• • •
— …поэтому нам нужно еще немного времени для окончательного решения, — монотонный голос смешивается с шумом на улице. за окном все еще шел дождь, каплями размазывая картину позолоченного вечернего города по стеклу и хаотично скатываясь вниз. отчасти, это напоминало Хансо о крепких объятиях под одеялом и о спутанных ногах, — господин Чан, вы же понимаете, что с нынешними… обстоятельствами многие компании вряд ли согласятся подписать с вами контракт? — и, конечно же, о поцелуях на щеках — момент, случившийся совсем недавно и всякий раз в течение рабочего дня оседавший на лице неумолимой улыбкой и чем-то совершенно теплым и мягким, размеренно распространявшимся патокой внутри грудной клетки. как, например, сейчас, — вы также должны понимать, что и мы не особо горим желанием ставить свой бизнес под удар, пока судебное разбирательство не закончится… в вашу пользу, — но Хансо мгновенно давит выскользнувшую улыбку, испуганно проверяя, был ли он пойман чьим-нибудь цепким взглядом — особенно принадлежавшим вон тому человеку, сидящему напротив него в трех метрах по другую сторону стола. Джуну, определенно, был в гневе — конечно же, он прекрасно это маскировал безэмоциональным, либо печальным видом лица, пытаясь надавить потенциальным бизнес-партнерам на нужные точки, вызвать чужое сочувствие и понимание, заставить их принять его сторону и проглотить его вариант истины, но Хансо знал его слишком хорошо и мог даже предугадать, какие именно слова старший брат хотел бы сейчас выплюнуть в лицо этим «тупым ублюдкам», чувствовал, как он весь горел изнутри, и воздух становился тяжелее с каждым неправильно сказанным словом главного представителя. единственное, чего Хансо никогда не мог предугадать — его действий. единственным что волновало Хансо, было совсем не перенесенное в очередной раз подписание контракта, а то, на кого выльет в этот раз Джуну свою агрессию: на гостей? подчиненных? на самого Хансо? — он впивается пальцами в темно-синий пластик папки на столе, комкая края файла. за окном все еще шел дождь, но кроме вчерашней ночи он также напоминал о том, что Джуну все еще существовал внутри этого города, внутри этого кабинета, всего лишь в двух метрах от Хансо, тревожа мысли о чем-то непредсказуемом, а потому совершенно страшном — выйдет ли он сегодня отсюда в целости и сохранности? ведь они не пересекались друг с другом целых три дня, и подобное невозможное явление не могло не напрягать — по его опыту, затишье никогда не предвещало ничего хорошего. после него всегда начиналась буря. монотонный голос смешивается с шумом улицы, а потом за окном проскальзывает молния, заставляя юношу вздрогнуть, и чужие слова растворяются в испортившейся погоде, затихая. — что ж, в любом случае, был рад нашей встрече, — Чан кивает в знаке окончания собеседования и наряду с остальными встает на ноги, пожимая каждому поочередно ладонь и расплываясь в доброжелательной улыбке, — надеюсь, мы встретимся вновь и очень скоро, — Хансо повторяет его движения и делает неглубокий поклон исчезающим в двери спинам. глубоко внутри хочется, чтобы кто-нибудь из них повернулся обратно и попросил Хансо о сопровождении; хочется, чтобы секретарша зашла с какой-нибудь очень срочной новостью, которая заставила бы их двух разойтись хотя бы до начала следующего дня; хочется, чтобы Джуну ненадолго забылся в делах и отпустил его домой, позволяя наконец выдохнуть из-за слишком сильного напряжения — но в любом из этих случаев Хансо должен был проявить уважение, задав последний и, в большинстве случаев, почти риторический вопрос: — господин, я могу идти? — пластиковая синяя папка прижимается к груди скрещенными руками. неосознанная защитная поза, которую замечает старший перед тем, как повернуться обратно к столу и впиться взглядом в разбросанные бумаги с мозолящими глаза словами о прерванном контракте. они мгновенно оказываются на полу, помятые и надорванные, и он слышит, как младший секундно давится воздухом, наблюдая за его действиями. у Джуну кулаки сжимаются в злости и желваки играют, и только дьявол знает, что произойдет, если он сейчас же не выпустит дух. — ты ничего не хочешь мне рассказать, Хансо? да, только дьявол знает, что у Джуну сейчас творится в голове.• • •
