Порнография объединяет

Итак, с того самого дня, как Какаши отказал Джирайе прошла ровно неделя. И, кажется, за эту неделю мужчина успел окончательно сойти с ума. С ним случилось то, что неделей ранее казалось просто смешным: Какаши больше не мог читать свою любимую книгу. Из раза в раз он открывал её на заветной 326 странице, снова и снова перечитывал её, в надежде прочувствовать всё то, что он ощущал ранее. Однако вместо сладкого удовлетворения приходила лишь тупая боль, которая, словно яд, медленно отравляла его тело и душу. Да что тут скажешь, у него даже не вставал. И если для других мужчина мог сыграть безразличие, то себя обмануть он не удавалоь. Проблема была в том, что каждый раз, открывая книгу, он видел перед собой лицо саннина, его глаза, ослеплённые животным желанием, обветренные губы, с коих слетали грязные обещания, непослушные волосы, щекочущие шею… Всё это намертво запечаталось в его памяти, постоянно напоминая о себе фантомными ощущениями сильных рук на теле и лёгкого прикосновения губ к ушной раковине. Воспоминания — вот единственная вещь на которую у него вставал. Какаши молча усмехнулся своим мыслям. Прохладный ночной ветер осторожным дуновением ласкал кожу, напоминая о нехватке столь желанных прикосновений. Мужчина старался не думать, зачем он сейчас в полном одиночестве идёт на край деревни, вместо того, чтобы спокойно сидеть дома, посвящая себя прочтению какой-нибудь книги конечно же авторства Джирайи. Он пытался внушить себе что-то о пользе прогулок перед сном или влиянии кислорода на работу мозга, но в глубине души понимал, что часть его плана всё же будет выполнена: книге он себя, несомненно, посвятит. Наконец, перед мужчиной раскрыл свои объятия густой лес. Тени, словно живые существа, слабо колебались на ветру в такт их обладателям. Тишина, не нарушаемая ничем, кроме еле слышного шелеста листвы, мягко окутывала чащу, словно приглашая к себе в сладкое забытое. — То что надо, — подумал Какаши, ложась на траву под одной из сосен в месте, где было настолько темно, что различить его силуэт не смог бы даже ниндзя. Он открыл 324 страницу, решив заодно перечитать и прелюдию. Воображение мгновенно нарисовало до боли знакомое лицо. На этот раз мужчина даже не пытался сопротивляться собственному порыву, наоборот, он вглядывался в ставшие такими родными черты, представлял, как седые брови непроизвольно съезжаются к переносице, на губах появляется развязная ухмылка, а в глазах застывает обещание долгого и мучительного удовольствия. «Его член оказался в огромных, исщербленных мозолями, руках, которые творили невообразимые вещи Какаши сжал своё достоинство сквозь ткань брюк и глухо простонал «Горячий язык прошёлся сначала по головке, медленно, спускаясь к основанию» Мужчина сделал движение рукой, представляя, как и его член взяли бы в рот и начали медленно ласкать, со знанием дела, наслаждаясь процессом и стремясь доставить как можно больше удовольствия. Язык скользил бы по самым чувствительным местам, заставляя тело извиваться в экстазе. «Губы, мгновение назад с упоением смыкавшиеся на его плоти, теперь с не меньшим желанием впились в его собственные. Указательный и средний палец проникли внутрь, безошибочно находя простату» Тело Какаши сладко задрожало, от одной мысли о том, насколько приятным могло оказаться проникновение чужих пальцев. Джирайя бы грубо трахал его рукой, двигая ей так быстро, что уже через несколько минут у мужчины бы затряслись колени, а живот свело бы в предчувствии оргазма. Сначала два пальца, потом три, затем четыре и наконец все пять, и всё это ни разу не дав Какаши кончить, он бы останавливался каждый раз, когда видел, что мужчине под ним осталось совсем немного, а потом, после небольшого перерыва, продолжал снова, не взирая на мольбы о пощаде. Ведь кому, как не Джирайе знать, что больше всего Какаши заводит именно то, как ему приходится раз за разом переступать через свою гордость, отбрасывая остатки рассудка умолять о большем, а главное, он готов кончить от одной мысли о том, что его просьбы останутся проигнорированы, а почти болезненная пытка будет продолжаться ещё целую вечность. И никаких поблажек. Рука Какаши, в которой он держал книгу, обессиленно упала на траву, в пальцах появилась мелкая дрожь. Однако, всё дело в том, что мужчина знал текст наизусть. И даже в тот момент, когда всё его тело сковывали сладкие судороги, когда он захлёбывался собственными стонами, для него не составляло труда процитировать любую её часть. «Наконец он вошёл в него, сливая их тела и души воедино» Это стало последней каплей. — Джирайя-са… — простонал мужчина, до хруста прогнувшись в позвоночнике. Какаши кончил так, как не кончал никогда в жизни: перед глазами плясали звёзды, каждая из которых, если приглядеться, представляла собой лицо великого саннина. Он не мог даже пальцем пошевелить, разве что в левой руке всё так же была зажата заветная книга, каким-то чудом опять-таки раскрытая именно на странице 326. А Джирайя в это время стоял за соседним деревом и наблюдал картину, прекраснее которой ему ещё видеть не приходилось. Тело, снедаемое болезненным экстазом в тени деревьев, стоны, мольбы и его, его, Джирайи, имя, выкрикнутое в момент кульминации, когда человек беззащитен и обнажён на уровне души, когда сдерживать свои желания становится непосильной задачей — всё это пробудило в его душе какое-то давно забытое чувство. Он не знал, как оно называется, но мы-то с вами всё понимаем. На простом человеческом языке это чувство именуется жалость.