Спустя три года. 854 год. Война с соседним государством Крелес закончилась победой Марлии.
Повсюду снуют люди, будто сговорившиеся прийти на пристань и романтично проводить оранжевый закат. Каблуки, метла, колеса — звуки уже стали привычными и больше не резали ухо. Напротив, без них город уже не казался городом. Скрючившись, я смотрю вниз, прямо на рябившее отражение в воде. Стоит приглядеться и увидеть себя отчетливо, как за новыми кругами волны теряется лицо. Блинчики, которые пускает Удо, ускользают все дальше, но сколько бы прыжков не сделали — все тонули. Мне хочется верить, что свежему бризу удастся выветрить тот дурной запах взмоченной земли, пороха и гари. Сколько не мойся, а этот кислотный запах уже как врожденный. Запах войны. — Вайолет, — рядом со мной образовывается светлое лицо с грустными глазами. Новый приток воды к пирсу разбивает наши водные физиономии окончательно. Выпрямляясь и подтягивая ногу к себе, я оборачиваюсь к Фалько, — вы не могли бы еще раз спросить о нем? Габи все тревожиться. — А вот и нет! — звонкий девичий голос оглушает. Руки Габи покоятся на коленях, а плечи подрагивают от сковавшего ее напряжения. Смиряя друга жгучим взглядом, она старается принять вид безразличия, но кого она пытается обмануть. — Не нужно ее ни о чем просить, сказала же. Огненные радужки в свете заката становятся еще ярче, походя на глаза дикого зверя, но вот только без привычной злости выглядят не угрожающе, а скорее испуганно и потерянно. С момента окончания операции, девочка никак не может отпустить волнения о здоровье своего дяди. Одни и те же слова с простым медицинским заключением «требуется время на здоровый сон» переходили из уст в уста, но Габи их нисколько не воспринимала. Порко вызвался посидеть с Райнером и, как только тот оклемается, обещал сообщить об этом племяннице. Меня используют как гонца, прося каждый час, а то и полчаса, наведываться в палату (вдруг Порко уснул?). Сколько бы Габи не упиралась, но провожает меня каждый раз с надеждой. Я, как отделавшаяся легче остальных, не упрямлюсь и вновь иду в медблок, наперед зная, каким будет итог. Крепость «Слава» днем ранее была таки взята, а флот противника уничтожен. Победа была за нами, но вот только особой радости никто не испытывал. И вряд ли это из-за паршивого состояния Брауна. Пик провела несколько месяцев в теле Перевозчика и мечтала лишь о мягкой кровати. Энни быстро утомлялась из-за частых обращений, а еще у нее были многочисленные раны, которые хоть и заживали быстро, но боли от этого меньше не приносили. Отдаленно я слышу, как Удо переживает о будущем элдийцев в гетто и о лице Марли, что, будучи ввязанной во многие конфликты с другими странами, теряет уважение со стороны государств. Сама же я уже будто и не чувствую слабости. Хоть мой вклад в бою был не велик, но меньше от этого не ценился. Именно мои гиганты разрушили пушки и разбили траншеи противников. Однако привыкнуть к тому, как люди убивают людей, титаны мешают их тела с землей — никогда и ни за что. Это зрелище стоит перед глазами, когда я остаюсь одна или собираюсь спать, будто одних кошмаров мне мало. Своими приказами я разрушаю оружие, ломаю крепости, но не посягаю на жизни людей. Хотя не берусь говорить, что никто не попал под громадную пяту или не умер от страха в окопах. И все же, как бы не хотелось, я вижу, как убивают другие. Я позволяю им убивать, несмотря на то, что имею силу, способную все остановить. Грехи прибавляются с каждым днем… — Райнер! — не успеваю я подняться, как Габи резво бежит к дороге. А вот и горе-герой! Наш хрупкий щит и главная опора в бою. Хотелось бы сказать Габи неприкрыто и в какой-то мере грубо, мол, твой дядя и не через такое проходил и ничего, живее всех живых. Я видела раны Энни, и по сравнению с ними в Райнера не пули, а цветы пускали. Но отчего-то восстанавливался он медленнее чем остальные, вызывая большие опасения о здоровье. Но меня волновало не это, есть мысли, которые мучают помимо четырехлетней войны. В поезде, пока напившийся Кольт толкает речь, воспевая поистине героический поступок Габи, я решаю понаблюдать издалека, чтобы, когда тот протрезвеет, отпускать шутки о том, какой он сентиментальный. Кто-то