О сладких мальчиках и вампирских разборках

***

Минхо не знал точно, какую эмоцию передает его лицо в этот момент откровения Охотника, но, судя по тому, как тот засуетился, эмоция была очень яркой. — У меня тоже такие есть, — сказал Хван. — В первый день рождения делают небольшой надрез на правой лопатке, а на левой — когда получаешь первый клинок. — И вы каждого, у кого есть какой-то детский шрам, называете Охотником? — хмыкает Минхо, отбирая у Хёнджина футболку. — Это всего лишь шрам. Может, с дерева упал или с кошкой заигрался. — Ошибки быть не может, — давит Хёнджин. — Наши отметины ни с чем не спутаешь. Ты Охотник по праву рождения, Минхо. Вопрос лишь в том, у каких Охотников тебя украл Хан Джисон. — Ты не вполне понимаешь, — Минхо надевает футболку. — Хан Джисон не любит Охотников. Он бы побрезговал забирать их ребенка даже в качестве еды. Воспитывать? — Минхо хмыкает. — Он бы на это не пошел, даже если бы ему заплатили. Даже нет — если бы ему подарили целый город, он бы не согласился. — В мотивах Хан Джисона разбираться будут другие. Преступления подобного рода — не моя специализация. — Да не было никакого преступления! Ты не слышишь? — Это ты не слышишь! — Хёнджин повышает голос и стучит ладонью по столу. — Только Охотники не впадают в зависимость от укусов вампира. Иначе бы нас выкосило лет триста назад. И на тебе наша метка. Ты не просто крови Охотников, ты из семьи Охотников. Где-то в наших рядах есть кто-то из твоих родителей. Понимаешь? А может оба. Может, у тебя есть большая семья… — Не включай мне тут Болливуд только, — Минхо закатывает глаза. — Джисон бы мне сказал, будь я, как ты это назвал? Крови охотников. Уж он-то… «С огнем играешь, Мин Джисон». Так сказал Создатель Джисона, посмотрев на Минхо. Возможно ли, что он сразу понял, кто перед ним? Если так, то вампиры все же чуют Охотников? И тогда Джисон действительно знал, чьего ребенка крадет?.. Нет, это все какая-то чушь. Джисон, может, и отчаянный, но не тупой. Даже будь ему очень скучно, он бы не стал красть ребенка, из-за которого его могут прикончить. Случайного ребенка — легко. Но он бы ни за что не взял Минхо, зная, что его будет искать орда убийц с клинками. Он все это время вел себя прилично, с чего бы ему… Или он вел себя прилично как раз потому, что уже совершил тяжкое преступление и просто не хотел светиться? Это бы объяснило и то, почему он не хотел отпускать Минхо на допрос. — Он сам сказал, что ты — не то, о чем я думаю. Он был прав, о таком я не думал. История знает примеры, когда Хозяева сохраняли своим игрушкам мозги, чтобы не заскучать с ними, но ни одна кукла не может не ответить на вопрос, кто ее Хозяин. Зависимость так сильна, что она ценнее жизни. Это похоже на безумие. Ты не безумен, ты абсолютно самостоятелен. Твой разум затуманен, но ты — это ты. И я бы предположил, что ты какой-нибудь бастард, но твой шрам говорит об обратном. Ты родился в семье Охотников. Ты должен был вырасти и стать Охотником, как все мы. И как я. — Даже если так, — резко бросает Минхо, — что с того? — А то, что у тебя будет семья. Настоящая. Нормальная. Мы все здесь делаем одно дело. Мы больше, чем коллеги, мы почти семья. Тебе здесь помогут. Мы избавим тебя от влияния Джисона, попробуем восстановить память. Запрос на поиск семьи я отправлю, как только отведу тебя отдохнуть. — Нет. — Что? — Мне не нужно отдыхать. Не здесь. Я не останусь, — чеканит Минхо. — Я иду домой. — К убийце и похитителю? — хмыкает Хёнджин. — Забудь про него, считай, мы тебя от него уже избавили. — Он не крал меня. Я не выдвигал обвинения и не буду. — Это и не нужно, — покачал головой Хёнджин. — Мы же не полиция. Даже когда у нас воруют оружие — это уже большое преступление, а