Дело “Сыворотка Правды”

Следующим утром Наполеон приходит в себя с самым худшим похмельем на всём белом свете. Свет слишком яркий, и его мозг полностью онемел от боли. Наполеон мычит, лёжа на, судя по ощущениям, очень мягкой постели, и затем сворачивается в клубок, желая вернуться в сладкое забытье сна. – Как ты себя чувствуешь? Наполеон осмеливается открыть только один глаз. Габи сидит рядом с его кроватью и задумчиво жуёт персик. Затем он решается окинуть взглядом окружение и обнаруживает, что находится в своего рода больнице. Белые стены, светлые окна, колючее постельное бельё, безопасность. – Будто я проиграл в поединке с дорожным катком. Даже звук его собственного голоса кажется ему слишком громким. Наполеон снова сворачивается под одеялом, молясь умереть побыстрее. – По крайней мере, ты выжил, – размышляет Габи вслух. Затем она кусает персик ещё раз, не переживая о том, что звонкий хруст будто молотком раскалывает череп Наполеона. Он лишь мычит в ответ. – Итак, насчёт Ильи. – Что насчёт Ильи? – Наполеон помнит укол, а после этого практически ничего, хотя у него есть отдалённое ощущение, что в какой-то момент он обсуждал с кем-то выпечку. – Миссия прошла успешно? – Ха. – Что? – Наполеон снова выглядывает из-под одеяла. Габи пялится на него с немного ошарашенным видом. – Ничего, – отвечает она слишком поспешно. – Всё прошло успешно. Они выдвигают команду на позицию, чтобы поймать их. – Отлично. Наполеон снова засыпает, прежде чем ощущение, что он упускает что-то важное, успевает как следует сформироваться в его сознании. *** Илья так и не приходит его навестить, и это первый признак, что что-то не так. Справедливости ради, Наполеона отпустили через сорок восемь часов после его спасения, когда стало понятно, что худшими последствиями от сыворотки стали симптомы, подобные похмелью. Это не самое драматичное пребывание в больнице, но Габи бегает туда-обратно в его больничную палату каждый день, и ему сложно не поставить в противопоставление её чуть ли не постоянное присутствие с подозрительным отсутствием его партнёра. Хотя бы у него создаётся впечатление, что Габи действительно на него не плевать. В течение длительного времени, проведённого в одиночку, мысли Наполеона начинают закрадываться дальше. Его воспоминания о миссии – это лишь отрывочные куски, но всё же он помнит рёв машинного двигателя, поддерживающие его руки Ильи и – самое необъяснимое – чувство счастья и покоя. Наполеон не знает, что ему думать. *** Второй признак, что что-то не так, появляется, когда Уэйверли упоминает “необходимость во всём разобраться” с Ильёй во время официального отчёта Наполеона. Этот отчёт представляет собой простую процедуру, чтобы подтвердить, что Наполеон действительно ничегошеньки не помнит (тот факт, который Габи подтверждала уже несчётное количество раз, пока Наполеон лежал в больнице). Весь этот процесс абсолютно излишен, особенно учитывая, что Уэйверли сказал Наполеону, что все всё равно прослушивали процесс его допроса. К огромному облегчению Наполеона, он, похоже, на удивление хорошо справился с воздействием сыворотки правды и не раскрыл никакой компрометирующей информации касательно А.Н.К.Л. На той же самой встрече он узнаёт, что после миссии Илье дали несколько свободных дней. Наполеон пытается не принимать это на свой счёт, хотя теперь у Ильи нет никакого оправдания тому, что он не пришёл, кроме как того, что он не хотел видеть Наполеона. Если бы он был чуть более неуверен в себе, он мог бы прижать Габи и выяснить, знает ли она причину. Это всегда разочаровывает, когда ты осознаёшь, что ты не значишь для кого-то столько же, сколько он значит для тебя, хотя в этот раз это ощущается даже хуже. Наполеон считал, что его отношения с Ильёй улучшились в последнее время, но теперь стало очевидно, что какой бы положительный прогресс ни был достигнут, он был вышвырнут из окна после прошедшей миссии. Илья ведь не стал бы держать на него обиду за что-то, чего Наполеон даже не помнит, правда? И если уж на то пошло, что именно он сделал не так? *** Третий признак приходит, когда они наконец видятся снова на брифинге для нового задания. Илья