Магниты

Без Марины было невыносимо. Не вдохновляли интересные случаи, не радовали удачные операции, не интересовали дела друзей. Олег даже ушел со дня рождения Куликова всего через час, чтобы не портить настроение своим унылым видом. А потом сидел дома и разглядывал потолок, гоняя одни и те же мысли по кругу. Делиться переживаниями было не с кем — Куликов и Нинка слишком лезли не в свое дело, с Хромовым Брагин всегда держал взаимную дистанцию, а Саламчик так ему сочувствовал, хоть и молчаливо, что Олег сбегал от него при любой удобной возможности. Идеальной компанией мог бы стать Лазарев, но Костя был на больничном. Нет, он звал Брагина в гости и вообще неплохо себя чувствовал, но тут уже у Олега взыграла совесть, и он сам отказался под каким-то предлогом. Если честно, ему и не хотелось общения. Ничего не хотелось. Жизнь как будто потеряла вкус и цвет. Точнее не совсем потеряла, но стала какой-то тусклой и блеклой. Пустой. Суррогатом. Лучше бы потеряла. Без Брагина было плохо. Нет, Нарочинская не жалела, что они расстались, потому что считала, что все сделала правильно. Не видела смысла строить отношения с человеком, которому она нужна меньше, чем совершенно посторонние люди. И даже если это было иначе, Брагину она больше не верила. Да, ей было с ним запредельно хорошо… пока Олег не начинал геройствовать, не думая о ней. И это перечеркивало все. Брагин приносил с собой слишком много переживаний, чтобы Нарочинская могла быть с ним дальше. Она не чувствовала себя в безопасности, поэтому защищалась изо всех сил. Видела, что Брагину тоже плохо, но не собиралась приносить себя ему в жертву. Да и не было в этом смысла. Брагин не знал, что сделать, чтобы Марина его простила. Нет, если бы она его не любила, он бы смирился, наверное. Потому что требовать отношений от человека, который тебя не любит, — это насилие. Но он знал, что испытывает к нему Нарочинская, несмотря на то, что, обжегшись единожды, она больше никогда ему в этом не признавалась. Видел в каждом ее взгляде. Чувствовал всем своим естеством. Олег так обрадовался, когда ему сказали про беременность, что критическое мышление даже не подумало включиться. Он бы смог заслужить расположение Марины вновь, если бы у них был общий ребенок. И отцом бы он стал хорошим. И любил бы их так, что они были бы самыми счастливыми на свете. В общем, сделал бы все то, чего не смог с Эммой. Да черт возьми, он просто понял, что хочет, чтобы они с Нарочинской стали родителями. Чтобы у них с Мариной был ребенок. Или даже несколько. Она не понимала, почему Брагин так обрадовался ее потенциальной беременности. Нет, Тамару он обожал. Но, насколько Марина знала, не уделял дочери должного внимания и осознал это, когда Луспарян уехали в США. Возможно, дело было в том, что к Нарочинской Олег относился не так, как к Эмме. Но верить в это Марине было страшно. Не знала, как быть дальше. Только без Брагина перестала радоваться жизни и нормально спать. Если бы Олег сделал хоть что-то, что показало бы, что он жалеет о случившемся! Не потому, что ему нужны секс и забота, а потому, что ему нужна сама Марина…. Тогда она могла бы, наверное, поверить, что мужчина сам захочет попробовать измениться. Начать думать о ней до того, как опять решит куда-нибудь влезть. Но он не делал ничего, и это Нарочинскую уже не удивляло. Проблема была в том, что, окажись Брагин опять на месте обвала, он, скорее всего, поступил бы так снова. Хотя... без Марины все его подвиги не имели смысла. А ей его подвиги были не нужны.

