***
Марина была не в настроении, поэтому половину пути они проехали в тишине. А потом встали на переезде. — Булку хочешь? — поинтересовался Брагин. — Нет. Ты как себя чувствуешь? — она посмотрела на него через зеркало. Мужчина пожал одним плечом: — Нормально, — Нарочинская не ответила, по-прежнему изучая его в отражении, и Олегу стало неуютно. — А знаешь, — сказал он, лишь бы что-то сказать, — у меня сестра есть младшая. По отцу. Наташа. Только я с ней не общался никогда раньше. — И как? — Хорошая девчонка. Сразу видно, не в папашу пошла, — непроизвольно вырвалось у него. Не хотел озвучивать. Боялся, что Марина начнет задавать вопросы, а раскрывать эту тему он не был готов даже ей. Но она не начала. Оценила пробку перед переездом, вышла из машины и заглянула к Олегу: — Пустишь? В объятиях стало так спокойно, будто и не было кошмара прошедших недель. Мужчина опять вдыхал запах ее волос, а женщина слушала, как бьется его сердце. — Отец ушел за неделю до моего пятилетия, — спустя какое-то время произнес Брагин. Он не знал, зачем стал рассказывать, но остановиться уже не мог. — Пообещал, что съездит в командировку, вернется, и мы вместе выберем мне подарок. Такой, какой захочу, — голос Олега звучал глухо, будто что-то мешало ему говорить. — В «Детском мире» вертолет был механический. Красный с синими лопастями. Я бы все за него отдал тогда, — силы говорить закончились, и он замолчал. Марина подняла голову и посмотрела Брагину в лицо. Он сидел с закрытыми глазами и даже в таком состоянии пытался утаить эмоции. Не от нее. От себя. Видимо, считал глупым переживать из-за вертолета, который ему не купили тридцать с лишним лет назад. Хотя дело было совсем не в игрушке. — Он сам себя наказал, Брагин, — голос Марины звучал хрипло. — Такого сына себя лишил потрясающего. — Она не лукавила — действительно так думала. Олег грустно усмехнулся: — Он так и не приехал больше ни разу. Звонил редко, а я все ждал. И расстраивался. И мама расстраивалась, что я расстраиваюсь, а она ничем помочь не может. Вот и причина вечного Брагинского веселья. А следствием стала его нелюбовь делиться проблемами с окружающими. Все из детства. Все. Марина стала гладить мужчину по щекам, и Олег решил, что пора закругляться с откровениями: — Я с ним в последний раз в двухтысячном разговаривал, когда мама умерла. А в новой семье он до конца жил. — Ты не виноват в его поступках, — спокойно отозвалась Нарочинская. — Все люди совершают подлости, но не все пытаются их исправить. Он сам себя наказал, слышишь? — повторила она. — Ты не стал хуже из-за этого. Вместо ответа Брагин отчаянно прижался к ее губам. Марина откликнулась мгновенно, словно знала. Они целовались осатанело и нежно одновременно. Олег явно пытался забыться, а Нарочинская хотела, чтобы ему стало хоть немного легче. В себя пришли только когда сзади загудели машины, извещая о возобновлении движения. Марина пересела вперед и, торопясь прийти в себя, нажала на газ.***
Когда подъезжали к Склифу, Брагин осторожно поинтересовался: — У тебя тоже родители развелись? Она понимала, что ему до сих пор плохо, но не знала, как может помочь своей историей. Разве что аналогией, хотя та будет притянутой за уши. — Да, мне было тринадцать. — Сложный возраст, — зачем-то озвучил мужчина. — И как ты это пережила? Их расставание, — очень переживал, что задевает больную тему, но все равно спросил. Нарочинская усмехнулась: — Радикально, — она увидела в зеркале непонимающую физиономию и пояснила. — После девятого класса уехала в Питер и жила там, пока в Америку не переехала. Физиономия стала еще более озадаченной: — Как тебя отпустили? Ты где там жила? Олег выглядел так забавно, что Марина рассмеялась. Но увидев, что он готов обидеться, оборвала саму себя: — Да училась я там. При Медакадемии был лицей, туда можно было поступать иногородним, общежитие давали. Я сначала его окончила, а потом в Академию поступила. Брагин присвистнул: — Ниче се. — Говорю же — радикально. Я была тепличным ребенком, от которого скрывали проблемы. А в случае с разводом поставили перед фактом, я даже не знала до этого, что у родителей что-то не так. Долго переживала, вот и решила сменить обстановку, — спокойно рассказывала Нарочинская, стараясь сильно не отвлекаться. Не хватало им еще одного ДТП. Олег глубоко вздохнул. Понятно теперь, почему Марина не любит, когда от нее что-либо скрывают, даже если из благих целей. В целом она права: сладкая ложь ни к чему хорошему не приводит. Только правда иногда слишком ранит. — А как родители к этому отнеслись? — В восторг они не пришли, конечно, но в целом поддержали. К тому же у меня был аргумент — в Петербурге папа не был настолько известен тогда. Брагин насторожился. Никогда ранее Марина не давала понять, что ее беспокоят сравнения с отцом. — Задолбали тебя этими вопросами? — сочувствующе спросил он и мысленно отругал себя за глупость. Сам же в первые минуты знакомства у Нарочинской этим интересовался, бестолочь. — Годам к двадцати пяти они перестали меня задевать. — А сколько ты в Питере прожила? — мужчине действительно было интересно все, с Мариной связанное. Странно только, что они почти ничего друг другу не рассказывали. Видимо, настало время это менять. — Суммарно лет двенадцать. И в США почти четыре с половиной. Но Москва все равно вернула меня назад. — Жалеешь? — почему-то ему было боязно узнать ответ. Нарочинская остановила машину и обернулась: — Уже нет.