ведёт себя настораживающе нормально. Он извиняется за отсутствие и не предлагает никаких оправданий, ведёт себя до того раздражающе по-обычному, что это значит только то, что своим поведением он что-то компенсирует. То, что Илья ведёт себя нормально после недели полного игнорирования Наполеона, успокаивает его точно так же, как если бы Илья нацепил себе на шею гигантский знак с надписью: всё совершенно нормально. Суть вышесказанного: что-то явно не так. У Наполеона имеется догадка, почему так, но только лишь догадка, потому что он не может вспомнить детали того, что происходило, пока он находился под воздействием наркотика. Но не так-то уж много чего и могло произойти, когда их текущая ситуация – это результат того, что Наполеона смешали с честностью и поместили его в одно пространство с Ильёй. Если уж подумать об этом, то становится вполне очевидно, почему Илья ведёт себя так странно, ведь даже если Наполеон и не может вспомнить, что именно произошло после ввода сыворотки, он всё-таки прекрасно помнит, какую именно сыворотку они в него ввели. Сыворотку правды. И когда дело касается Ильи и тех секретов, которыми бы Наполеон никогда не хотел делиться, то существует только одна вещь, которая могла бы привести к подобной реакции. Наполеон в состоянии понять, когда ему отказывают, и он говорит себе, что ему не больно из-за этого. Если уж на то пошло, Наполеон разочарован русским, потому что он искренне ожидал, что Илья поведёт себя более зрело в такой ситуации. Но даже несмотря на то, что он бы предпочёл уважение хотя бы обсудить всё прямо, он не упрекает Илью за то, что тот решил держаться на расстоянии. По крайней мере, он не просит перевода или увольнения Наполеона и не зажимает его в тёмной аллее с монтировкой в руке. Не без причины такие мужчины, как он, не признаются в подобного рода влечениях. Наполеон фокусируется на позитивном. *** – Ну так что, ты поговорил с Ильёй? – спрашивает Габи в первый раз, когда они видятся с ней снова после того, как Наполеон и Илья нормально воссоединились. – Поговорил, – отвечает Наполеон чуть более резко, чем намеревался. Габи хмурится на него, недоумённо сведя брови. – Ты выглядишь не особо счастливым. – А я, что, должен прыгать от радости? – с сарказмом говорит Наполеон. Илья ведёт себя не лучше и не хуже обычного. Это хорошо, говорит он себе, когда разочарование, которое он так упрямо подавлял до этого, резко возвращается обратно выплеском язвительности. Ему стоит чувствовать облегчение, что Илья согласен притвориться, будто ничего не произошло. – Если ты так хочешь, – говорит Габи, пожимая плечами. – Ну, поздравляю. Она легко хлопает его по плечу и затем уходит, оставляя озадаченного Наполеона пялиться ей вслед. Что за странная девушка. *** Если кто-нибудь снова накачает Наполеона сывороткой правды, очень вероятно, что он скажет им следующее: это действительно очень больно. Он продолжает вести себя как обычно, потому что этого хочет Илья, и этого от них требует работа. Но от одного знания, что что-то никогда не случится, ты не прекращаешь волшебным образом хотеть этого чего-то. И Илья абсолютно везде, в его ухе во время внедрения, прямо под боком во время перестрелки, на диване напротив в номере отеля. Наполеон не может избегать его, только если не попросит себе нового партнёра или ещё хуже – не отдаст свой поводок обратно в ЦРУ. Видите ли, Илья просто не должен был стать темой обсуждения, и это Наполеон просчитал шансы того, что он выйдет сухим из воды с нетронутым чувством собственного достоинства. Он не может винить Илью за то, что тот не отвечает на его чувства взаимностью, и морально у него нет оснований на обиду, где он мог бы искать укрытия. Самое большее, что Наполеон может сделать, так это взять своё разочарование и досаду, зарыть их глубоко внутри и спрятать на замок. А если он стал пить немного больше и улыбаться немного меньше… ну, это то, как себя ведут люди, когда им разбивают сердце, не так ли? *** А затем Илья пропадает. Всё происходит следующим образом: Лондон, Сохо. Владелец клуба, подозреваемый в вовлечённости в международный круг торговли людьми. Их пара отправлена на