украсть нашего ребенка… — Я не «ваш ребенок»! Меня воспитал он! Мне все равно, как так вышло, мне все равно, что у вас тут принято и не принято. Я не останусь, и я не позволю забрать Джисона. А ты, если хочешь помочь, лучше проверь Ким Хонджуна. Он зарегистрирован? — Я работаю в Сеуле и располагаю данными только о сеульских вампирах. Могут уйти недели прежде, чем мы отыщем записи о нем. — Нахрена вообще тогда нужна регистрация? — Ты удивишься, как много вампиров столетиями не покидают один и тот же город. — Ну этот покинул! — Со слов похитителя детей, — напоминает Хёнджин. — Ты сам видел этого Ким Хонджуна? Или кого-то из его клана, кроме Уёна? Ты ведь даже на допросе Джисона толком не был, он тебя выпер. И подумай сам, если этот Уён смог тебе внушить, что вы с ним знакомы несколько лет, что с тобой мог сделать Хан Джисон? Как ты можешь доверять ему? — он сделал паузу. — Или себе? Минхо смотрит ему прямо в глаза, но не может сказать ни слова. Мысленно он посылает его куда подальше снова и снова, но одна идея, одна малюсенькая, хлипкая идея о том, что Охотник может быть прав, не дает ему раскрыть рот. Пускай шрам — это выдумка, чтобы подорвать доверие Минхо к Джисону. Но Минхо видел Чимина. Минхо видел, что для клана Ким сам Минхо — лишь расходный материал. Вампиры действительно относились к людям именно так, но Джисон… Джисон был другим — так Минхо подумал. А может, другим действительно был Минхо? Что, если это — большой эксперимент забавы ради? Как еще развлекать себя, прожив пять сотен лет? Что, если Хёнджин прав? Что, если вся его жизнь действительно одна огромная ложь? — Я тут не останусь, — упрямо говорит он. — Хорошо, — чуть подумав, Хёнджин сдается. — Ты можешь возвращаться, но я все равно сообщу о тебе куда следует, — он снова медлит, — и поищу информацию об этом клане Ким. Если они везде питаются, как в Сеуле, по их маршруту должны были оставаться горы трупов. Минхо кивает и дергает ручку двери. — Минхо, — Хёнджин кладет ему руку на плечо. Почти подбадривающе. — На твоем месте я бы не сообщал Джисону о нашем разговоре. Минхо резко сбрасывает руку с плеча и выходит, но Хёнджин догоняет и быстро кладет ему в ладонь какой-то пузырек. — Выпей это, — говорит он. — И в течение 12 часов Хан Джисон не сможет тебя загипнотизировать. Отличный шанс проверить, так ли он честен с тобой, как ты думаешь. Минхо смотрит на него зло и отталкивает. Идет к лифтам, забыв даже подумать о том, как будет покидать здание без пропуска Хёнджина. Вообще ему стоило бы вызвать такси или сесть на автобус, но ноги сами несут от светофора к пешеходному переходу, мимо стоянок и парковок, мимо всех автобусных остановок. Он идет и идет, не останавливаясь, хотя никогда не был поклонником прогулок. Ему просто надо идти. Надо делать какое-то действие, надо занять мозг хоть какой-то командой, пускай и такой банальной, как просто переставлять ноги. Потому что больше у него в голове нет ничего. Одна команда идти, а кроме нее лишь шум. Навязчивый гул, словно к ушам приставили колонки и басы бьют так громко, что уже не можешь слышать музыки. Вибрации расходятся по телу, лишая его чувствительности. Минхо не чувствует, как идет. Не чувствует встречного ветра. Не ощущает запахов и не различает цветов. Он просто идет. На его жизнь, на всю его сраную жизнь словно только что опустили купол. Непроницаемый купол, словно он на каком-то шоу, и его не выбрали. Вот вам, мол, три подноса, выберите блюдо. Жизнь Минхо на втором подносе, и никто, совершенно никто не выберет такую жизнь. Она ему даже не принадлежит, если так подумать. Можно стенать о том, что в ней не было ни звука правды, ни одного счастливого момента, ни одного лучика надежды, но все куда