Порнография объединяет

Большую часть дня Какаши потратил на раздумья о том, как лучше спросить, что происходит между ним и Джирайей. Обычно прямолинейный и уверенный в себе шиноби Листа уже 14 часов не мог решиться на одно простое действие. Однако всё было куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Утром мужчина был занят тем, что пытался прогнать остатки сна, то и дело напоминавшего о себе лёгкой дрожью после каждого, даже самого незначительного, взгляда саннина в его сторону. И не только дрожью, надо сказать… В общем и целом, спокойно поговорить тогда не представлялось возможным. Однако справившись с этой проблемой ближе к полудню, он хотел было приступить к разговору, но неожиданно засомневался в том, как стоит обращаться к отшельнику в подобной ситуации. «Джирайя-сама» звучало слишком официально и подчёркивало разницу между ними, что совершенно неуместно при таком разговоре. С другой стороны, саннин не давал разрешения назвать его «Джирайя-сан» и тем более просто «Джирайя». Промелькнула шальная мысль сказать «Джирайя-чан», но что-то, инстинкт самосохранения, наверное, подсказывало Какаши, что после такого долго не живут. А жить ему, несмотря ни на что, ещё очень хотелось. Эти и многие другие мысли не давали мужчине покоя до самого вечера. Да и поведение саннина никак не способствовало разрешению данной проблемы: тот был удивительно молчалив и как будто бы даже зол. Это отличалось от его вчерашнего молчания, которое, хотя и не было приятно, но и не заставляло ноги подгибаться от чувства приближающейся опасности. И, главное, Какаши никак не мог понять, в чём причина столь резкой перемены. На самом деле, он просто надеялся, что она не в нём. Так продолжалось пока мужчина просто не решился подойти и спросить: — Джирайя-сама, что по-вашему между нами происходит? Саннин, спокойно расслаблявшийся под деревом и, судя по всему, совершенно не ожидавший подобного, ответил довольно расплывчато, причём таким тоном, будто они говорили о том, что завтра должен пойти дождь, а не решали судьбу их дальнейших взаимоотношений. — Это ты мне скажи, Какаши. — Мы оба прекрасно знаем, что чувствую я — выдал он на одном дыхании, стараясь говорить как можно спокойнее. Вот только получалось с трудом. Сделав небольшую паузу, Какаши продолжил, уже куда более уверенно — А вот ваши эмоции остаются для меня загадкой. Да и для вас, кажется, тоже. Но вы же понимаете, что я не могу ждать вечно. Решите уже наконец, чего вы хотите и не морочьте мне голову понапрасну. Джирайя молчал. На его лице явно вырисовывалась глубокая задумчивость. Какаши не шевелился и даже не дышал. Как заворожённый, он смотрел на своё отражение в глазах саннина. Там, где раньше сверкал огонь тайного обещания, сейчас была холодная пустота. Даже странно, насколько честны могут быть глаза человека. Пауза была слишком длинной. Какаши бы развернуться и уйти, забыв всё это, словно страшный сон, но вот беда — он не может. Тело отказывается повиноваться, а мозг требует ответа. Забавно, кажется, его накрыло что-то смутно напоминающее панику. Неожиданно Джирайя поднимается с места и приближается к Какаши, отчего сердце того начинает биться с удвоенной силой. — Ты правда так этого хочешь? — тихо, с едва заметной горечью в голосе, говорит Джирайя. Перед внутренним взором Какаши предстают все те холодные одинокие ночи, когда его единственными спутниками были книги. Он читал, взахлёб, стараясь отвлечься от ужасной реальности, где его не ждало ничего, кроме боли и разочарования. Постепенно книги занимали в его жизни всё более важное место, пока в конце концов полностью не заменили её. И ничего бы не изменилось, если бы однажды Наруто не привёл Джирайю, поставив всех перед фактом, что теперь этот Жабий Извращенец будет его учить. В тот момент его жизнь перевернулась с ног на голову. Даже не так. В тот момент у него появилась новая лучшая жизнь. И теперь его спрашивают, уверен ли он?! — Да, я абсолютно уверен, Джирайя-сама. Губы саннина опасно приблизились к его губам. Расстояние между их лицами составляло несколько жалких сантиметров, но и этого было слишком много. — Тогда отбрось эту приторно-сладкую вежливость и зови меня просто Джирайя. — Как скажешь… Джирайя, — ответил Какаши и первым поцеловал отшельника. Губы того были удивительно холодными (от волнения?), но, на самом деле, это даже не самое странное. Джирайя никак не пытался перехватить контроль, молча позволяя ниндзя творить, что ему вздумается. Такого раньше не