прекратил вонять плесенью, а струи воды стали прозрачными. Почему-то путь назад отнял у эльфа больше сил, Турко шёл и отчаянно зевал. Но вот впереди блеснул лунный свет. Охотник хотел выбежать из пещеры, однако ему удалось только перейти на широкий шаг. Поминая недобрым словом главного искаженца Арды, Тьелкормо с трудом преодолел призрачный барьер и с удовольствием окунулся в воды источника, позволив им нести себя к озеру… Распугав купавшихся местных жительниц, выскочивших из воды с криками "Келпи!", эльф кое-как добрёл до гостиницы, где как подкошенный повалился на постель и уснул. Да так крепко, что, когда проснулся, эдайн уже собрались праздновать Лугнасад. Удивляясь столь быстрому течению времени в Эндорэ, Тьелкормо почувствовал зверский голод и решил заглянуть в местную «таверну». Благо, чудо-карта Нэрданели действовала безотказно, и Охотник умудрился её не потерять. Под вечер люди стали толпами стекаться к холму, выбранному центром праздника. Тьелко, довольный и сытый, с бутылкой гномьего пойла - по-другому ирландский эль язык не поворачивался назвать - отправился вслед за ними. Они снова пришли к холмам. Танцевать, пить, горланить - даже не понимая, отчего на Лугнасад их влечёт к этому месту. Но и сама Бранна инген Колхейн дорого бы дала, чтобы ей рассказали, почему сиду по-прежнему тянет к людям. После всего, что они сделали с девой… Приходить сюда каждый год, чтобы видеть почти не меняющуюся мешанину лиц, цветастые ткани, негреющий огонь. Как глупо. Вот пляшет девица - она словно бабочка-однодневка, её красота сойдёт года через два, стройное тело завянет через три, вожделение во взгляде станет похотью через пять лет, вся она будет прахом через шестьдесят два года. Всё время видеть медленное умирание - таков удел Бранны. Но почему того юношу с серебряными волосами она не видит мертвецом? Почему не знает, когда выйдет его срок на земле? Неужели они с ним одного племени - но слишком ярок, слишком могуч и светел он для выродившихся жителей холмов. Красавец… Откуда ты? Люди-жрецы таскали по холму какую-то палку, во всю глотку крича, что это священное копье Луга, и тут эль ударил Тьелкормо в голову. Нолдо расхохотался и, в несколько прыжков оказавшись возле них, играючи переломил древко. — Копье? Да это дрянная палка! — замахнулся, швыряя обломки, и вернулся танцевать в кругу восторженных девиц, при этом постоянно чувствуя на себе чужой взгляд. Отследить владельца в весело бурлившей праздничной толпе было невозможно. Какая сила скрыта в его руках… Но ладони нежные, пальцы тонкие, не то что мозолистые лапищи крестьян, которые могут только сминать и ранить. Не заигрывайся, мой хороший, эта сила пригодится тебе для другого… Бранна пристально посмотрела на танцоров, и они невольно расступились, ощутив холодок страха в груди. Теперь-то незнакомец должен её заметить! — Мой хороший, иди ко мне! Скорее почувствовав осанвэ, чем увидев, Тьелкормо направился не к странной деве, сверлившей его взглядом, а к лотку с пойлом. Сделав вид, что умирает от жажды, приложился к бутылке, в то же время зорко рассматривая хозяйку странного взгляда и всё больше убеждаясь, что та в его вкусе. Эльф не сделал ни глотка - взгляд Охотника продолжал скользить по точеной фигуре незнакомки. Да, он не ошибся: остальные люди просто веселились, танцуя и прыгая вокруг костров… Купив вторую бутылку, открыл её и с двумя стекляшками в руках двинулся к девушке. — Твой хороший? Не ошиблась ли ты? — Мой хороший. Мой непокорный, ледяной, серебряный… — продолжала шептать сида. Раскрыла объятия навстречу незнакомцу, влюбляясь мгновенно - болезненно и пылко. Бранне инген Колхейн ещё ни разу не встречался тот, кто не ответил бы на её любовь, даже если он умеет слышать мысли. «Ещё немного…» Живущая в холмах осторожно попробовала дотянуться до его сердца, заставить биться чаще… — Угощайся! — Зачем тебе эта дрянь? — сида ловко выхватила у него бутылки, и в её пальцах стекло