проще. Это просто не его жизнь. Он не может на нее жаловаться, потому что она не его. Его жизнь отобрал Хан Джисон. Отобрал, стер и переписал так, как ему было удобно. Минхо повторял себе снова и снова, что Джисон — мудак последний, но хотя бы честный. А если не честный, то хотя бы предсказуемый. Но что, если и это он знает только потому, что так хочет Хан Джисон? Как отличить свои мысли от внедренных? Как понять, осталось ли в голове хоть что-то свое? Вчерашний день реален? А прошлый год? Есть ли в его жизни хоть одно настоящее воспоминание? Ведь все, что Минхо знает наверняка — ему было шесть, когда Хан Джисон его похитил. Хотя похитил — это очень громкое слово, он ведь просто его… — Украл, — Минхо дергает, и он, истерично всхлипнув, останавливается. Подходит к перилам моста и смотрит вдаль, туда, где река сливается с небом в одно целое. — Он всего лишь меня… Украл. Когда он подселил эту мысль? Когда Минхо было шесть, чтобы он меньше плакал? В одиннадцать, когда начал задаваться вопросами о своем происхождении? В шестнадцать, когда Хан Джисон перешел от намеков к действиям? Когда ему захотелось сделать Минхо удобным? Когда его собственная жизнь слилась в одно целое с мечтами Джисона? Когда Ли Минхо перестал существовать? — Красивый парень не вернуть Минхо? — робко спрашивает Феликс. — Минхо… Делать плохо? — Если кто и сделал что-то плохо, то это не Минхо, — Джисон вздыхает с грустной улыбкой и протягивает неофиту пакет крови. — Поешь. Сейчас всегда надо быть сытым. — Ужин для Минхо? Готовить? — продолжает Феликс. — Я уметь. — Не думаю, что он вернется, — после паузы признает Джисон и опускает голову. — Теперь вряд ли. Он столько раз интеллектуальной разминки ради представлял, как Минхо уходит от него. Просто в шутку — ведь не было никакого шанса, что Минхо действительно удастся уйти. Джисон чувствовал его, знал все его повадки и, в конце концов, владел всеми средствами, что были в распоряжении Минхо. Если бы тот и решился сбежать — вышло бы короткое забавное приключение, не больше. Почти как вылазка за город. Теперь же Джисон точно знал: Минхо может скрыться, причем без особых проблем. С ресурсами Охотников, со всем их оружием, лекарствами, с международной сетью штабов… Минхо не составит труда исчезнуть. И Джисон больше никогда не увидит его. Минхо столько раз говорил, что мечтает об этом. Был ли он серьезен? Джисон никогда не задумывался, всегда воспринимал это как шутку. Теперь же гадать было поздно, а ждать — напрасно. Минхо не вернется. А если и вернется, то… — Давай поговорим о нас, — Джисон дергает головой, словно прогоняя наваждение, и смотрит на Феликса. — У тебя есть вопросы. — Я вампир, — задумчиво говорит Феликс. — Пить кровь. Чувствовать воздух? — он цокает, подбирая слово. — Запахи! Чувствовать запахи. И еще… Очень быстрый? И слышу… Много. — Все верно, — благосклонно кивает Джисон. — А также у тебя есть иммунитет от солнца — это тебе от меня досталось. А мне от моего Создателя. А ему… Хм, понятия не имею, — он разводит руками. — Мой Создатель — тот страшный вампир, к которому мы ездили. — Чимин — его человек. А Минхо — человек хена? Вот сдался ему Минхо! — Вроде того, — Джисон решает не раздражаться понапрасну. Любопытство надо поддерживать, а не душить на корню. — Но Минхо не такой, как Чимин. Чимин… Ух, — Феликс вздрагивает и качает головой. Что ж, сложно было не заметить. Для человека это могло выглядеть не так подозрительно, но для вампира разница была такая, словно он увидел, как кто-то выгуливает собаку на крыше, тогда как другой — в своем саду. Феликс был вампиром и людей видел соответственно. И сравнивал. — Ты прав, — соглашается Джисон. — Но этот разговор мы отложим. Давай о чем-нибудь