Искра в темноте. Матерь ужасов - Матерь возмездия

Елена с рваный вдохом пришла в себя и первым же делом уперлась взглядом в грязный деревянный потолок, где еще виднелись давнишние следы лепнины и штукатурки. Она моргнула, понимая, что потолок-то ей знаком. И в примерно таком положение ей и приходилось его уже видеть. Месяцев девять назад… Что за?.. Девушка медленно повернула голову сначала в одну сторону, а потом в другую и поняла, что не ошиблась в своей мимолетней догадке. Она и впрямь была в знакомом до боли доме. Доме ведьм. В том самом, где очнулась после жертвоприношения, полная непонимания и ужаса. Ведь тогда это произойти не должно было, только если кровь Деймона не подействовала, и она не стала вампиром. Впрочем, это было давно и неправда. Самое важно, как она здесь, оказалась сейчас? Елена попыталась сесть, а заодно и вспомнить, как так и кто посмел. Нет, в принципе она знала кто. Димитреску. Это мерзкое чудовище, которому место в аду. Они с Итаном боролись против нее, а потом падение… — Черт! — простонала она, закрывая лицо руками, и вновь откидываясь на спинку гнилого старого дивана, где проснулась в прошлый раз. Даже пружина впивалась ей в левую ягодицу точно так же и причиняла столько же неудобства. Но ее это мало заботило. Девушку больше волновало то, что она, вероятно, все же умерла. — Нет, ты еще не умерла, — вдруг с тихим смешком сказал знакомый хрипловатый голос. Елена сначала замерла, а потом отняв руки от лица, села. — Джон… — выдохнула она, смотря на своего биологического отца, сидящего на старом кофейном столике перед диваном, который чудом не разваливался от его веса, и сцепив перед собой руки. Он был одет точно так же, как и в тот день, когда умер. Та же куртка, светлая рубашка, расстегнутая на пару пуговиц, джинсы, и даже эластичные бинты на пальцах и ладони… Все было точно таким же. Мимоходом она заметила, что и сама сейчас была в той же одежде, в которой была в тот день, но вид человека, о котором она думала в последние месяцы не раз, ее волновал куда больше, чем ее вид. Вдруг Елена нахмурилась. — Еще не умерла? — спросила она, даже не пытаясь скрыть надежду в голосе. И не потому, что больно цеплялась за жизнь. Нет. Просто Елена себя в жизни (или в смерти?) не простит, если сдохнет до того, как спасет дочь. Джон едва заметно улыбнулся и покачал головой. — Нет, Елена, — твердо сказал он, а потом прищурился, и добавил: — Там тебя, в конце концов, еще ждут. Брюнетка почему-то тут же поняла, что он имел ввиду не Дженну и Джера. Она поджала губы, предчувствуя лекцию и волну недовольства от ее несносного дяди и родителя в одном лице, но ее не последовала. Елена даже с опозданием, но поняла, что в его голосе не было и следа укора, а глаза были непривычно теплые. Как в те редкие мгновения, когда в детстве, он смотрел на нее так же, когда думал, что она не видит, а едва понимал, что замечен, то вновь превращался во вредного дядю Джона, который довольно часто дразнил Джера в детстве за его пухлые щеки (да-да, были времена, когда щеки ее брата было первое, что все видели, когда он заходил в комнату), а ее за любовь к шоколаду. — Ты не злишься, — удивленно констатировала она и подняла бровь. Мужчина усмехнулся. — Ох, я злюсь, — сдержанно сказал Джон, и на миг отвел взгляд в сторону. — Еще как. Будь моя воля, я бы вернулся и оторвал Клаусу ноги и все прочее за то, что он с тобой сделал. Особенно его яй… — Папа! — чисто рефлекторно возмутилась Елена, и смущенно закусила губу. Она первый раз так его назвала, невольно признавая факт того, что он и впрямь, наравне с Грейсоном Гилбертом, был ее отцом. Как странно… Именно после его смерти ей оказалось легче это принять и осознать. Его последнее письмо к ней, которое ей отдал Джер в день похорон, так же сыграло свою роль. Помогло ей понять, что он все же ее любил, и оберегал, как умел. Не переставал считать ее своей дочерью несмотря на то, что отдал брату, как Изобель, предпочавшая забыть о ней и стереть из своей памяти, как неприятный факт из юности, и без особого сожаления сдавшая ее Кэтрин. — Ты назвала меня папой, — растерянно сказал Джон, замерший на полуслове. — Я никогда не думал, что услышу такое обращение