расплылось прозрачными каплями, утекло в землю. — Ты говоришь не о том, смотришь не на то. Смотри на меня, мой добрый рыцарь, не отводи глаз! Разве я не хороша для тебя? Волосы мои - чистый лен, очи - дикий терн, а ты мне вздумал предпочесть это… пойло? — Хорошо, тогда потанцуем? — Охотник увлёк незнакомку в танец, обняв за талию и удивляясь её несхожести с остальными. — Кто ты? Ты не из второрожденных. — Так ты зовёшь смертных? Я родилась раньше земли у нас под ногами, — его руки способны сломать её в поясе как тростинку, её пальцы скользят по светлым волосам, пока только поглаживая… Да, до поры они не причиняют друг другу никакого вреда, но и в глазах прекрасного юноши нет нежности… — Так ты, красавица, из майэр? — Тьелкормо скривился, готовый в любой миг оттолкнуть от себя родню Хуана и Мелиан. Из-за испытанного разочарования ему показалось, что даже музыка стала тише, а танцоры начали плясать вразнобой. — Не найти ли мне простую смертную на эту ночь, чем провести с тобой вечность… Провести вечность! Неужели он разгадал замысел сиды? Много людей навечно остались с ней: их кости покоятся под скалами. Но эта участь для них должна быть радостной - со своими смертными женами они не пережили бы и сотой доли тех страстей, что вкусили с ней за одну-единственную ночь Лугнасада. Бранна и бровью не повела, прижимаясь к груди возлюбленного: — Мы говорим на разных языках! Ты подарил мне столько новых слов… Не любишь… май-эр, значит, я не из их числа. Но со смертной меня не равняй! — Да смертные не столь корыстны, как вы, бездушные майэр! Любая аданет летала бы в небесах от счастья, если б я обратил на неё свой взор! — Тьелкормо оттолкнул от себя странную деву, вновь собираясь купить бутылку, но уже чего-нибудь покрепче. В душе всколыхнулась давняя обида на «простую эльфийскую принцессу - дочь Мелиан», а ссора с Ириссэ только сгустила краски. «Прочь с дороги короля Луга!» — донеслось до ушей Турко, и эльф обернулся. Что, милый, хоть немного, а испугался, отступил на шаг? Сравни-ка человеческую красоту с красой нашего племени! Представлять Луга выбрали, должно быть, самого смазливого юношу, но в своем «доспехе» и с копной чужих белесых волос он не чета даже низшим сидам. Сам Сияющий, правитель Ирландии, никогда более не посетит эти земли… — Ты сыграл бы воина и мастера Луга куда лучше, — Бранна тоже вынуждена была отойти, давая дорогу пёстрой «королевской» свите. — Зачем мне, лорду Первого Дома, быть шутом для толпы людей? — Тьелкормо заприметил рыжеволосую аданет, с таким азартом приплясывавшую у костра, что казалось, искры разлетались не от огня, а от девы. — Прости, мне надо идти. — Нет, не надо… Это моя земля! Ещё шаг, и она случайно оступится и упадёт в огонь, милый, — хищно улыбнулась сида, придержав юношу за край одежды. — А ты сама не хочешь сгореть в огне? — прищурился Охотник, начиная играть в кошки-мышки с добычей. — Ты так и не назвалась, красавица. — Обычно меня зовут «Прекрасная как серебряный месяц», и только мой первый муж звал «Эй ты, где моя похлебка». Как видишь, мужа у меня теперь нет. — Муж не стена, можно и подвинуть. Не завидую тебе, если он был из смертных, — невольно вспомнив выбор Лютиэн, Турко скорчил кислую рожу. — Прекрасная, как серебряный месяц, если хочешь показать свою силу, то испробуй её на… — эльф сначала словно бы в растерянности оглянулся по сторонам, но это был продуманный ход. Задрал голову вверх и ткнул пальцем в ладью Тилиона, как раз поднявшуюся в небеса. — Вот на нём. Пусть сойдёт выпить с нами вина. — Ты как дитя! По-твоему, на луне живёт лунный народец и его можно позвать к нам? Мне это нравится, — Бранна инген Колхейн от души рассмеялась. — Так ты не уйдёшь? Тогда будет и награда - кто-нибудь спустится с луны, позавидовав нашему веселью. — С луны? — Тьелкормо сообразил, что так дева называет корабль Тилиона. Покатал на языке новое слово. — Лунный народец? Значит, Итиль тебе неподвластен. Если и дальше