утреннее солнце оседает на щеках ярким и тёплым полотном. Хансо недовольно щурится, прикрывая глаза ладонью, но все же привстает на кровати, понимая, что более не может спать — на часах семь часов и двадцать четыре минуты, и он измотанно выдыхает — до начала работы осталось всего два часа, а перед этим ему надо вернуться в квартиру, чтобы сменить повседневную одежду на всей душой ненавидимый костюм. хочется остаться. футболка на нем пропитана легким запахом геля для стирки одежды и еще чем-то полусладким и полугорьким одновременно — так пахнет кожа Кассано после душа, и Хансо секундно осекается, задаваясь вопросом, куда делся старший. он неохотно снимает с себя футболку, подходя к своей одежде, висящей на спинке стула, когда дверь открывается. — ты уже проснулся? — Винченцо стоит в проеме, протирая кухонным полотенцем руки. на нем черные брюки и белая футболка, и он весь выглядит так по-простому привлекательно и солидно, так по-странному уютно, что Хансо слегка смущается, прикрывая голую грудь тканью. где-то глубоко внутри проскальзывает мысль о том, что он был бы совсем не против видеть Винченцо каждое утро. — да, хен, мне пора идти, — Хансо отворачивается, собираясь наконец одеться и старательно игнорируя скользящий по его коже взгляд. он слышит, как мужчина делает несколько шагов к нему, останавливаясь за спиной. примерно в двадцати сантиметрах от соприкосновения, но даже так Хансо успевает словить тысячи крошечных мурашек. — сильно болит? — Винченцо осторожно касается слегка позеленевшего синяка на талии в поглаживающей манере, укладывая подбородок на плечо, и у Хансо вновь появляется это чувство непривычности, чувство, когда что-то происходит впервые и его тело полностью отключается, не зная, как реагировать. — н…нет, хен, я в порядке, не волнуйся, — его пальцы чертовски теплые, и Хансо поворачивается лицом к мужчине, чтобы обе ладони осели на его талии, оставляя под собой теплые пятна. он только сейчас замечает, что черные волосы еще не уложены, и позволяет себе на секунду дотронуться до них. — ты очень спешишь? может, останешься ненадолго на завтрак? можешь умыться в ванной, я дам тебе новую щетку, — Хансо мгновенно сдается, не имея ни сил, ни желания отказать, так что ему требуется всего пара секунд, чтобы сказать неловкое «да, хорошо, хен, я не против» и получить драгоценный легкий поцелуй в скулу.• • •
— хен, ч…что ты имеешь в виду? — Хансо, кажется, слышал звук разбитого стекла: ваза падает на пол, превращаясь в несколько печальных осколков, а после они вдавливаются под чьими-то туфлями в твердый пол, крошась и создавая отвратительный звук. или, возможно, Хансо в полной мере научился предугадывать свое будущее и теперь видел в других вещах самого себя. в вещах? — юноша жмурится, избавляясь от ненужных мыслей, и возвращается глазами к старшему: вот он делает первый шаг к нему — желание убежать горячо пульсирует в голове, и Хансо думает, что он, вроде бы, находился не так далеко от двери; второй; третий — поломанный вдох царапает горло; четвертый — на котором Хансо бесконтрольно отступает назад, потому что Джуну стоит слишком близко и теперь существует от него меньше, чем в полуметре. — что я имею в виду? — в горле оседает комок. у Джуну голос низкий, злости полный, и Хансо хочется куда-нибудь себя деть и переждать, пока старший не придет в более-менее спокойное состояние, — что я имею в виду, Хансо? — он срывается на крик, и глаза младшего падают в пол, пальцы прижимают папку к груди, словно она — спасательный круг, но Хансо все равно захлебывается и тонет, от слишком сильной пощечины оседая на полу. жгучая боль туманит сознание, и ему отчасти удается расслышать в свой адрес что-то вроде «блядь» и «ублюдок», когда чужие пальцы хватают его за затылок, заставляя встать на трясущиеся ноги, и толкают к столу.• • •
Хансо переживает подобное впервые за очень долгое время — уютный завтрак с кем-то, кем он дорожит и кто, кажется, дорожит им тоже. — извини, я не так хорош в готовке, — он удивленно поднимает глаза, не ожидая подобных слов — еда на его тарелке выглядит совершенно прекрасно: идеально поджаренный тост со сливочным сыром, зеленью, кусочками лосося и яйцом-пашот говорят о совершенно обратном, и юноше хочется узнать, есть ли что-нибудь в этом мире, в чем Кассано не был бы так хорош? — почему? мне кажется, это лучший завтрак, который у меня был за очень долгое время, — он, определенно, не будет скрывать свой восторг — особенно при виде этой крошечной теплой улыбки на чужом лице. это, в какой-то степени, освежает: они сидят за барной стойкой, иногда кидая друг другу короткие бессмысленные фразы о погоде и о том, как громко, оказывается, просыпаются остальные соседи на верхних этажах; наслаждаются едой и ананасовым соком со льдом; вместо телевизора тихо шумит кондиционер, и прохладный воздух приятно оседает на шее — и все это ощущается таким комфортом в груди и уютом, что Хансо ненарочно думает о том, как же давно он этого не ощущал, как же сильно сейчас они вдвоем напоминали ему• • •