к себе из твоих уст. На миг между ними повисла тишина. — Я всегда знал, что ты будешь двойником, — нарушил первым тишину Джон. — Еще даже до того, как Изабель сказала, что беременна. И знал, в какой ты будешь опасности, — он сглотнул и продолжил: — Маргарет Беннет — мать Шейлы Беннет была весьма искусна в ясновидение, — мужчина усмехнулся, — ну, те кто не знал о сверхъестественном думал, что она сумасшедшая, но наш с Грейси отец был отъявленным охотником на вампиров, хотя и притворялся для всех, что лишь доктор. Он с самого детства нас учил всему, что знал. Наверное, из-за этой муштры, которой он забивал нам головы, не давая наслаждаться детством, я был таким бунтарем, а Грейси поклялся, что его дети не будут обо всем этом знать, пока им не будет хотя бы двадцать, а лучше тридцать лет, а еще лучше никогда. Но до того, как мы стали взрослыми… Нам часто приходилось сталкиваться с ведьмами. С Беннетами в основном. Отец к ней всегда обращался, если нужна была помощь. И… Когда мне было четырнадцать, она однажды встретила меня около школы и пригласила поговорить. Я не смог отказать. Да и кто говорит нет могущественной ведьме?.. И вот тогда-то она мне и предсказала, что у меня будет дочь. Один единственный ребенок, который будет сверхъестественным существом. Двойником. И она будет в опасности. Так же она сказала, что именно она будет той, кто разрушить древнее проклятие, и за ней будет охотится Первородный. И тогда я поклялся, что не допущу этого, — Джон скривился, и покачал головой, — я стал больше слушать отца, и тренироваться, но… Я думал у меня есть время! Я думал, что стану отцом гораздо позже! Когда я буду старше, мудрее и сильнее. Мужчина замолк, а потом наклонился вперед, и робко, но нежно коснулся щеки Елены. — Но ты родилась уже меньше, чем через два года, — тихо продолжил он и едва заметно улыбнулся. — Знаешь… Я был первым, кто взял тебя на руки. Ты была само очарование… Но я знал, что не смогу тебя уберечь. Оставить себе. Что я мог тебе дать? Жизнь под крышей моего отца, который научил меня куда втыкать кол вампирам, чтобы их убить, года в четыре? Нет, конечно. К тому же, я знал, что… Что в тот момент Грейсон, который уже упорхнул из семейного гнезда и стал свободным от гнета нашего родителя, был бы тебе куда лучшим отцом, чем я, — тут его губы горько изогнулись, — но самое главное Миранда была бы куда лучше матерью, чем Изобель. Они оба были теми, кто мог подарить тебя счастливое детство, что они в общем-то и сделали, за что я буду вечно им благодарен. Ведь это все чего я хотел для тебя. Счастливой и нормальной жизни. Безопасной. Джон вновь затих, а Елена, которая все это время молча его слушала, не знала, что сказать. Она была так растеряна, если честно! С тех пор, как узнала, что приемная, думала, что была просто не нужна кровным родителям… А тут выходит, что нет. Выходит, что Джон, несмотря на все было, любил ее. Всю ее жизнь любил. Просто показывать это не умел. Впрочем… Тот факт, что он обменял свою жизнь на ее был более чем показательным. Более того, он спас тем самым не только Елену, но ее дочь. Девушка ощутила, как внутри нее растеклось странное тепло, и вдруг наклонившись, в порыве чувств, обняла мужчину за шею. — Спасибо, — тихо и искреннее сказала Елена, даже не зная за что точно благодарит. Ну, за спасение от участи кровососа уж точно. Да и просто за спасение, черт возьми!.. Медленно, но Джон обнял ее в ответ, а потом тихо прошептал на ухо: — Не стоит. Но послушай, что я тебе скажу, как твой отец, первый и последний раз: Я, конечно, недоволен, что ты стала матерью столь рано. Я в ужасе оттого, что отцом моей внучки является такое чудовище, как Клаус. Но… Ты сильнее меня. Ты храбрее Изобель и ты гордость Грейсона и Миранды. Ты живучее Кэтрин, и добрее, чем многие из твоих предков. Твой дух несгибаем, а душа чиста. Твое сострадание — это дар, который ты должна беречь, а любовь, особенно к дочери, несмотря на то, как она у тебя появилась, бесконечна и бездонна. Ты особенная мать особенной девочки, и чтобы не случилось… Ты не должна сдаваться. Последние слова Джон буквально выдохнул ей в ухо, а потом мир Елены взорвался болью и все вокруг растворилось во тьме.