— Останься… — А зачем?.. Ты ж меня не любишь. Ты вообще никого не любишь, Брагин. Кроме этой своей, Ларисы Куликовой…
Олег ничего ей не ответил тогда, но так отреагировал, что стало больно. Не за себя — за него. И за женщину, любимую им когда-то. А может быть и до сих пор. «Совсем с ума сошла? Ревновать к тому, кого уже нет». Но это было не классической ревностью, а скорее какой-то необъятной необъяснимой тоской. Нарочинская никогда не интересовалась сплетнями, но те в институте Склифосовского распространялись со скоростью чумы. Поэтому о произошедшем Марина знала — ей первым делом доложила охающая Михалева. Да и потом при Нарочинской не раз вспоминали Куликову добрым словом. И видно было, что это не из-за того, что о мертвых плохо не говорят. Информация долетала по кусочкам. Но даже из этих кусочков было понятно, что они с Ларисой максимально непохожи. Не только внешне, а вообще. Тем удивительнее было, что Брагин после Куликовой переключился именно на Марину. С одной стороны это было даже логичным — запасть на женщину, которая не будет напоминать о погибшей возлюбленной. А с другой… должны же быть у человека хоть какие-то предпочтения. Не то чтобы у самой Нарочинской все мужчины были «под копирку», но определенное сходство имелось. Чувство юмора, темперамент, взгляды на жизнь, умение импровизировать. Исключением был, пожалуй, Хаев, но тогда Марина просто пыталась забыться. А Олега в его пристрастиях она понять не могла. И это было еще одной причиной неуверенности. Нет, у них уже сложились приятные обоим отношения. Но Нарочинская по-прежнему не знала, что конкретно чувствует к ней Брагин. И иногда ей казалось, что так, как к Ларисе, он не будет относиться ни к кому и никогда. Именно от этого было больно.***
Из не самых веселых мыслей Марину вырвал звонок в дверь. Женщина вздрогнула и, дернув плечами, спрыгнула с подоконника. От Олега, ввалившегося в прихожую, как медведь в берлогу, разило алкоголем. Нарочинская и пикнуть не успела, как мужчина сграбастал ее в объятия. — Марина, — на большее его не хватило: Брагин уткнулся ей в плечо и замер истуканом. Она на физическом уровне почувствовала его горе. Оно было настолько острым, что, наверное, могло сравниться с операцией на открытом сердце без наркоза. «Господи… Да лучше бы Лариса была жива и он был с ней, чем вот так… Черт, Марина, о чем ты только думаешь?» — Олег, — женщина попыталась отодвинуться и заглянуть мужчине в глаза, но Брагин даже в таком состоянии держал ее очень крепко. И почему-то отчаянно вдыхал запах ее кожи. — Олег, пожалуйста… — Молчи.***
Марина уснула только под утро, а проснулась, потому что ощутила на себе до мурашек знакомый взгляд. Свет резал глаза, и она сощурилась: — Сколько времени? — Восемь, — на Олега было больно смотреть. Дело было не в похмелье. Ночью Нарочинская затолкала мужчину в душ, после чего напоила водой и лекарствами, поэтому физически он чувствовал себя почти нормально. Но морально… Морально он чувствовал себя уродом. Потому что не спас Ларису, потому что приперся в таком виде к Марине, потому что уже причинил Нарочинской много боли. Он знал это и раньше, но после вчерашнего все ощущалось в разы сильнее. Брагин даже не пытался скрыть переживания — они отпечатались на его лице. Будучи не в состоянии видеть такого Олега, Марина встала и потянулась за одеждой. Он молча смотрел, как она переодевается. А потом не выдержал: — Я не должен был так себя вести, — голос звучал так сипло, будто неделю до этого Брагин только и делал, что орал. — И приходить к тебе таким не должен был. Прости. Она подняла на него прозрачные глаза: — Тебе не за что извиняться, Брагин, — Нарочинская говорила что думала. Но ей все равно было плохо, словно на плечи взвалилась какая-то неподъемная тяжесть. Или же Марина взвалила ее сама, полюбив этого мужчину. А если сама, то и винить в этом следовало только себя. — Давай собираться, нам на работу к десяти. Есть хочешь?.. Он ел и не чувствовал вкуса. Завтракал, чтобы успокоить Нарочинскую. Чувствовал, что непроизвольно пошатнул в ней что-то, но не понимал, как это исправить. Марина молчала. Но не потому, что обиделась, а потому что не знала, что сказать. По себе знала, что время не лечит, а приучает жить в изменившихся обстоятельствах, поэтому и обещать Олегу, что «все будет хорошо» не могла. Права не имела. Уже перед самым выходом мужчина почти силой заставил себя разомкнуть губы: — Я не пытаюсь заменить ее тобой, Марин. Она замерла, балансируя на одной ноге, так и не надев туфлю на вторую. Опять не знала, что говорить. Однако Олег идиотом не был и все понимал: Марина просто не может остаться равнодушной к происходящему. — Надеюсь, — ее усталый голос резанул где-то рядом с сердцем. — Марин… Нарочинская все же надела туфлю: — Брагин, все нормально. Было бы странно, если бы вы ее не вспоминали. Ее нарочитое спокойствие и попытки уберечь от собственных переживаний били под дых. Он не заслужил эту женщину. Но надо было срочно предпринять хоть что-то: — Я когда в Зарецке валялся, вы мне снились и обе меня звали. Ты была убедительнее. Олег давно знал, что в ее глазах можно увидеть все. И сейчас, когда в них зародился теплый огонек, понял, что хоть что-то в этой жизни сделал правильно. А Марина, наплевав на то, что они опаздывают, прижалась к мужчине всем телом и уткнулась носом ему в шею. И Брагин, привычно смыкая руки на ее талии, почувствовал, как напряжение, жившее в нем уже год, наконец-то стало отступать.