будешь шипеть как змея и желать зла смертным, то я и правда уйду, — Охотнику начинала надоедать дурацкая игра. Он не для того прилетел в Эруландию, чтобы браниться с какой-то странной «майэ». — Мой хороший, ты сам ставишь их под удар, — почти удивилась сида. — Знай, что пока мой добрый рыцарь со мной, я буду как шелк. Дай поцеловать тебя, чтобы забыть все странные речи! — Я? Под удар? Да я их вижу в первый и последний раз! — Тьелкормо расхохотался и привлёк деву к себе. — Целуй! Только не сгори в моем огне, Прекрасная-как-серебряный-месяц. Бранна решила, что огнём юноша зовёт свою силу или страсть, но когда губы эльфа нашли её, в груди сиды на мгновение вспыхнула жгучая, ликующая боль, как будто несуществующее сердце охватило пламя. Не зная, что делать с этим странным чувством, но желая пережить его снова, дева впилась в ответ до тихого стона. Они стояли посреди толпы, но хозяйка холмов позаботилась о невидимости - люди не замечали странную пару, и пёстрый поток танцоров обтекал Бранну и её избранника. — Пойдём потанцуем, и ты споёшь мне, сладкоголосая фэйри, — Охотник увлёк незнакомку ближе к кострам. — Мы споём вместе, славный мой, мы будем петь громче их скрипок и барабанов… Тьелкормо пустился впляс, подсмотрев движения у местных жителей. Что-то чуждое оставалось в деве, когда он лихо отплясывал с ней джигу. Нолдо никак не мог понять, что именно его настораживало. Если с хозяйкой источника всё было ясно, то сида продолжала оставаться для него закрытой. Но главное, Охотник чувствовал, что у незнакомки была та же цель, что и у Турко: по полной оторваться на празднике и провести ночь в объятиях друг друга. Почему бы и нет, если желание взаимно? Дева стонала лишь от прикосновений горячих ладоней Охотника, когда эльф ещё даже не начал прелюдию к песне любви. — Ах, сколько ты способен танцевать без устали? — сида таяла от жара костра и по-хозяйски крепких объятий, трепетала, когда танец заставлял их приблизиться на расстояние меньше ладони. — Знаешь, мои сестры в холмах раньше любили ловить смертных и плясать с ними, пока те не упадут замертво… — До рассвета, мелме нья, до рассвета, — пошутил Тьелко и, хитро прищурившись, продолжил. — А мои братья любили охотиться на орков и рубить их, пока в живых не останется ни одного… — Так у тебя есть братья? И все такие же светловолосые и хорошо сложенные? — пусть разговорится, так он случайно может назвать имя… — Почему ты не привёл на праздник их всех?.. — про орков Бранна инген Колхейн спрашивать не стала - опять странное слово, наверно, какое-то людское племя или дикое зверье. — Открой мне свой разум, и я покажу тебе своих братьев, а ты мне - сестёр, — усмехнулся Тьелкормо, прикидывая, когда лучше увести деву в гостиницу. Впрочем, если ей не терпелось отдаться эльфу, то почему бы не сделать это прямо сейчас? — Мои братья сейчас дома, в Амане. Отдыхают после битв и любят дев… — Мои сёстры того не стоят… — «Открыть разум? Как будто позволить другому завладеть именем, сердцем, мыслями? Красавец, это я буду владеть тобой, правда, недолго.» — Зато твои братья, наверное, искушены в любви не меньше, чем в войне, или я ошибаюсь? А мог бы ты один заменить их всех? — Жаль, тогда ты не увидишь моих братьев, — вздохнув и изобразив печаль, эльф не ответил на последний вопрос девы, а весело подмигнув серебряному диску Итиля, стал пробираться сквозь пёструю толпу в сторону дороги. — Пойдём со мной, если хочешь услышать песню любви… Его расчет был прост: распаленная танцами дева должна сейчас последовать за эльфом хоть в Валинор. — Вспомни моё условие: ты от меня не уходишь, — сида обвила руками шею Турко, пытаясь удержать. Бранне некуда было идти со своих земель - она навеки привязана к этим холмам, скалам за ними… В этих пределах она властна, за ними - она ничто. — До моего жилья совсем недалеко, отправимся туда!.. — Мой дом тоже рядом, — ледяным голосом парировал Тьелкормо. — Хочешь меня, примешь мои