еще. — Другие гореть на солнце? — В большинстве случаев — да, горят. — Но твой Создатель — нет, — Феликс загибает пальцы. — И плохой болтун тоже, — продолжает он. — И мы. — Потому что все мы одной вампирской линии, — поясняет Джисон, рисуя в воздухе неровную линию. — Создатель создал меня, а я тебя. А того болтуна создал мой брат, который тоже не горит на солнце. — Ты сказать, брат не может создавать вампиров, — вспомнил Феликс. — А ты можешь? — Это… Немного сложнее объяснить, — Джисон почесал щеку и, откинувшись в кресле, приглашающе похлопал по колену. Феликс явно сомневался, но ослушаться не решился и вскоре уже сидел у Джисона на колене. Джисон придерживает его одной рукой за талию, другой поглаживая по голове. — Видишь ли, у вампиров много разных способностей. Есть способность клана: у нас это иммунитет к солнцу. Есть индивидуальная особенность: в моем случае это обращение вампиров. Такая способность много у кого, но все же не у всех. У Хонджуна ее нет, но возможно она есть у кого-то из его детей… Откуда бы они ни взялись, — раздраженно закончил он. — И есть способность вида. Мы неуязвимы для человеческого оружия. Быстро восстанавливаемся практически от любого повреждения, если оно нанесено не оружием Охотника. И поскольку это все в нашей крови — мы можем ею лечить. — То есть, если человека ранить… Я мочь спасти? Кого угодно? — Ну уж ты не торопись, — Джисон несильно стукнул младшего по лбу. — Никогда не давай свою кровь кому попало, Феликс. Во-первых, люди ее чаще всего не заслуживают. А если и заслуживают, то спасать их — не наша забота. Да и вообще, вампирская кровь может быть не только лекарством, но и оружием. Бывало, что люди от нее слепли или сходили с ума. Не говоря уже о том, что, если убить того, кто выпил вампирской крови… — Он стать вампиром! — Феликс улыбается. — Как я. — Верно, — Джисон тоже улыбается. Какого все-таки красавчика он выбрал, ну глаз же не отвести! Джисон много вампиров повидал, но таких конфеток — всего пару штук. Феликс еще поразит все их сообщество… Если доживет. — А обращение — это всегда гемор. Жуткий. К тому же ты юн и можешь случайно убить. Способность к обращению проявляется куда позже. Да и вообще со способностями, — Джисон качает кистью, будто отмахиваясь от мухи, — все очень сложно. У всех все работает настолько по-разному, что сами Охотники не могут разобраться во всем, хотя очень стараются. — Охотников нельзя кусать? — Опасно. Охотники… — Джисон снова вздыхает. — Существуют чуть меньше, чем мы. На любую силу должно быть противодействие, и они — наше. Они сильнее людей, умнее, их учат думать, как мы, учат быть жестокими, как мы. Учат не щадить. Их оружие может нас убить, а их лекарства… Очень портят их вкус. И потенциально токсичны. — Они не любить людей, которые жить с вампирами? И снова о Минхо. — Нет. Просто редко когда люди живут с нами добровольно. Они для нас, знаешь… Как питомцы, в общем-то. Или как корм. Охотники так думают. И в целом они правы. — Минхо — питомец? Или корм? — робко уточняет Феликс. Джисон поджимает губы и мягко сгоняет Феликса с коленей. Тот, чувствуя свою вину за вопрос, тут же опускается на пол, укладывая голову на колено хена. Минхо уйдет. Но Джисон не останется в одиночестве — не теперь. С остальным он как-нибудь справится. — Минхо куда больше, — признает наконец Джисон, прикрывая глаза, — но мы ему об этом никогда не скажем. Когда Минхо наконец возвращается, Джисон, кажется, учит Феликса читать по-корейски. Во всяком случае, так это выглядит: они сидят вплотную друг к другу на полу у журнального столика. Джисон что-то показывает Феликсу в книге, произнося слова по слогам, а Феликс кивает и неспешно повторяет. Получается у него так себе, но Джисон