задание выяснить время и место новой “поставки” похищенных женщин. Илья выступает в роли покупателя, связывается с необходимыми людьми и выходит из клуба прямо у Наполеона на глазах. Больше он не появляется. Наполеон не паникует. Он делает три круга по району, разговаривает с по меньшей мере двенадцатью разными людьми и не находит ни единого намёка на местонахождение Ильи. Он не паникует, даже несмотря на то, что страх поедает его мысли и выставляет каждую возможность развития событий в ужасном и кровавом свете. Уэйверли звонит два часа спустя и начинает разговор с предложения, которое Наполеон никогда не хотел услышать: – У нас проблема. Что становится именно тем моментом, когда Наполеон начинает терять контроль над своим самообладанием. Один из контрабандистов, которого подставил Наполеон, сумел сбежать. Уэйверли говорит, что они похитили Илью, скорее всего, ради информации и мести одновременно. – Зачем им нужен Илья? – Наполеон удивляется в ответ на теорию Уэйверли. – Это же на меня они заточили зуб. – Они знают, что он тебе небезразличен, Соло, – спокойно отвечает его босс. – Насколько я понимаю, причиняя ему боль, они с тем же успехом причиняют боль тебе. Уэйверли знает. Ряд осознаний бьёт по Наполеону один за другим. В тот день он признался в своих чувствах, но не только перед Ильёй, а перед целой толпой народа, слушающих его как лицом к лицу, так и по радиоволнам. Они знают, что Илья один из немногих оставшихся в этом мире людей, на которых Наполеону не плевать, и они готовы навредить ему, чтобы заставить Наполеона заплатить за свою ложь. – Где он? *** Они держат его в квартире на втором этаже запущенного песчаникового здания на тихой улице неподалёку. Это ловушка, но Наполеону на это плевать. Он выбивает входную дверь ногой и врывается в помещение с намерением убивать. Далеко идти ему не приходится, так как он находит тех, кого ищет, прямо в гостиной. Его ждёт та женщина, её волосы опалены, рука в гипсе после облавы, которую она пережила по чистой удаче. На её руках засохла кровь, в глазах плещется безумие. Увидев его, она начинает говорить: – Это всё ты виноват! – пистолет, который она держит у виска Ильи, дрожит в руке. – Это ты виноват, что он умер. Я так ему и не сказала… боже, так и не… Илья привязан к металлическому стулу и наклоняется вперёд, голова опущена вниз, он без сознания. Кровь капает с кончика его носа, с его пальцев, и небольшая красная лужа разрастается на грязном линолеуме. Его волосы взъерошены, одежда потемнела и намокла от, как знает Наполеон, его крови. Окровавленный нож стоит, вставленный лезвием в деревянную столешницу рядом. Наполеона сковывает ужас, сжимая его лёгкие и вышибая весь воздух. Проходит один момент, нескончаемый, растянутый до бесконечности, в течение которого он убеждён, что Илья на самом деле мёртв, прямо как и говорит женщина. И затем он вспоминает того плотного мужчину, который допрашивал его в тот день, мужчину, которого теперь нигде нет. – Опусти пистолет, – говорит женщина. Наполеон даже не помнит её имени, хотя он уверен, что слышал его раньше. Наполеон кладёт свой пистолет на стол. – Я хочу, чтобы ты смотрел на это, – он слышит едва различимую дрожь за привычным холодом в её голосе. – Смотрел, как он умрёт, прямо как мне пришлось смотреть, как в Майка выстрелили прямо передо мной. – Это его не вернёт, – отвечает Наполеон со спокойствием в голосе, которого на самом деле не чувствует. Похоже, её слова заменили его кровь на лёд, и его трясёт, страх застилает его примитивной потребностью либо схватить пистолет и отбиться, либо убежать очень-очень далеко и больше никогда не позволять себе влюбляться. – Нет, – говорит женщина. – Но я почувствую себя лучше. Звук выстрела, брызги крови, лицо женщины застывает, её глаза теряют фокус, и кровь вытекает из дыры у неё в голове. В оконном стекле появились новые трещины, расползающиеся от отверстия, оставленного проходящей пулей. С того места, где стоит женщина, это просто идеальная линия по направлению от крыши дома напротив. Через секунду она падает на пол. – Это было близко, – раздаётся голос Габи в коммуникаторе. Наполеон подходит