• • •
— ты знаешь. — да, знаю. над ними нависает недолгая тишина — несколько десятков секунд, за которые Хансо успевает почувствовать как что-то болезненное распространяется в грудной клетке, собираясь вот-вот подойти желчью к горлу и остаться горьким на языке. а потом Кассано начинает говорить: о чем-то совершенно бессмысленном и рутинном, как, например, количество документов, все еще лежащих на его рабочем столе и ожидающих проверки; о новом неудачном блюде их профессионального итальянского повара, а еще о том, как быстро летело время, ведь только недавно, казалось бы, он был по-глупому обворован и выброшен из машины на какой-то безлюдной местности в окраинах Сеула, — его губы на секунду растягиваются в смешке, — а уже через несколько дней должно было состояться решающее заседание в суде, которое наконец расставило бы все по местам: виновные были бы наказаны и, возможно, мир бы стал немного чище, возможно, немного приятнее, возможно немного более… пустым? Хансо не до конца понимал, почему это слово вертелось в его голове, почему внутри всё так гадко сворачивалось, грозясь высвободиться тихой истерикой, — хотелось поскорее заткнуть рот ладонями, — почему ему было так больно поднимать взгляд на Винченцо, ведь, казалось бы, все было ясно еще с самого начала: как приходили и уходили люди во временных промежутках жизни, так и ушел бы Кассано, стоило только Джуну сесть за решетку — а Хансо был вполне уверен в его проигрыше. достаточно сильно — значит, примерно на девяносто шесть процентов. не на сто — потому что Джуну все еще оставался хитрым ублюдком, умевшим менять ситуацию в свою пользу. — на самом деле, я хотел поговорить о другом, — юноша слегка встряхивает головой, злясь из-за того, что его сводный брат всякий раз появлялся в его мыслях — да, он слишком часто думал о Джуну, о его насмешливой улыбке, нахмуренных в гневе бровях, о его руках, прикосновениях, взглядах, следах, оставленных на коже и не стирающихся, словно клеймо, — я заметил, что ты в последнее время меня избегаешь, — а еще о постоянных упреках и наказаниях, о совсем недавнем «ты же понимаешь, что произойдет, если я узнаю, что ты снова был вместе с ним?» — определенно ничего хорошего, — и могу предположить, почему, — а потому Хансо должен был как можно скорее завершить с Кассано их несуществующие отношения — не расставляя все точки над «и», потому что он был слишком труслив для подобного, но, возможно, убегая после наскоро сказанного «нам больше не стоит видеться», — Хансо, я хочу, чтобы ты ответил мне, — ведь Хансо был слишком бесхребетным, чтобы что-то менять в своем устоявшемся образе выживания; Хансо был слишком бестолковым: со всеми своими запутавшимися чувствами и эмоциями, которые, он был уверен, были для Кассано обузой; ведь Хансо был слишком… — Хансо, он… делает тебе больно? — …неуверен и испуган, чтобы снова злить своего брата. — ч…что? хен, о чем ты… — неожиданная вспышка воспоминаний о том, что случилось буквально этим утром, заставляет кадык нервно дернуться снизу вверх — фантомные пальцы до сих пор держали Чана за загривок, словно какого-то щенка, — нет, все не так, я… — и он судорожно оттягивает ворот водолазки, ощущая неожиданное желание разрыдаться маленьким ребёнком, трет в каком-то нервном тике шею и прячет мокрые глаза где-то в текстурах чужого свитера, — н…нет, ты все не так понял, — и Винченцо замечает: то, как юноша неосознанно касается кожи под воротником; то, как, цепляясь ногтями, дергает ткань в неожиданном жаре; замирает, стоит ему протянуть к его шее ладонь, чтобы отодвинуть воротник и- — н…нет, я не хочу, чтобы ты… — покажи мне.• • •
— покажи мне, Хансо. ткань неохотно натягивается, цепляется из-за неуклюжих пальцев и превращает волосы в беспорядок — прохладный воздух мигом ошпаривает кожу, стоит потянуть подол водолазки выше, и остается на ней мурашками — Хансо вновь тупит глаза, потому что вынести такой взгляд Винченцо ему не по силам, прижимает одежду к груди и комкает ее нервно, надеясь, что он таким образом хоть как-то скроет свое… уродство. — прости, я… я знаю, что отвратителен, — комок в горле разбивает шепот на слоги, заставляет внутри все неприятно запершить и съедает звуки, не позволяя нормально разговаривать. Хансо хочется плакать, но он не позволяет себе, боясь расклеиться под чужим непонятным взглядом еще сильнее, — я не хотел, чтобы ты это видел. мне не стоило… — черт, — следует вздрагивание. Хансо впервые настолько сильно хочется сбежать от Кассано. он не смотрит ему в глаза, но точно чувствует, как они хмуро впечатываются в кожу, исследуя каждое некрасивое пятно на его теле — становится неуютно. в голове возникают назойливые мысли о том, что теперь он будет испытывать к нему отвращение — и, наверное, Чан поддастся этим мыслям, потому что они чересчур кажутся похожими на правду. и Хансо почти поддается — когда Винченцо встает с места, немного грубо ставя кружку на стол и уходя в другую комнату, чтобы оставить юношу наедине с самим собой на целые две минуты — слишком тревожные, чтобы вдохнуть полной грудью, и достаточно долгие, чтобы оторвать заусенец на большом пальце — нехорошая привычка. — тебя осматривал врач? — он садится обратно, возвращая внимание Хансо к себе, и хмурится, получая в ответ тихое «я… еще не успел», крутит в пальцах найденную в шкафу мазь от синяков и ушибов, открывая, и, выдавив небольшое количество на пальцы, коротко спрашивает: — можно? — чтобы после кивка прикоснуться к самому