должен сохранять дух идиотизма, ради всеобщего, пускай и напускного, но контроля ситуации. — Красиво речь толкает, — замечаю я. Фалько не то со стыдом, не то с укором глядит на брата, взгромоздившего себе на шею Габи. Не хочется говорить, но промолчать было выше моих сил. — Ему бы поэтом, а не воякой. — Ну хотя бы Вы, Вайолет, смилуйтесь, — мой смех теряется на фоне выкриков восхваления «элдийской богини». Но, видно, Фалько не дано сегодня быть в тени, не только я решила ему посыпать соль на рану. Хотя я говорила с намерением подбодрить, Райнер просто подмечал подвиги племянницы. Я, нисколько не стесняясь, подслушиваю, хотя по-прежнему всматриваюсь в галдящую толпу (не хватало еще, чтобы взрослые мужики в порыве чувств притоптали детей). Неожиданно то, что Райнер считает поводом для гордости, Фалько переворачивает в умело прикрытый упрек и даже более того: — Девочка, боготворящая Вас, получит титана и закончит жизнь в двадцать семь лет. Если, конечно, не повезет попасть под орудийный залп раньше. Разве такой судьбы Вы ей желаете? Шокированная услышанным, я готова подбирать челюсть с пола. Ну пацан дает, славно сказал! Конечно, будь Кольт трезв и слыша сей разговор, то обязательно обвинил бы меня в дурном влиянии на младшего. Я же считаю это огромным достижением, хоть кто-то научил его рассуждать здраво. Вот только мне не нравится, как Райнер пучит на него глаза, угрожающе притесняя к стенке вагона. — Ты только что опорочил почетное звание унаследовать одного из титанов? Мой донос может поставить всю твою семью над могилами. — Ручку и лист принести? — вмешиваюсь, легким толчком в плечо заставляя того попятится. — Правильный ведь поступок, не откладывай на потом свой донос. Видимо, лишний камень попал Райнеру в башку, иначе какого черта он сейчас несет! Сколько приходилось видеть, он не решался так твердо высказываться хоть о чем-то, что же сталось сейчас? Контузия не прошла до сих пор? — Если он так сопереживает ей, то пускай примет титана сам. — Более сдержанно отвечает Браун, не теряя прежней угрюмости и оглядываясь на счастливое лицо девочки. — Вздумал проповедывать тут, значит. Размен одной детской жизни на другую — вот уж чего я не ожидала от тебя. Я знаю, что они все немного хромые на голову, но чтоб тяжесть безрассудства была такой грузной… Если ему так закрутили мозг, то вот уж правда, лучше бы и дальше молчал в тряпочку. — Ты и сама знаешь, что кого-то из них ждет эта судьба. Не Бронированного, так Перевозчика получит. Координаты это тоже касается! — Так давай разорвем этот порочный круг, — бросаю с вызовом, смотря напористо в его глаза. — У нас ведь есть такая возможность. Отчаяние Фалько от того, что его приперли к стенке, не дает ему возможности сказать что-то в оправдание. Находясь меж двух огней и будучи не в силах выбрать сторону, поникает, теребя ладони. Мне жаль, что ему приходится выслушивать нас, а еще мое вмешательство в разговор поставило его в позицию выбора. К счастью, Райнер молча удаляется. Поздний час. Оставшаяся позади битва нисколько не утягивает в сон. Хоть мне и удалось утащить детей с этого праздника, шум железных колес и укачивание вагона не помогают уснуть. Зофия беспокойно ворочается в одеяле, то сбрасывая его, то прячась с головой, Удо забился в угол, как мышонок, Фалько лежит все на одном боку, Габи мычит сквозь сон. Я, чувствуя немой детский страх, тоже не могу задремать. Энни иногда заглядывает в вагон, спрашивая, не мешает ли шум в другой части поезда, хотя я-то знала, солдаты уже выдохлись и спят без задних ног. Ее чрезмерная забота (она не согласится с этим словом) как заводной ключик не дает покоя ни ей, ни другим. Необходимость влезть везде уже как привычка. — Что-то случилось? — потирая лениво веки, Зофия приподниматся на локтях. Надо взять на заметку высказать Леонхарт «благодарность» за нарушение покоя ребенка. — Это всего лишь Энни, — я крадусь к спальному месту девочки, подбирая сброшенное ею одеяло. Вскинутое, оно медленно накрывает Зофи с головой, вызывая у нас обеих тихий смешок. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Да, — подавляя зевок в кулаке, она ползет выше к подушке. — Почему же тогда никак не уснешь? Точно все хорошо? — Все же верно говорят ребята, вы с Энни очень похожи. Обе о нас так сильно печетесь. Признание поражает до глубины сердца. О кандидатах каждый из нас волнуется по своему, почему мы с Энни особенные? Таскать для них вкусности, разрешать лишний час прогулки, валять вместе дурака, играть в самые обычные детские игры — любая прихоть, в пределах закона, дозволялась. Но крупица истины в ее словах есть. Я и правда проводила с ними больше времени и, соответственно, больше нянчилась. Так мне однажды заявила Фингер и, возможно, это самое искреннее, что я слышала из ее уст. А Энни просто помешана на контроле, вот и все. — Дай-ка свои руки, — и она послушно протягивает их, позволяя мне нежно вести по ним пальцами. — Обычно такое помогало моей сестре расслабиться и уснуть. — У вас есть сестра? — интрес запальчиво вспыхивает, что заставляет ее поднять голос, но тут же вновь перейти на шепот. — Как ее зовут? — Джулия, но она давно умерла. Глаза уже не щиплят, а душа не разрывается как гитара, с треском, по струнке и в щепки. Лишь покалывает, если задеть. Но не кровоточит, завывая болью, как было раньше. — Простите, не стоило спрашивать, — я улыбаюсь, продолжая рисовать узоры на коже запястья, чтобы Зофи не переживала. Но что-то в ней меняется. Я чувствую как ее настроение, без того хмурое, превратилось совсем в мрачное. Зофия более восприимчивая, чем остальные. Жалеет каждую букашку, внимательно вслушивается в задание, часто колеблется, когда командующий требует сделать финальный удар по сопернику. Она очень дружелюбная и отзывчивая, и это, по словам Магата, мешает ей заполучить первенство. — И все же, есть причина по которой я не могу заснуть. Я беспокоюсь о предстоящей церемонии наследия Вашей силы. Солнце внутри резко меркнет, лишая теплоты цветущую душу. Моей силы? Конечно, я знаю, что взятие крепости командующий Магат решил сделать экзаменом для кандидатов, по результату которого определят преемника силы Бронированного. Но обо мне речи и не шло! Возможно, Зофи что-то путает или имеет в виду под «вашей силой» разумных титанов. — Бронированного ты, должно быть, имела в виду. — Нет, — опускавшиеся веки резко прояснились, пугливо пучась на меня. — Вы не знали? Простите пожалуйста! — Зофи, расскажи подробнее, — пододвигаюсь ближе. — Я никому не расскажу о том, что узнала. Девочка объятая страхом озирается по сторонам, убеждаясь, что никто не станет подслушивать и шепотом говорит: — Командующий сказал, что по итогу миссии определятся два наследника, один из которых получит Координату. Это хранится в строжайшем секрете, но я случайно сболтнула, прошу Вас, не выдавайте меня. Сила Вольной Координаты не имеет срока жизни в тринадцать лет, как у остальных разумных титанов, однако я подозреваю иную причину, почему совет хочет заменить носителя. Мое вызывающее поведение никак не вписывается в привычный уклад жизни угнетенной элдийки. Я смею выдвигать свои требования, отказываюсь выполнять приказ убивать людей и еще куча других вольностей, которые, вероятно, послужили основаниями передать могучую силу более послушному человеку. Все те годы они лишь ждали, когда вырастут достойные кандидаты, настоящие патриоты страны, готовые беспрекословно выполнять предписания командования. В нынешней четверке, уверена, одна роль уже была точно предопределена. Габи с ее бешеной энергией, упрямством и храбростью, давно пророчат прекрасным бойцом в теле Бронированного. Оставшиеся трое, получается, претендуют на получение Вольной Координаты. Я боюсь, но не из-за смерти, а потому, что колесо жертв продолжает свой ход. Из рук в руки вражда переходит как мячик. Не хочу допускать того, чтобы и нынешнее поколение взрастило в себе ненависть к своему же народу, гнуло спину перед пустым величием Марли и, что более важно — жертвовало жизнями в бессмысленной войне, развязанной предками. Фалько, Зофия, Удо и Габи — все они стали мне так близки. Благодаря им я все еще жива. Их горящие сердца зажгли заново мое. Они доверяют мне и все эти годы полагаются каждый раз в сложных ситуациях. Мы действительно породнились с ними, поэтому я уже не мыслю себя без них. Эти дети не заслуживают такой судьбы. Пока я думаю, спрашивать или нет дату своей казни, Зофия бормочет в полудреме: — Вы правда замечательная, Вайолет, и мне жаль, что вы узнали это от меня, но я считаю это нечестным, — она выпускает мои руки и отворачивается на другой бок. — Простите.***