к Илье и развязывает его неловкими скованными движениями. Илья слишком бледный, и Наполеон пытается не думать о его вялом весе, когда тот падает вперёд прямо ему в руки. Его ладонь проходит по его волосам, пальцы касаются его щеки, и он старается не замечать то, насколько холодна его кожа, или тёмно красно-коричневый цвет, пачкающий его кожу и одежду. – Медики? – тихо говорит Наполеон без единой эмоции, потому что именно этого от него требует ситуация. – Они уже в пути. *** Первые два дня Наполеон держится от него подальше. Не из какого-то жалкого желания отомстить. Его поедает чувство вины, знание, что Илья стал их целью из-за него, понимание, что в тот момент Илья подошёл ближе к возможности умереть, чем кто-либо из них готов признать. Он не знает, как смотреть Илье в лицо, увидит он в его глазах ненависть или прощение. Ещё он не знает, что именно будет хуже. Иногда он думает о той женщине, её искажённом лице, жадности и ненависти, которые завели её в такую раннюю могилу. Наполеону много чего мешает спать по ночам, и очередная душа на его совести – это сущий пустяк на большой картине жизни. Что остаётся с ним, так это её сожаления. Те “я так и не”, которые пытали её рассудок. Её звали Дженнифер. Хотя в конце концов это едва ли имеет какое-либо значение. *** Когда Наполеон наконец-то объявляется в больнице, он приносит с собой цветы – георгины – просто потому что он посчитал, что они хорошо выглядят. Это слишком банально для извинений, но прийти с пустыми руками показалось ему ещё хуже. Илья не спит, и у него нет посетителей, когда Наполеон приходит, и выражение удивления на его лице, когда он видит своего партнёра в дверном проёме, заставляет Наполеона чувствовать себя даже хуже. Он пытается не выглядеть слишком виноватым, пока аккуратно ставит цветы в пустую вазу. Взгляд Ильи следует за каждым его движением, но Наполеон не осмеливается встречать его до тех пор, пока он не усаживается в пластиковом стуле рядом с кроватью. Илья начинает говорить первым. Из всех возможных фраз, которыми можно начать разговор, он выбирает: – Спасибо, что спас мне жизнь. – Тебе стоит благодарить Габи, – говорит Наполеон. Это не ненависть и не прощение он видит в глазах Ильи, это что-то между. Принятие, а ещё что-то более мягкое, что заставляет его грудь сжиматься от тоски. Тогда Илья чуть улыбается, и его улыбка почему-то ощущается драгоценной. – Я уже. – Я… – Наполеон делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Я хотел извиниться за то, что с тобой произошло, – тихо говорит он. – Если бы я не… если бы я бросил миссию до того, как они ввели сыворотку, ты бы не стал их целью. – Ты в этом не виноват, – отвечает Илья без секунды раздумий. – Это я повёл себя безрассудно и попал в плен. Наполеон тихо смеётся в ответ на это: – Мы оба знаем, что она бы никогда не пошла за тобой, если бы не я. Так что позволь мне это, Большевик. Прости меня. – Я бы всё равно рисковал, – говорит Илья, и Наполеон вдруг замечает за собой, что пялится на белые бинты, выглядывающие из-за воротника Ильи. – Тебе не нужно извиняться. – Я не совсем уверен, что это так. Между ними растягивается молчание. Когда Илья снова заговаривает, его голос сквозит достаточно тяжёлой серьёзностью, чтобы заставить Наполеона нервничать. – Ты этого не знаешь. Что ему пытается сказать Илья? Наполеон думает о той женщине, о её злости, её скорби, это ты виноват, что он умер. Я так ему и не сказала. – Я много чего не знаю, – говорит Наполеон, решая рискнуть по причинам, которые он сам не хочет понимать. – Например, что именно произошло между нами в тот день, из-за чего ты начал избегать меня. – Ничего не произошло. – Но ведь это неправда, не так ли? Илья открывает рот, затем закрывает обратно – как может предположить Наполеон – когда никакая подходящая ложь не приходит вовремя на ум. После этого между ними остаётся только молчание. *** Илья восстанавливается, и ничего не меняется. Они возвращаются к разрушению жизней и спасению мира. Настоящая причина, по которой Илья стал мишенью, зависает между ними, невысказанная, и в итоге Наполеон даже не уверен, стоит ли вообще это далее обсуждать. *** Время