условия. И да, я от тебя не ухожу, Прекрасная-как-серебряный-месяц, — с этими словами эльф подхватил деву на руки. И тут Бранне инген Колхейн впервые за много веков стало по-настоящему страшно. Ненадолго. Так приятно побыть безвольным трофеем хоть несколько мгновений… — Мой хороший, а как тебе понравится частокол заостренных камней, растущий прямо из-под ног? — Что для нолдо каменная преграда? - не останавливаясь, Охотник перепрыгнул так некстати возникший барьер, пригрозив валунам парой заветных слов, ещё в детстве подслушанных в кузне Аулэ. …И полетел вместе с сидой в широкую трещину в земле, которая тут же появилась по слову Бранны. Разлом был глубок, обоих при падении не пощадили камни. Но главное, что это задержит юношу: граница была так близка!.. Выпустив странную деву из рук при падении в непонятно как возникшую канаву, Тьелкормо пожелал обладать огненным копьём, и оно вмиг возникло в ладонях. Уперев древко в боковины канавы, замедлил падение. Повиснув над зияющей пропастью, нолдо услышал шум водопада. «И на том благодарствую - водяница не осталась в долгу за пробуждение…» — Вы тут все с головой не дружите? — в сердцах крикнул Турко. Сида, не размыкая цепких объятий, продолжала висеть на шее у юноши. Лихорадочно прошептала на ухо своему «спасителю»: — Это ты безумен, мое сокровище. Сам не знаешь, чего требуешь - не в моей власти уйти отсюда, и тебе уже нет пути назад. Нашей страстью будут любоваться боги, а потом твое тело навсегда останется здесь, но разве это дорогая плата? — А я и не предлагал тебе уйти, — Тьелкормо заметил, что вода всё пребывает, но продолжал висеть на древке копья, поудобнее ухватившись за него двумя руками. — Не хочешь, не надо. Твоя подруга не разжалобила меня слезами, неужели я испугаюсь твоих угроз? — То не угроза, а мой гейс: если нам суждено было встретиться в ночь Лугнасада, то тебе пришло время вкушать мои ласки и умирать… Раньше я тосковала, но разве мой муж из смертных старался быть милосердным ко мне? Его жестокость вынудила меня броситься на скалы, и теперь я каждый год мщу за себя под этой луной. Рано или поздно я приведу тебя к своим скалам, падение не будет долгим. Камни острые, ты не будешь долго страдать… — Красотка, оставь свои угрозы для атани. Первая часть предложения мне нравится, давай на ней и остановимся, — Охотник подтянулся на руках, уперся ногами в стену расщелины и попытался выбраться наружу. Внезапно водный поток нагнал его и перехлестнул через край канавы. Эльфа выбросило на обочину шоссе. Послышался тихий смех, как будто где-то рядом зазвенел серебряный колокольчик, и Тьелкормо недоверчиво пробормотал: — Бабушка? — Нет, драгоценный мой помощник, я - хозяйка источника, который ты освободил, но ты не пожелал остаться со мной... — пропела вода, и из канавы поднялась дева, чьи белые волосы укрывали её стан, словно струи. Безобразная сида источника, бледная, как рыбина, ни кожи, ни рожи, похитила у Бранны возлюбленного! А ее саму подло лишила исполнения клятвы… Неужели никто не разделит её любовь этой ночью? И никто не будет убит… Даже если бы сида вернулась и велела холмам похоронить всех, кто празднует сейчас у их подножия, это не освободило бы её от гейса. Но больше волновало Бранну инген Колхейн другое - беловолосая дрянь водила перепончатой лапой по серебряным волосам её избранника. "Милый… Как мне страшно…" — в отчаянии сида поднялась на ноги и медленно побрела вперёд - туда, где кончалась граница её владений. Водяница льнула к груди Охотника. Но взмах её руки, чтобы отбросить Бранну прочь, обратно к холмам, внезапно прервал похожий на короля Луга среброволосый освободитель её источника. — Не надо. Погоди. Я хочу взять её с собой, — его слова заставили водного духа негодующе поджать губы. — Да она хочет твоей смерти! — Смерти? Пусть попробует! — расхохотался Тьелкормо и поманил сиду к себе. — Смелее! Он смеялся, смеялся… Бранна шла на верную гибель, и её вел этот заливистый