наблюдалось. Вот только сейчас было не до этого. Почувствовав, что ему предоставили свободу действий, Какаши собрался сделать то, на что ранее никогда не решился бы: он хотел оставить саннину ярко-алую метку на шее, в месте, где воротник никак не сможет прикрыть её. Охваченный этой идеей, он начал медленно спускаться поцелуями вниз по широкой шее, обводя языком каждый миллиметр. Огрубевшая, местами потрескавшаяся кожа была всё же приятна на вкус. К тому же от Джирайи маняще пахло хвоёй и недавно выпитым саке. Этот аромат хотелось вдыхать ещё и ещё, так долго, чтобы пропитаться им насквозь и никогда больше не чувствовать ничего другого. В тот момент, когда Какаши присосался губами к шее саннина, тот глухо простонал… В этом тоже было что-то неправильное, но в такой момент отвлекаться чертовски не хотелось. Вседозволенность кружила голову, действуя словно наркотик. Она заставляла кусать и трогать везде, где только можно было дотянуться, яростно срывать с партнёра одежду, открывая для себя всё новые участки тела, доставлять удовольствие, не заботясь о собственном удовлетворении. И она же бережно отводила внимание от того, что Джирайя в непривычной для себя манере прогибался и стонал под ним, что руки эро-саннина всё ещё были при нём, а не ощупывали тело Какаши со звериной жадностью, что за всё это время он не услышал ни единой пошлости, которые обычно рекой лились в такие моменты. Задумался об этом он лишь в тот момент, когда услышал сзади громкое: — Какаши, я вернулся с запасами. Теперь нам надолго… Джирайя споткнулся на полуслове. Догоняя своего спутника, он рассчитывал увидеть, что угодно, кроме того, что тот будет целовать его же, прижимая к ближайшему дереву. Реакция, выработанная в сотнях схваток не подвела: кунай мгновенно был запущен в двойника, однако, без видимого напряжения противник успешно поймал и приставил к затылку Какаши, всё ещё упиравшемуся лицом ему в грудь, который, к слову, даже не дёрнулся, почувствовав холодное прикосновение металла. — Хорошая, попытка, Джирайя, но я знаю все твои грязные приёмы, — с ухмылкой произнёс двойник, демонстрируя острые неестественно белые зубы. Этот голос саннин узнал бы из миллиона. Именно таким тоном должен был говорить змей, заставивший Еву ослушаться слова божьего. Он манил и пугал одновременно, однако Джирайя-то знал, сколько усилий было потрачено на то, чтобы этот голос звучал именно так и какими жалкими были первые попытки сделать его таким. Ещё одна часть его прошлого, которую он предпочёл бы забыть. — Орочимару, значит. Ну что ж, я так полагаю тебе нужен артефакт, — сказал Джирайя, улыбаясь своему собеседнику, словно старому другу. — А ты как всегда догадлив, — ответил тот, поддерживая дружеский тон. Может быть мужчина бы даже и купился, если бы не одна маленькая деталь. Сущая мелочь в виде Какаши, безвольно висящего в его руках. Сей момент как-то немного портил картину мирной встречи старых друзей. — И ты, конечно же, думаешь, что я принесу тебе его, в обмен на этого шиноби. — Я был бы тебе крайне признателен. Знаешь, не люблю убирать трупы. — Тогда ты нашёл подходящую жертву, Орочимару, — неожиданно сказал Какаши, вонзая тому в живот, неизвестным образом появившийся в его руках кунай, — ведь умирать я пока не собираюсь. Саннин скривился от боли, что, однако не помешало ему вонзить в горло Какаши острие. В глазах у того потемнело, а боль в шее мгновенно лишила его возможности дышать. Спустя пару секунд начала кружиться голова. Ещё через поминуты ноги перестали держать его, и он оказался на холодной земле. Кажется, что-то вонзилось ему в ногу, но боль эта казалось столь незначительной, что обращать на неё внимания не было никакого смысла. Однако даже в таком состоянии Какаши понимал, что его действия, конечно, не станут причиной смерти Орочимару, но, по крайней мере, это даст Джирайе преимущество. А больше от него и не требуется. Сознание медленно угасало. Где-то вдалеке он слышал крики… Хотя, может, это всего лишь его воображение. Кто знает. Возможно, Какаши всё же преувеличил на счёт своих планов: в конце концов смерти нет дело до наших желаний. Но даже если он умрёт сейчас, то смерть его будет счастливой. Джирайя показал Какаши то, что тот поклялся забыть. Этот эро-саннин, главный извращенец всей Конохи, показал ему настоящие чувства, которые, как думал Какаши, навсегда исчезли из его души. Поэтому умирать ему не страшно. Ведь он умрёт за того, кого так любит. Ведь он умрёт за Джирайю-сама… За Джирайю.