расплаты приходит два месяца спустя в штаб-квартире в Кейптауне. Наполеон растянулся на диване и с носом зарылся в книгу. Илья сидит за обеденным столом поблизости и копошится со своими шахматными фигурами, пока не останавливается. Он встаёт и подходит ближе к Наполеону. – Ладно. Хорошо, – заявляет Илья, и Наполеон поднимает на него взгляд из-за страниц. – Ты забыл некоторые вещи, которые ты сказал, и я… не совсем понимал, что мне делать. Но потом я с этим разобрался, и теперь всё нормально. – Нормально, – повторяет Наполеон, которому потребовалась лишняя секунда, чтобы уловить, о чём говорит Илья – о причинах, по которым он избегал Наполеона ту неделю после миссии, которая пошла не по плану. – Нормально, – кивает Илья. Наполеон садится прямо и опускает ноги на пол. Книгу он закрывает и медленно кладёт на кофейный столик перед собой. Он использует это время, чтобы подумать, учитывая намерения, которые Илья вкладывает в свои слова. Зная Илью, он наверняка был одержим этим последние восемь недель. – Значит, я не сказал ничего, что могло бы тебя обидеть, – в итоге говорит Наполеон. – Нет. – Ничего, что могло бы тебя ранить. – Нет. – Ничего, что могло бы тебя разозлить? – Нет. Ну. Нет. Наполеон хмурится на этот неуверенный ответ, но убеждённости Ильи достаточно, чтобы он не стал цепляться. Затем он задаёт самый важный вопрос: – Ты меня не ненавидишь? Илье хватает наглости выглядеть обиженным его словами. – Конечно, нет, – затем он бормочет: – Почему ты всегда так думаешь? – Значит, не было никакой причины, по которой ты избегал меня целую неделю. – Я не пытался тебя избегать. Наполеон серьёзно кивает. – Тогда не хочешь рассказать мне, что ты делал всю ту неделю, и связано ли это как-либо с тем фактом, что ты знаешь, как я к тебе отношусь? Выражение шока на лице Ильи говорит Наполеону всё, что ему нужно знать. Он кривится и роняет голову. – Почему ты ничего не сказал? – Я… Он трус, решает Наполеон. – Ты позволил мне считать, что ты ненавидишь меня. Илья едва заметно распахивает глаза шире, и Наполеон видит в них искру ужаса. Он даже не осознавал этого. Наполеону хочется его придушить. – Но я ничего не сделал. – Вот именно. И тем не менее Габи и Уэйверли чуть ли не на цыпочках вокруг меня ходили. Очевидно, я сказал или сделал что-то уличающее, пока находился под наркотиками. Это ведь так? Илья выглядит так, будто хочет возразить ему, но затем сдаётся и слегка кивает. – Ты правда… признался… кое в чём. – Кое в чём, – с каменным лицом повторяет Наполеон. Илья снова кивает. – Знаешь, ты мог бы просто прямо отказать мне в лицо. – Что? – Слушай, я знаю, что это неудобная ситуация, но я бы просто принял ответ нет. – Это не… – И потом ты просто игнорировал меня целую неделю? Что, ты ожидал, я подумаю? – Это было бы нечестно. – О чём ты вообще? – Ты не хотел, чтобы я знал. Это… это нельзя назвать неправдой. На одну разгорячённую секунду Наполеона покидают все слова, потому что Илья просто не может быть настолько тупым. Но Илья лишь пялится на него, словно грустный мишка-гризли, и Наполеон вынужден произнести свои мысли вслух. – Это не имеет значения, если ты уже и так всё знаешь. – Это неправда, – моментально парирует Илья. Наполеон не понимает. – Ты не должен быть… манипуляциями вынужден вступать в какие-то отношения, просто потому что те преступники заставили тебя признаться, – серьёзно продолжает Илья. – Я понимаю, что с влечением к партнёру может быть… тяжело справляться. Но романтическая связь с коллегой в нашей профессии – это плохая идея, и я могу с уважением отнестись к тому, что ты никогда не намеревался начать что-то между нами. Поэтому. У меня нет никаких намерений использовать твоё признание против тебя. Тебе не нужно волноваться. Наполеону потребовалось долгое время, чтобы полностью осознать значение слов Ильи. – Ты думал, что я никогда ничего не говорил, потому что я не хотел отношений с тобой? – ошарашенно уточняет Наполеон. Илья пытался быть… тактичным? И почему это кажется ему логичным, что Илья считает подавление (взаимных!) романтических чувств здоровым решением? – Я… – реакция Наполеона наконец провоцирует