бессердечный смех. Шаг, ещё шаг… Юноша был не из народа холмов, это она уже поняла, но какой безупречно жестокий сид вышел бы из него! Подломились ноги, и дева упала на колени во влажную грязь - по ту сторону черты. — Только попробуй причинить ему вред… — зло зашипела водяница, но нолдо, не слушая девичью перебранку, шагнул навстречу живущей в холмах. Подхватил на руки невесомое тело и поцеловал в губы. — А ты смелая. Условие выполнено, я от тебя не ушёл, а ты не ушла со мной. Я понесу тебя на руках. Время к рассвету, пора бы утешить безутешную Прекрасную. — Ты не понимаешь, я теперь смертна, унижена, не лучше любой деревенской дурочки… Со мной нет моей силы, ребра переломаны сотни раз, ненавижу тебя за это - и желаю так страстно, как никогда раньше. Я хочу испробовать твоего огня. — Наглое вранье, — не унималась водяница, ревниво глядя на несущего сиду Тьелкормо. — Она врёт тебе, врёт! Позволь, я опутаю её руки и ноги водорослями? — Давай ещё в рот ей засунь лягушку, чтобы замолчала, — Турко забавляла неприязнь дев друг к другу. — Если ты стала смертной, то наслаждайся каждым мигом жизни. А насчет рёбер - неправда, они у тебя целы, – нолдо прижал деву к себе, направляясь в сторону отеля, но хозяйка источника вдруг преградила ему дорогу. — Провались ты, подлая! — Бранна плюнула в лицо сопернице, уже не заботясь о собственном достоинстве. — У меня своей водицы полная криница, — в ответ водяница не плюнула, а окатила живущую в холмах как из ведра, при этом смыв с сиды грязь, в которую та совсем недавно шлепнулась. — Сейчас обеих отправлю к гномам! — пригрозил Тьелкормо, на которого тоже попала вода. — О нет! Только не к мерзким бородатым карликам! — воспротивилась хозяйка источника и тут же воскликнула: — Копье! У тебя было копье! Покажи! — А ещё кое-что ты не хочешь увидеть? — "Что нам теперь терять, правда, милый?" - Бранна расхохоталась. — Напомнить тебе, что было с одним гномом в майскую ночь, Майрэ-из-источника? — Копье я вам двоим покажу, когда придём, — усмехнулся в ответ Тьелкормо, но водяница не унималась, прося показать оружие, что было у него в руках совсем недавно, и исподтишка накинув на шею сиды ожерелье из водорослей и острых ракушек. — Огненное? Не сейчас. Руки заняты. — Так она пойдёт с нами? Как подурнел твой вкус за одну ночь… Я не узнаю тебя, милый. Тебе захотелось полежать на мокрых, пропахших тиной простынях? Или она, или я. — Пришли, — когда Тьелкормо входил в двери отеля, водяница исчезла, но едва Охотник занес сиду в номер, как из-за двери ванной потянулся туман, а на постели возникли очертания хозяйки источника. — Заткнись уже, Бранна инген Колхейн, — водяница вновь окатила беспомощную деву водой и расхохоталась, глядя на её бессилие, но Охотник уложил сиду рядом с майэ. Дрожа от ярости и жажды отомстить, Бранна подумала, что задушит соперницу при первой же возможности. О, как жесток ее любимый! Сколько раз ей ещё предстоит подумать так… Освободившись от ноши, Тьелкормо скинул мокрую одежду и зажмурился, вытянув руки вперёд. Огненное копье - Бранна отметила это равнодушно - возникло тут же. Обнаженный, вылепленный умелой рукой, мускулистый как бог, юноша всё больше напоминал Луга Сияющего. И всё его тело должно принадлежать только ей одной! Сида попыталась отодвинуться от скользкой водяницы, но сил не хватило. Возникшее в руках Тьелкормо оружие заставило Майрэ соскользнуть с кровати и обхватить эльфа руками за шею. — О мой король! Сам Луг снизошел до нас, а мы, глупые, недостойны его мизинца… — Луг? Так, кажется, называется сегодняшний праздник. Лугнасад… — Охотник с улыбкой рассматривал сиявшее острие. — Заткнись уже, Майрэ-из-источника. Он не Луг, а иной бог. И у него нет жрицы преданнее меня, — торжествующе усмехнулась живущая в холмах. — Хоть ползай перед ним на коленях, тобой он не будет особенно прельщаться. Иди ко мне, милый… — А праздник сегодня в честь твоей свадьбы, — водяница всем телом прильнула к Турко.***