выглядит поразительно спокойным. Когда он учил читать Минхо, все было куда менее мирно. Смотреть на них даже забавно: они выглядят ровесниками. Оба на двадцать с хвостиком. Чисто студенты за домашкой, сейчас дочитают параграф и начнут обсуждать девчонок и вечеринки. Ну, может еще Скайрим. Знал ли Джисон, что такое Скайрим? Очень вряд ли. Минхо вдруг понимает, что больше не чувствует угрозы в присутствии Феликса. Ему вообще сейчас… Нет, не спокойно конечно, но Феликс тут совсем ни при чем. Минхо собирается поговорить с Джисоном перед тем, как решить, что делать дальше — поэтому и нервничает. Интересно, что чувствует Хёнджин, когда смотрит на вампиров? Они кажутся ему опасными? Или он, как и Минхо, видит их обычными людьми? Это конечно вряд ли. Что сейчас бы чувствовал Минхо, воспитай его охотники? Мог бы он так спокойно стоять рядом с вампирами? Он бы хотел смерти Феликса? Или Джисона? Они казались бы ему тараканами, которых надо поскорее изничтожить, или хищниками, к которым лучше не поворачиваться спиной? Гадать об этом бесполезно. Той жизни с ним никогда не было и уже никогда не будет — спасибо Джисону. — Надо поговорить, — холодно говорит он. — Феликс, посиди у себя. Феликс тут же кивает и поднимается. Помахав Минхо, он закрывается у себя. Очаровательный ребенок. — Даже не спросил, — возмущенно произносит Джисон. — Я его Создатель, но слушается он тебя. — Ты поэтому меня Охотниками пугал? — в лоб спрашивает Минхо. Он стоит там же, где и был. У него нет никакого желания подходить ближе. Вообще-то наоборот — ему очень хочется уйти, но он не сможет просто забыть обо всем, что было. У него есть вопросы, и Джисону придется на них ответить. — Чтобы я к ним не ушел? — Как бы ты к ним ушел? — вздыхает Джисон. — Ты же понятия не имел, кто ты. Зайди, пожалуйста, уже, мне некомфортно так общаться. Минхо бесит его спокойный тон. Бесит как никогда. Это не напускное — Джисона и правда не трогает то, что происходит. Он просто отвечает на вопросы. Будто эта беседа — такая же, как все прочие. Будто ничего страшного не произошло. — Зачем? Джисон не отвечает. Неспешно закрывает книгу и кладет ее на стол, теребя обложку за краешек. Сосредотачивается на голосе Минхо, на его сердцебиении. Он не испуган — взбешен. Но голос такой… Пустой. Он ведь все уже знает. И наверняка успел подумать, что чувствует по этому поводу. Все происходящее просто… Попытка пристыдить? Этого он хочет добиться? — Ты украл меня у Охотников? — спрашивает Минхо. Делает образный шаг назад: дает Джисону шанс рассказать все целиком. Обычно Джисон довольно точно считывает его эмоции, но сейчас совершенно не понимает, что человек вкладывает в этот вопрос. Он расстроен? Разочарован? Зачем этот вопрос? — Это имеет значение? — Джисон не отрывает взгляда от книги. — Я это и хочу понять. — О, — Джисона осеняет, — ты думаешь, я украл тебя, чтобы насолить Охотникам? — Я не знаю, что думать. Ты мне скажи, зачем это сделал. — Я уже говорил тебе, помнишь? Я просто увидел тебя и решил украсть. — Где ты меня увидел? — давит Минхо, кажется, против воли делая шаг к Джисону. — На детской площадке, — равнодушно отвечает Джисон. — Я ведь говорил, — повторяет с легкой улыбкой. — Я тебе все рассказал уже давно, не делай вид, что это не так. — И что, никто не присматривал за мной? — словно не слыша, продолжает Минхо. — Я не знаю. Никто мне не помешал. — «Не помешал» — это не смог или не попытался? Видно, что этот вопрос его особенно волнует. Родители. Люди так беспокоятся о кровных связях, так хотят быть уверенными, что есть те, кто любит, для кого они всегда желанны. Кто никогда не обидит и всегда защитит. У Джисона родители тоже были когда-то, но честное слово — он не помнил о них