первому болезненному синяку под ключицей. Хансо слегка вздрагивает от его пальцев, сильнее впиваясь ногтями в ткань, отворачивает лицо в сторону, когда он доходит до отвратительно-однозначных отметин на шее и багрового следа от зубов, задыхается, когда его пальцы на секунду пробегаются по белесому шраму под ребрами, чувствует табун мурашек по коже, стоит Кассано сесть сзади него и оставить горячий выдох рядом с затылком. — как давно? — взгляд Винченцо скользит вдоль линии позвоночника, начиная с разбросанных на лопатках родинок, переходя на еле заметные розовые полосы поперек и заканчивая последним продолговатым синяком в пять сантиметров на правом боку — еще немного мази. — с тех пор, как отец… — Хансо затихает на мгновение, видимо неожиданно погрузившись в воспоминания, — с тех пор, как он познакомил нас друг с другом. когда он привел меня в… семью. мне было около двенадцати, — он жмурит глаза в секундной боли от чужого прикосновения к синяку. Винченцо немедленно извиняется и просит «пожалуйста, продолжай», — сначала все было не так плохо. я понимал, что он недолюбливал меня, но… но я, правда, пытался сделать все, что в моих силах, — ладони скрепляются в замок, создавая хруст. Хансо не понимает, почему он говорит об этом, — так что он просто обходился редкими драками и, по большей частью, руганью, — не понимает, почему вообще продолжает разговор, эгоистично пытаясь поделиться своими проблемами с Кассано, у которого, определенно, их и так было не мало, — но в тот день, когда… отец умер, он словно сорвался с цепи. хен, он… — Винченцо замирает, вслушиваясь в начинающий разбиваться голос, смотрит на чужие ломающиеся руки через плечо и хмурится, понимая, какие слова Хансо не может из себя выдавить, — он… с той ночи он… — тише, — Винченцо приобнимает Хансо со спины за талию, позволяя ему откинуться на свою грудь, — тише, Хансо, — в успокаивающем жесте поглаживает живот, другой ладонью скрепляя пальцы с ладонью младшего. Чан поворачивает голову, утыкаясь лицом в шею, и Кассано чувствует, как кожа мгновенно становится мокрой, а после — осознает, как, оказывается, бешено стучало его сердце все это время, как внутри все переворачивалось от гнева и тянущее гадкое чувство било импульсами в голову — момент, при котором хочется сорваться с цепи тоже, лишь бы стать свидетелем и причиной неожиданной, ужасно болезненной кончины Джуну, но он сдерживается, пытаясь тихо выдохнуть — сейчас неподходящий момент. сейчас надо позаботиться о Хансо, надо успокоить его — да, вот так, поворачивая его за поясницу и усаживая на свои колени; массируя затылок и позволяя его пальцам вцепиться в ткань на своей спине; тихо говоря о том, что «всё будет хорошо» и вытирая щеки Хансо, когда он поднимает свое покрасневшее мокрое лицо, извиняясь за испорченный свитер, и настроение, и день, и за потраченное на него время, за то, что он не должен был это делать — обременять его своими историями, за то, что он не ушел сразу, и вообще — начал всё это, поцеловав Кассано в той раздевалке, став для него еще одной пробле… Винченцо качает головой, обрывая Хансо на последнем слове. — ты не проблема, Хансо, — говорит он, мягко поглаживая щеку, — и ты ни в чем не виноват, — Винченцо приподнимает чужое лицо за подбородок, чтобы встретиться с влажными глазами. — я не хотел, чтобы ты чувствовал ко мне отвращение, но… но теперь… — …ничего не изменилось, Хансо, — нижняя губа младшего подрагивает. Чан перемещает ладони на плечи, — и… мое отношение к тебе тоже, — Кассано еще раз проводит пальцами по вороньим волосам, замечает, как замирает младший от его слов, и приближает его лицо ближе к себе, давя на затылок, — никогда не изменится, — чтобы оставить короткий поцелуй в уголке губ, и еще один на щеке, еще одну секунду на то, чтобы без слов попросить разрешения, лишь взглянув во влажные глаза, а после — утянуть в настоящий поцелуй, немного соленый и, наверное, совершенно отчаянный — Хансо держится за него как за спасательный круг, словно боясь, что он испарится, поэтому Винченцо обнимает его крепче, не позволяя плохим мыслям вновь посетить его голову. горько, думает Хансо, но Кассано эту горечь забирает себе, оставляя на языке что-то совершенно сладкое — то, с чем раньше юноша вряд ли встречался, то, от чего теплом разливается в груди.• • •
Хансо впервые за долгое время удается заснуть самостоятельно: да, все еще с ощущением того, что следующий день будет вовсе не хорошим, ведь он ночевал не дома, а Джуну определенно об этом мог узнать, если не знал уже; да, с осевшим внутри ожиданием чего-то плохого, стоит ему только преступить порог кабинета директора завтрашним утром, но, так или иначе, со спокойствием — хоть и недолгим, почти минутным, но спокойствием, которого ему так давно не хватало. с умиротворенностью, возникшей из-за рук Винченцо: одной рукой Кассано приобнимал его за талию, а другой перебирал его волосы, терпеливо ожидая, пока младший заснет. до этого они лениво целовались, словно пытаясь полностью распробовать друг друга на вкус, и Хансо чувствовал, как горел из-за смущения, позволяя Винченцо пустить ладонь под одолженную им футболку и пробежаться пальцами по позвоночнику, но — не заходя слишком далеко — очевидно, Хансо не был готов к большему, а в настаиваниях не было смысла — Винченцо, однозначно, не собирался принуждать его к чему-либо, не собирался рушить их странные недоотношения и доверие, которыми он, сам того не понимая, слишком сильно дорожил.• • •