Над холмом Бранны инген Колхейн забрезжили первые лучи рассвета. Уставшие, но довольные люди стали расходиться: кто по домам, кто в гостиницу... Такими ласками не мог одарить и бог. Тело горело и сладко ныло, покрытое узором оставленных возлюбленным следов. Огонь, тот самый, которого она так ждала, наконец посетил сердце Бранны, что-то изменив в сиде до конца дней. Жажда смертей, многочисленные раны, застарелая ревность и боль оставляли сиду. Разве за это не стоит заплатить жизнью?.. Нежно гладя юношу, чьего имени она так и не узнала, по острой скуле, хозяйка холмов прощалась с ним: её сил не хватило бы, чтобы дольше поддерживать израненную долгими веками оболочку. Но всходило солнце, а огонь всё не покидал деву, словно сердце обхватывала горячая ладонь. — О мой жестокий рыцарь, ты смог даровать мне жизнь? Кто ты, я всё равно скоро угасну, ответь… Расслабиться Бранне не дала водяница, весело брызнув на лицо ледяной водой. — Глупая, ты не поняла, что сам Луг снизошёл до ночи с тобой. Тебе по-прежнему нужно знать имя бога? Придёшь на Литу купаться, подарю тебе пиявок. — Отстань, Майрэ-из-источника, — откуда только брались силы улыбаться и шутливо толкать соперницу в плечо? — Сама была не хуже пиявки, я боялась, вконец замучаешь нашего короля. Но всё же?.. Я заслужила ответ, не так ли? — В Эндорэ меня называли Келегормом, — Тьелкормо с улыбкой разглядывал уставших, но крайне довольных ночью девиц. — Теперь, владея твоим именем, я могу уйти спокойно, — сида вновь покорно легла, ожидая, пока невыполненный гейс настигнет её. — Келе-горм, странно, но так мелодично… И наверняка значит что-то светлое… — Уйти? Сил прибавилось? — ухмыльнулся Турко. – Обычно наоборот бывает. Жаль, не взял с собой кувшин с мирувором, ты бы уже танцевала на своем холме, — посетовал эльф, одаривая сиду горячим поцелуем. — Ты не понимаешь, сама смерть тебя не замечает, а за мной давно гонится… — всю ночь страшная усталость, как ни странно, не была помехой для Бранны, но не давала сиде сопротивляться придирчивому изучению её тела. — Я совершила столько зла. Скажи, я буду страдать, погибнув сейчас? — Хочешь, я тебе спою? — вдруг, неожиданно для себя самого, предложил Тьелкормо и покосился на хитро улыбавшуюся водяницу. — Песню, которую поют там, где я родился. Эльф, прикрыв глаза и обняв дев, запел. Сначала вполголоса, потом громче. Конечно, ему было далеко до старшего брата, но петь в семье умели все. Теперь он понимал, что это умение могло передаться по наследству от бабушки, но в Эндорэ атани всегда широко открывали глаза и застывали как зачарованные, едва заслышав мелодичный голос Келегорма Жестокого. Песня обещала невозможное - вечную жизнь в мире, где обитают бессмертные божества. Они блаженны, не ведают зла, а их прекрасные лица осеняет то золотой, то серебряный свет. И это было совсем не похоже на то, что Бранна слышала от смертных о рае и аде, о Божьей каре и том, что низшим тварям вроде неё не суждено иметь и толики знаний о небесном царстве. Вместе с чарующей песней приходила спокойная уверенность - если Бранна инген Колхейн и умрёт, то не сейчас и не сегодня. Как отблагодарить за бесценный дар? — Выпей с нами вина, — водяница поднесла кубок, когда эльф закончил петь. Бранна перехватила чашу у самых губ Келегорма, сама приблизила её к лицу возлюбленного и отпила терпкого вина вслед за ним. Майрэ перебьётся, она ничем не была обделена в эту ночь. — Гадина! Ненавижу тебя! — водяница обдала водой не только сиду, но и Тьелкормо, чуть пригубившего неизвестный напиток из неизвестно откуда взявшегося кубка. Вся комната исчезла за туманной завесой, а когда призрачная дымка испарилась, осев влагой на стенах и мебели, водного духа в номере уже не было. Охотнику почудилась блеснувшая, словно слёзы, радуга, но и та исчезла без следа. — От пиявок отбоя не будет, — Бранна засмеялась искренне, как давно не доводилось. Ей не придется делить возлюбленного - теперь