— ты действительно тупой или прикидываешься, Хансо? — край стола болезненно врезается в живот, но юноша совсем не успевает опомниться от столкновения, когда чужие пальцы впиваются в его плечо, поворачивая, — ты действительно думал, что я все это время не знал, что ты творил у меня за спиной? — ему не дается времени на реакцию: тяжелая ладонь вновь оседает на правой щеке, заставляя левую прижаться к прохладной деревянной поверхности, непрошенные слезы подступают к глазам, и Хансо закрывает лицо руками, по-детски пытаясь сбежать от возможного следующего удара. — х…хен, пожалуйста. — убери руки, — это больше похоже на рычание. слабое юношеское сердце делает тысячу стуков в минуту, словно пытаясь вырваться, и он все еще не смеет сделать сказанное, чувствуя, что будет только хуже, — живо, Хансо. — н…нет, хен, прошу, прекрати это, — почти навзрыд. его ладони — мокрые, щека пульсирует, отдавая в виски, и слезы отвратительно застилают глаза, размывая картинку, когда мужчина с силой прижимает одно из его запястий к столу. Хансо такой слабый, думает Джуну, шире раздвигая чужие непослушные колени и умещаясь между. пальцы его свободной руки мягко оседают на покрасневшей коже лица, поглаживая; спускаются ниже, очерчивая покусанные губы, и еще немного — кадык под его пальцами дергается судорожно, и он усмехается на чужие закатывающиеся глаза, стоит ему надавить чуть сильнее обычного. он наклоняется к заплаканному лицу, чтобы тихо прошептать: — кто знал, что ты окажешься такой же шлюхой, как и твоя мать? — и кривит губы в гадкой насмешке, вновь пальцами хватаясь за черные волосы и с силой ударяя чужую голову об стол.• • •
— я не смогу это сделать, хен, — юноша ломает уголки губ в кривой улыбке, поочередно смотря то на лицо Винченцо, стоящего напротив, то на пистолет в своих ладонях: он черного цвета, прохладный, небольшой и, наверное, его достаточно легко спрятать в пиджаке, но Хансо понимает, что он слишком труслив, чтобы направить его дуло на кого-либо, слишком несмел, чтобы выстрелить из него в своего старшего брата. даже если ситуация будет на грани жизни и смерти, — я не смогу в него…я… — ты не должен, — Винченцо коротко качает головой, — я хочу, чтобы он был у тебя. на всякий случай. оставь его дома или… на работе. можешь по возможности носить его с собой, — его ладонь оседает на чужом плече, поправляет воротник черного пальто и поднимается к щеке, — просто будь осторожен. совсем скоро состоится суд, и… — слегка запинается, встречаясь с грустной улыбкой. Хансо не знает, как сильно Винченцо удерживает себя от того, чтобы не украсть его из этой чертовой страны, лишь бы он был в покое и безопасности, — …и я сделаю все, чтобы решение было в нашу пользу, — Хансо кивает, все еще с небольшой опаской смотря на пистолет в руках: он темный, прохладный и, определенно, его легко спрятать во внутреннем кармане пиджака, но он понимает, что ему никогда не хватит сил использовать его по назначению.• • •
нет, все-таки не хватит. может, первые десять минут, растянувшиеся в вечность, Хансо и пытался оттолкнуть нависшего над ним брата, но совершенно безжалостные удары по всему его телу и лицу не позволяли ему это сделать, с каждым разом захватывая дыхание и разум, ведь кружило голову: тысячи разноцветных мошек переливались между собой, создавая перед глазами мутное и, казалось, ничем не преодолимое полотно. с каждым новым всплеском боли темнота разрасталась, некачественным обезболивающим действуя на нервы. и Хансо не знал, чего он хотел именно: упасть в эту темноту с головой и почувствовать облегчение, либо с криком сбежать подальше от нее, ведь он с детства боялся темноты. — хэй, скажи мне, Хансо, — горячая ладонь спускается вдоль почти голой грудной клетки к сжимающемуся слегка заметному прессу. еще чуть ниже, и из чужого рта вырывается всхлип, — ты можешь быть честен со мной, — треморные ладони в последний раз упираются в чужие плечи, и хриплый смех обжигает ухо. пуговица расстегивается, молния делает соответствующий звук. Хансо не может остановить слезы, и Джуну вновь подмечает то, как же прекрасно выглядит этот слабый мальчишка в своей почти полной уничтоженности, — тебе нравилось, когда он прикасался к тебе здесь, хм? — н…нет, я… прекрати. хватит, — Хансо вздрагивает, когда ладонь забирается непозволительно далеко, и давится в чужом прикосновении и моментальном отвращении к происходящему и к себе, — пожалуйста, хватит… хен, прошу. — знаешь, Хансо, — губы на секунду мажут по шее, спускаются к ключицам и оставляют на них горячий выдох, — ты очень разочаровал меня, — за стиснутыми на коже зубами следует вскрик, — и что же ты предложишь мне сделать с тобой, хм? — сквозь пелену Хансо видит, как чужие брови ломаются в наигранной грусти, — ведь ты такой неисправимый. такой непослушный, — он не сразу понимает, как чужие руки подхватывают его за талию, — тише, не кричи, — переворачивая на живот, — ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь нас услышал, верно? чтобы кто-нибудь зашел и увидел тебя таким? — и Джуну смеется на мгновенно притихшего младшего: его рубашка скомкалась у лопаток, спина подрагивает, и он не удерживается от того, чтобы с нажимом провести пальцами по белесым полосам на коже. да, Хансо слишком слаб, думает Джуну. по-отвратительному слаб.а слабые всегда умирают первыми.
• • •