***

В эту ночь она тоже толком не спала. Не получалось. Хорошо, что был выходной, и Марина могла хотя бы попробовать прикорнуть днем. Но звонок в дверь разрушил ее планы. Нарочинская открыла, не глядя в глазок, и тупо уставилась на нежданного гостя. Он тоже молчал, готовясь, кажется, к любой реакции: от праведного гнева до презрения, от радости до полного равнодушия. — Че приперся? — Еды тебе принес. Оба словили четкое дежавю. Только в этот раз было больнее. — Я тебя не приглашала. — Ну и не приглашай, — не дрогнул Брагин. — Суши возьми, и я пойду. Мужчина всучил ей пакет и действительно собрался уходить. Марина оценила объем, который явно покупали не для нее одной: — Я столько не съем. — Ну, позовешь кого-нибудь, делов-то, — наигранно-веселым голосом сказал Олег и пошел к лифтам. Сволочь, знал же, что звать Нарочинской просто некого. Нинку разве что. Кстати, ест ли Дубровская суши?.. Он старательно придумывал причину вернуться и задержаться, но ничего не шло в голову. И лифт, кстати, тоже не приходил. Видимо, Брагин так долго гипнотизировал дверь квартиры Нарочинской перед звонком, что все ее соседи единовременно решили покататься. Когда мужчина услышал голос Марины, решил, что выдает желаемое за действительное: — Зову. У Олега екнуло сердце, но он развернулся с ничего не выражающей физиономией и дошагал до квартиры. Нарочинская, увидев, что Брагин возвращается, молча пошла на кухню. Когда Олег вошел и закрыл дверь, женщина положила пакет на стол и поставила чайник: — Кофе, чай? — Чай, — мужчина оценил общую потрепанность ее внешнего вида и даже немного смутился. — Я тебя разбудил? — Ты очень наблюдателен сегодня, — сухо резюмировала Марина. Олег нагло расселся на стуле: — Че днем-то дрыхнешь? — Ночь не спала. Он попытался пошутить: — Поклонники беспокоят? — Нет. — Болит что-то? — резко став серьезнее, поинтересовался Брагин. — Не знаю, — она качнула головой и начала доставать роллы, — нервы сдали. Олег тут же напрягся: — Давно? — Недели две назад, — бросила Нарочинская. Точное количество дней ее интересовало мало. Олегу стало еще больше не по себе, а тщательно взращенное чувство вины достигло апогея.

***

Ели в тишине. Напряжение в воздухе было такое, что от него можно было прикуривать. Брагин отчаянно пытался найти тему для разговора — это было видно по глазам. Но Нарочинская не собиралась ему помогать. Взгляд неожиданно зацепился за фортепиано: — Марин, а откуда у вас пианино вообще? Она удивилась вопросу, потому что ранее Брагина инструмент интересовал только в двух качествах: полки под вещи и локации под любовные утехи. — Я в музыкалке училась. И мама играла, мы иногда в четыре руки что-то исполняли, даже когда я выросла. — Ты, наверное, отличницей была. Марина пожала плечами: — В музыкальной — да. А в школе у меня тройка была. По физике. Брагин даже палочки отложил от удивления: — Серьезно? А остальные предметы? — По остальным пятерки. — И как на эту тройку реагировал Владимир Сергеевич? — почему-то Олегу казалось, что профессор был недоволен. Но Брагин ошибся. — Спокойно. Мама переживала, но умеренно. Мужчина опять принялся за еду: — А я плохо учился. Любил только физру, химию и биологию. Ну и стихи на литературе. — Стихи? — усомнилась Нарочинская. Уж на кого, а на ценителя искусства Олег похож был меньше всего. — Еще скажи, что ты их наизусть учил. Брагин кивнул: — Даже на конкурсах каких-то выступал, пару раз места занимал. Меня в театральный агитировали. Я не захотел. Марина наелась и пододвинула оставшиеся роллы к мужчине: — А в мед ты как умудрился поступить? Там же конкурс бешеный. Воодушевленный ее интересом, Олег снова отложил еду: — Химию и биологию я знал прекрасно и сдал их на максимум. А в остальном бабушка подсобила. Она тоже врачом была, терапевтом, у нее связи были, — он поймал выразительный взгляд женщины и закатил глаза. — Ой, вот не надо. — Чего? — Думать, что за меня бабушка училась. Мне сразу сказали, что если будет хоть одна тройка, даже по непрофильному предмету, или меня спалят со шпаргалкой, то сразу отчислят без права восстановления, — пожаловался он. — В любом семестре и с любого курса, между прочим. Даже перед дипломом. Марина невольно рассмеялась: — И как? — сквозь смех выдавила она. — Как-как, — деланно заворчал Брагин, — пахал как папа Карло. Ни отдыха, ни развлечений, ни личной жизни. — Ой, ну ты у нас главная жертва, конечно. — Думал, забуду, как с людьми разговаривать, — продолжил строить из себя неженку Олег, но, увидев, что это не работает, переключился. — Ну давай уже, скажи, — мужчина увидел непонимание на лице Нарочинской и подстрекательски уточнил. — Скажи, что так со мной, сволочью, и надо. Марина отвела глаза. Смысла дублировать слова Брагина она не видела. Что еще сказать — тоже не знала, поэтому забрала уже освободившиеся контейнеры и понесла их к мусорке. Надо было срочно занять руки, потому что они так и тянулись к Олегу. Только мужчина не сделал еще ничего, что показало бы его серьезные намерения. А снова ошибаться Нарочинская не хотела. Брагин проводил ее грустным взглядом: — Мариш. Она обернулась, и с губ Олега сорвалось совсем не то, что он планировал озвучить ранее: — Сыграешь мне что-нибудь? — сам не понял, как это произнес и зачем. Струсил? Струсил. Если Нарочинская и озадачилась, то на пару секунд: — Если ты мне почитаешь.