жениха! - ни с кем. — Не поможешь ли добраться до дома, суженый мой? Ноги не донесут меня к родному холму. — Жаль, сил у тебя не прибавилось от моего утешения, — ухмыльнулся Тьелкормо и, быстро одевшись, поднял сиду на руки. — Только не пытайся обмануть меня, что все ребра переломаны. Целы они, я проверил. Рассвет. Надеюсь, не окаменеешь, как тролль, от света Анара? — От твоих утешений другая дева неделю бы ни встать, ни сесть не смогла, — Бранна угнездилась поудобнее на уже знакомых, почти родных руках. — И меня-то, Прекрасную, с троллем равнять? Бесстыжий ты мой… — жаль, что до холма идти так недалеко… — Так ты не майэ из подвластных Аулэ? — под недоуменным взглядом сидевшего за стойкой служащего Турко прошагал к двери отеля с голой девицей на руках. — Мне неведомо, кто такой Аулэ. Должно быть, тот, кто из зависти обращает юных дев в камень… А вот примет ли меня, бессильную, моя земля - это уже на твоей совести, — чары невидимости теперь не сотворить, и Бранна инген Колхейн послала онемевшему от потрясения смертному воздушный поцелуй. — Стыдно не знать создателя гномов, — многозначительно изрёк Тьелкормо, вальяжной походкой шествуя по спящему городку к холмам. — Я не водила дел с гномами, это Майрэ с ними в свое время доигралась, — сида вернула Келегорму улыбку. Прижалась к груди. — А кто создал тебя, на мое счастье? — Я родился в заокраинном краю, на западе отсюда. Тот край называется Аманом. Моих родителей зовут Фэанаро и Нэрданель, а кроме меня у них ещё шесть сыновей, — разглагольствовал Турко, неспешно шагая по пустынным улочкам ирландского захолустья к холму, на котором они так жарко отплясывали ночью. — Моим наставником был вала Оромэ. Скорее всего, ты знаешь его. Как и Аулэ, праотца гномов. Только под другими именами… Я недавно пел тебе о своем крае, Бранна инген Колхейн. Только у границы дева внутренне напряглась - до того лабиринту безликих жилищ смертных она предпочла блики утреннего солнца, которые мягко ложились на светлые кудри. — Отблагодарила бы твоих родителей, да нечем. Знай, что ты превосходишь всех своих братьев, помни об этом… Я ловила каждое слово той песни, чтобы сохранить как твое благословение. Но… Светлый рыцарь, мне думается, не только это останется памятью о тебе! — уверенности не было, но в своих владениях ложное не мерещится. — Не льсти мне, ни разу не увидев моих братьев, — криво усмехнулся Охотник и, переступив границу владений сиды, вздрогнул. Нет! Не так он ощущал в осанвэ матери зарождение новой жизни… Маленькая искра росчерком молнии сверкнула между ним и уютно устроившейся на его руках девой. С Ириссэ он не познал этого чувства. В далеком Амане точно была не его дочь. Именно сейчас к тихо звучавшей вокруг него и сиды мелодии присоединился третий, нежный, как колокольчик, голосок. — Нет! Замолчи! Не говори мне, что родишь мне сына! — Я рожу тебе сына. Я рожу от твоего пламени, плоть от плоти, кровь от крови, — Бранна инген Колхейн беспощадно, восторженно улыбалась. Искра новой жизни жгла её изнутри, не давала покориться чужим словам. — Он будет прекрасен - сероглаз и белокур, точно как ты. И ты, Келе-горм, останешься с нами в холмах. Навсегда. — И не мечтай! — Тьелкормо швырнул бы сиду на землю, только Бранна, почувствовав, как силы вновь наполняют её, сама исчезла из рук эльфа. — Не очень-то лестно. Муж мой Келе-горм, до встречи с тобой я помыслить не могла об этом. Не я одна связана ожиданием сына, ушедшей ночью, обрядом свадебного кубка - ты точно так же теперь привязан ко мне. К нам. К траве на холмах, скалам и озерам. Рискнёшь нарушить гейс? — Вот только давай обойдёмся без всех этих торжественных клятв. Знаешь, мне одной хватило. На всю жизнь! На первую жизнь, — тут же поправился Тьелкормо, со злостью озирая холм и его окрестности. — Я не желаю больше связывать себя клятвами и никому ничего не обещаю! — с этими словами Охотник сжал в кулаке висевший на шее амулет и растворился в воздухе…