уже совершенно ничего. Ни лиц, ни имен, ни как они жили. Он их пережил или они его?.. Кто знает. Джисон помнил себя с момента, как открыл глаза дома у Создателя, и только его и считал отцом все эти годы, да и то потому что так велел Создатель. Ему тоже нравилось играть в семью. Хонджуну тоже наверно нравится сейчас — он всегда говорил «отец» с таким подобострастием, что Джисона тошнило. Наверняка сейчас наслаждается тем, что его тоже теперь так называют. Чертов позер. — Минхо, — Джисон вздыхает, — ты ведь знаешь, что для меня все иначе. Я украл тебя, потому что понял, что хочу тебя украсть. Мне никогда не хотелось красть детей, а тут захотелось. Я и украл. — Но ты… — Знаешь, что ты делаешь сейчас? — резко перебивает Джисон. — Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что твои родители тебя любили и в попку целовали. А потом пришел злой вампир и испортил ваше семейное счастье. Ты пытаешься сделать из меня врага, потому что на горизонте замаячила другая жизнь. Нормальная — как у всех. И теперь ты ищешь повод меня бросить и уйти в эту лучшую жизнь. Минхо молчит и не сводит взгляда с Джисона. Сложно понять, прав ли вампир. Может, Минхо сам еще не определился. — Хочешь уйти — уходи, — выдыхает Джисон, чувствуя потребность что-нибудь сломать. — Но не делай мне мозги. Я не раскаивался тогда и не раскаиваюсь сейчас. Я сделал то, что хотел. Как и всегда. — И ты надеялся, что я никогда не узнаю? Или тебе было все равно, узнаю ли я? — А как бы ты узнал? — Джисон скалится. — Я же прямо здесь, — он постукивает указательным пальцем по виску. — Ты бы и сейчас не узнал, если бы Охотник не вмешался. У Минхо дрожат губы, и он на секунду сжимает их, словно проглатывая что-то очень большое и колючее. Болезненное. Что-то, что разрушит его и уже не даст собраться обратно. — Сука, — говорит он. — Ты такая сука. — Тогда собирай вещи и вали к Охотникам. Найдешь мамочку с папочкой и будете любиться до конца ваших никчемных смертных жизней, — Джисон идет к холодильнику и достает оттуда пакет с кровью. Минхо так и поступает. Не разуваясь, проходит дальше и громко хлопает дверью их (когда-то) комнаты. Джисон медленно цедит кровь, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Минхо уйдет. Прямо сейчас соберет вещи и уйдет. Правда уйдет. Собирается Минхо быстро: у него всегда было мало вещей, по большей части — учебники и джинсы. Он часто говорил, как станет врачом и купит отдельный дом, а до тех пор Джисон может в жопу запихнуть себе свои деньги. Что ж. — Ким Хонджун, — говорит Минхо. — Он правда существует? — Правда, — отвечает Джисон. — И Чон Уён, и Мин Юнги. И Хан Джисон. И лучше тебе не забывать этих имен до тех пор, пока не узнаешь, что все мы мертвы. Минхо не реагирует на сказанное и, повесив спортивную сумку на плечо, выходит из дома. Джисона рвет, когда шаги стихают. Пакет с кровью летит в стену, за ним отправляется все, что попалось под руку. Нож входит в обои по самую рукоять. Осколки тарелки отлетают в окна, оставляя на стекле трещины. И когда Джисон собирается перевернуть барную стойку, входная дверь снова открывается. — Забыл трусишки? — елейно спрашивает Джисон. — Он у меня в машине, — спокойно поясняет Охотник. Днем Джисон считал его симпатичным, а сейчас так хочется раскрошить его мерзкую морду… В его руке снова зажат клинок, но уже двумя руками — боевая стойка Охотника. — Супер. Поискать его трусишки? — спрашивает Джисон, нервно усмехаясь. — Я забираю твоего неофита, — холодно говорит Охотник, делая шаг к Джисону. — А чего не днем? — цокает Джисон. — Вы же в курсе, что мы с ним ходим под солнцем? Чего на ночь глядя тащиться на… — Это не допрос, — перебивает Охотник. — Твой неофит — наш главный подозреваемый.