На утро получилось прикемарить, но тихое перешептывание и возня простыней заставляют окончательно отказаться от попыток даже просто поваляться остаток пути. Слова Зофии заставили меня провести всю ночь будто на острие ножа. Проклятье! Одно дело додумывать, что ты важен для кого-то, другое — слышать это вслух. Что мне делать, зная, что вскоре она и другие меня возненавидят? Последствия бессонной ночи заметны не только по темным мешкам под глазами, но и по унынию, витающему в воздухе. И все же, пускай дети и дохло застилали постели и жевали скудный сухой завтрак, ради родных они сделали вид, что просто утомились с дороги. Будто просто уезжали ненадолго в другой город, а вовсе не смотрели в лицо смерти. Неподдельная радость и правда присутствует на их измотанных и повзрослевших лицах, стоило завидеть в толпе встречающих родных. Ни травмы, ни похмелье, ни боль, не могли сдержать порыв объятий, неуклюжих поцелуев и слез. Я стою одиноко у колонны и просто заставляю себя смотреть, как совершенно чужие люди празднуют воссоединение с семьей. Хотелось тоже сойти на перрон и увидеть тех, кто ждал бы и меня. Но, увы, сегодня на этой станции я чужая. Возможно, я бы увидела лица родных на «конечной остановке» через несколько дней, но, вот незадача, приказа умирать от командующей не поступало. Нужно срочно обдумать план действий, пока меня не загнали в подвал и не пустили пулю в лоб. Подхватывая свой багаж, пробираюсь сквозь кучки собравшихся к выходу. Может, удастся уговорить Магата подбросить меня до общежития на его старой колымаге. Стоит же воспользоваться последней возможностью поиздеваться над стариком… — Погоди, Ви, — меня окликает Леонхарт, бегом огибая кучки людей. Как я ожидала, такой резкий, хоть и короткий, марафон чуть не закончился падением от головокружения, но я успеваю выставить руки и поймать ее. — Так просто бросишь свой гусиный отряд? Хоть эти три года мы с ней и провели в тесном взаимодействии, но свыкнуться с ее распущенными волосами я никак не могу. Уже и оскорбления выходят у нее более ласковыми, что ли, и даже когда она злится, хмуря брови и морща нос, выходит очень по-детски с непослушно лезующими с боков прядями. Все же родные стены лечат не только раны, но и сглаживают характер. По возвращению в Марлию Энни стала более мягкой, уже не прыскала ядом на всех и даже начала смеяться. — Я довела своих солдат до дома, да и к тому же, — мы синхронно оборачиваемся назад, где наши маленькие герои делятся историями о победе над крелеским войском. — Им более не до меня. Произнесла с такой грустью, что чуть было не расплакалась от своих же слов. Это ведь наша последняя совместная миссия. Вскоре для них образ шутливой Вайолет, с которой они читали книги, соревновались в перегонках по городу и дружно делили яблоко по долькам, умрет, а из ее плоти востанет ужасная убийца, предательница и демоница. Энни пятится назад, чтобы поднять свою сумку, на что я цокаю, выхватывая из ее рук дряхлый рюкзак. Язык отсохнет что-ли попросить помочь? — Энни, Вайолет, — пробивается голос Райнера через гомон других голосов, заставляя нас снова застопориться, не пройдя и трех шагов. — Чего? — Я хотел сказать, а вернее пригласить вас. Моя мама устраивает небольшое застолье для всех войнов. По окончанию войны с Крелесом нашим семьям дали дополнительные выплаты, поэтому она хочет устроить посиделки для всех ребят, — делает небольшую паузу и неуверенно продолжает. — Твой отец, Энни, тоже приглашен. Стесненный Браун скрывает карий взор в трещине на асфальте. Мужество заявить открыто, что предпочтительные гости — это его товарищи, с которыми он рос здесь с детства, имеющие родителей, а также позицию, что нация Маре — высшее благо для несчастных элдийцев. Лишь хмыкнув, я безмолвно закидываю свои пожитки на плечо и пешим ходом бреду к выходу, нарочно медля, чтобы Энни успела присоединиться. Любопытно, как они будут себя вести, зная, что меня скоро прикончат. Они наверняка уже знают.