подобающее удивление в Илье, который теперь начинает выглядеть всё более и более неуверенным во всём происходящем. – А это не так? Просто для внесения ясности: Наполеон не ожидал, что он окажется в подобной ситуации, когда проснулся сегодня утром. – Тогда почему ты ничего не сказал? – продолжает Илья, и его голос понижается до бормотания, когда он начинает раздумывать вслух. Слово “прагматизм” приходит Наполеону на ум. Ещё слово “трус”. – И ты сказал Габи, что отношения – это бардак, и они не стоят прилагаемых усилий. Очень резко Наполеон начинает сожалеть о том разговоре. В его защиту, они разговаривали про гражданских. Разумеется, Илья услышал именно ту часть, которую ему не следовало слышать. Илья замолкает с до бесячего милым выражением недоумения на лице. – Я никогда ничего не говорил, потому что я думал, что ты не заинтересован, – признаёт Наполеон, внезапно болезненно осознав свою собственную роль в этом недоразумении. Возможно, он не настолько хорошо читает людей, как он думал. Глаза Ильи до сих пор широко раскрыты, и Наполеон хочет сцеловать этот идиотский вид с его лица. – Но Габи сказала, что я веду себя очевидно, – говорит Илья, как будто это Наполеон виноват в этом абсурдном случае недопонимания. На этот раз настала очередь Наполеона удивляться, ведь Илья никогда не передаёт эмоциональный диапазон выше бронзовой статуи. – Каким местом ты когда-либо вёл себя очевидно? – Она сказала, что я смотрю… – рот Ильи резко захлопывается, и его глаза сужаются в прищуре. – Что “смотрю”? – подталкивает его Наполеон, пряча внезапный ужасный порыв ухмыльнуться. Илья качает головой и пытается вести себя непринуждённо. – Илья? – теперь тон голоса Наполеона уже открыто поддразнивающий. Илья сжимает челюсть. – Что она сказала? Илья расправляет плечи и смотрит сначала в одну сторону, затем в другую. – Она сказала, что я смотрю на тебя, как щенок. Наполеон распахивает глаза, и его лицо озаряется выражением чистейшего восторга. И как он только мог не заметить? – Это всё? – Да, – моментально отвечает Илья. Это очевидная ложь. Он всё ещё отказывается смотреть на Наполеона, но у Наполеона ещё будет время расспросить Габи обо всех деталях. Небольшая волна предвкушения простреливает его тело, ведь это всё означает, что Илья никогда его не ненавидел, этот разговор происходит в реальности прямо сейчас, и внезапно тысяча новых возможностей открывается перед его глазами. – Итак, просто чтобы между нами не осталось никаких недопониманий. Ты на самом деле отвечаешь взаимностью на… мой интерес. Илья поджимает губы, затем бурчит: – Видимо, так. – Ну, в таком случае, – говорит Наполеон, с вниманием прищуривая глаза, – могу я тебя поцеловать? Илья застывает с головы до ног, прежде чем ответить едва заметным кратким кивком головы. Наполеон поднимается на ноги и делает шаг вперёд, ощущая себя легче воздуха, чтобы привести свои слова в действие. Он притягивает Илью ближе, его тело тепло совпадает с линиями тела напротив, и мягко прижимается губами к его губам, невесомо и чуть ли не дразняще. Он не закрывает глаз и наблюдает за тем, как дрожат ресницы Ильи, за потерянным выражением в его взгляде, когда их губы встречаются в первый раз, и Наполеон ещё никогда в жизни до этого момента не чувствовал, как что-то похожее на абсолютное удовлетворение полностью накрывает его с головой. Им некуда торопиться, думает Наполеон, пока целует Илью. Наполеон планирует ухаживать за Ильёй как следует, сводить его по крайней мере на один ужин, прежде чем перейти к более непристойным занятиям. Илья был прав, эта идея очень далека от хорошей для пары шпионов с противоположных сторон. Это всё может взлететь на воздух прямо им в лица очень скоро, или, может быть, всё обернётся просто идеально. Наполеон ждёт не дождётся узнать, что будет дальше. Через какие-то жалкие несколько секунд Илья отстраняется и смотрит на него, серьёзно нахмурившись. Наполеон с недоумением смотрит на него в ответ. – Наконец-то, – говорит Илья и снова целует Наполеона, страстно и нетерпеливо. Наполеон смеётся в поцелуй. Да. Наконец-то. *** Мёртвые остаются мёртвыми, живые продолжают жить. Жизнь продолжается.