abstractum pro concreto

      Наверное, фронтменом быть вообще нелегко. Поэтому Нанами не фронтмен, а бас-гитара.       На нем бандана, которая прекрасно впитала пот от яркого выступления, светло-бежевый пиджак на голое тело и расхлябанный леопардовый галстук, — Нанами известен этим образом еще со студенческих годов и уже для всех фанатов ассоциируется именно с таким стилем. Брюки, естественно, под цвет пиджака, под которыми тоже абсолютный нуль. Он бы не стал ни за какие деньги летом выступать в костюме, если бы не талантливая швея.       Нанами врывается с свою гримерку после концерта, за который получили ахуевший гонорар на пару месяцев кутежа. Атакует жуткая жажда, пропотел, как свинья, играя со своей группой подарившие им популярность песни. В гримерке огромный угловой косметический стол, на котором космическое количество пустых бутылок из-под вина, ликера и коньяка, которые вписал Нанами в свой райдер.       Взвешивает бутылки, рукой сбрасывая ошметки еды и пачки сигарет, и находит полупустой ванильный ликер. Отпивает сразу, никак не утоляя свою жажду, скорее, жажду затравить алкогольного червячка и перевозбуждение от толпы. Ликер слегка жжет горло, отпрянул и морщится, прокашливается. Слишком большие глотки. Немного теплый, а хотелось бы попрохладней.       Нанами поднимает взгляд, сдавливает горлышко бутылки и видит: на кожаном огромном диване позади сидит вразвалочку Годжо, смотрит на него и игриво покачивает ногой, а на лице — хитрая ухмылочка.       Годжо накрасил глаза, подвел карандашом и слизистые, а на теле — самая обычная черная майка и черные порванные скинни джинсы. Они расстались пару минут назад, и Годжо явно спешил в гримерку Нанами быстрее него же.       — Утоляешь жажду ликером?       — Какого хрена ты здесь делаешь?       — Эй, не смотри на меня так. Она была не закрыта.       — Это ничего не значит, — Нанами смотрит на него через заплеванное зеркало. Гримерка плохо освещена кроме зеркала с лампочками и поломанного торшера в углу. — Я вообще думал, что ты не придешь.       — И почему ты так думал? — Годжо вальяжно встает с места, подходит со спины. Кладет руку на плечо, поворачивает Кенто на себя. — Почему ты так не уверен во мне?       — Я не не уверен. Меня раздражает то, как ты легко ко всему относишься.       — И ты думаешь, что это распространяется и на группу?       — Не думаю — знаю.       — И на тебя?       — Не увиливай.       Годжо хмыкает, закатывает глаза и отбирает у Нанами ликер, самому отпивая. Кенто замечает скачущий кадык, блестящий кайал на слизистой глаза и легкий запах пота от Годжо. Они встречаются полгода, но назвать это полноценными отношениями нельзя — они просто трахаются, когда двоим вздумается, а при ссорах даже среди членов группы Годжо всегда обвиняет Нанами и всегда именно в него кидает бутылки и микрофоны. Ну, Нанами гораздо умнее, на провокации не ведется. Поэтому и бутылки, и микрофоны, отбивает своей гитарой, из-за чего приходится часто их менять.       Фанаты уже давно строят теории, что они ебутся. Годжо заявляет об этом открыто, подкатывая к Нанами во время выступлений, а Нанами никак на это не реагирует. По крайней мере, пытается. И раз до сих пор нет заголовков — то делает это на профессиональном уровне.       А первый шаг в их отношениях сделал сам Годжо. Просто не мог не смотреть, как Нанами разогревается перед каждым выступлением со своей бас-гитарой, перебирая струны и колки тонкими длинными пальцами; как Нанами подолгу смотрит в одну точку и пьет крафтовое пиво, как слизывает все с губ и в такт радио стучит носком ботинка. А из радио играет, как раз, именно их песня.       Нанами же не мог не обратить внимание на любовь Годжо к обтягивающим джинсам и к любви к макияжу. И к сладкому, когда облизывает чупа-чупс или теплое мороженое с рук; к его напускной детской манере отражать недовольства остальных в группе из-за его постоянных загулов и ты дохуя смотришь на задницу кенто. ты нас блядь бесишь, включи мозги и начни писать текст, сатору.       Спорить бессмысленно. Смысла в их отношений столько же, сколько в пареной репе.       Годжо делает первый шаг — прям как в отношениях, — ставит бутылку на столик и снимает с Кенто бандану.       — Любишь же ты все усложнять, Нанамин, — интимно чеканит Годжо. — Сколько мне еще тебе говорить, чтобы перестал во мне сомневаться?       — Мне стоит верить лишь твоим словам?       — А почему бы и нет? Мы знакомы слишком долго, чтобы ты до сих пор мне не верил.       — Тебя группа уже ни во что не ставит. Могу и я перестать, хочешь?       — Как твоей душе угодно!       Нанами щурится. Не верит. Слишком неоднозначно.       Годжо кладет руки на бока Нанами и немного склоняется. От Нанами слегка обдает потом и парфюмом, который купил чуть ли не за цену квартиры в центре Токио, и кратко целует в уголок губ. Нанами понимает, к чему Сатору клонит, и пихает от себя. Разозлить и раззадорить надо.       — Не-не, никакого секса, — издевается. — Я еще не закончил.       — Да ладно тебе… я со сцены мечтаю о твоей заднице. Не вынуждай меня, хорошо?       — Не вынуждай что?       Годжо прикусил щеку, язык, свое неистовое желание, которое весь вечер томится в мозгах и не дает нормально функционировать, — его ведет, как собаку, от легкого мускусного запаха и предвкушения этой прекрасной округлой задницы в костюмных штанах. У Нанами с фигурой все слишком роскошно, чтобы не пользоваться этим. Годжо бы предпочел удары по хребту гитарой, чем не трахать Нанами каждый удобный раз.       И делает по-своему: жестко давит в грудь Нанами, прижимается ногами и вынуждает его облокотиться на столик, почти ударяясь головой об зеркало. Нанами подумал: Годжо не меняется.       — Не вынуждай применять силу.       Кенто закатывает глаза, откидывает голову на зеркало и случайно задевает пустую бутылку вина. Годжо разводит коленом накачанные ноги, встает между ними, и сразу припал к голой груди Кенто, двигая в стороны открытый пиджак. Ласкает косые мышцы, смотрит на них, как пресс напрягается от настойчивых прикосновений, и ведет пальцами к соскам. Нанами нервно выдохнул от горячих рук, в члене завязывается нега, и Годжо оттягивает их, припал языком, следит за реакцией.       Кенто не готов к такому. Поэтому перехватывает руки Сатору, отдаляет от сосков, и тот совсем это не оценил: моментально вырывает свои длинные руки, хватает за леопардовый галстук и дергает на себя.       Нанами шипит, как кошка, и явно недоволен. Годжо тоже. Тянет Нанами за галстук, и тот не поддается, сидя на столике с разведенными в сторону ногами.       — Посмотрите, — начал Сатору. — Впервые ты стал мне сопротивляться.       — Непривычно, да?       — Не буду врать, но да. Ты хочешь поиграть?       Нанами в ответ лишь улыбается. И это служит положительным ответом.       Годжо согласен. Подарит то, чего хочет.       Годжо скручивает в кулак длинный галстук и влажно целует, сразу проникая языком. Поцелуй выходит циничным и грубым, случайно врезается зубами, которые сразу стал вылизывать со всех сторон, чувствуя горькую от ликера слюну, и Нанами, прикрыв глаза, судорожно задышал. Как бы Сатору себя не вел, как бы группу не подводил, но трахается он качественно. И целуется тоже.       Годжо кладет руку на блондинистый затылок, тянет к себе, будто отчаянно целует своего басиста, вылизывает каждый участок эрогенной зоны — рта. Нанами привстал со столика, в страстном поцелуе наседает на Годжо и вынуждает его сесть на кожаный диван, доверяя Нанами и его дезориентации. Жадно смешивает слюни, заполняет гримерку тошными звуками поцелуев, и расстегивает ширинку джинсов, под которыми абсолютный нуль. Нанами не расцепляет поцелуй до конца, кусая тонкие губы, пока тот сам в азарте не отпихнул, не давая до конца насытиться.       Оба протирают губы от кусачего поцелуя, переводят дыхание, и Годжо уже вывалил свой хороший крепкий член, надрачивая по всей длине, — у него в голове нет ничего, кроме яркой таблички «выебать эту задницу»       Нанами, без слов и указаний, лишает себя брюк и обуви, оставаясь только в пиджаке и с перекошенным галстуком на шее, который похож больше на удавку для манипулирования.       — Где резинка?       — Позади тебя.       Годжо оглядывается и находит фиолетовый квадратик резинки на спинке. Встает с места, напоследок еще раз глубоко и нагло целует Нанами с языком — получилось слишком грязно, — и уже его кидает на диван, хватая за галстук.       — Смазка?       — Ты ее истратил.       — В смысле? Я купил новую позавчера!       — Ну, раз ты забыл, то вчера ты приехал ко мне в апартаменты и трахал меня двенадцать часов подряд.       Годжо театрально ударяет себя по лбу.       — Точняк! Ну, раз так, то придется потерпеть.       Кенто закатывает глаза и становится раком. Руками обхватил подлокотник, проглотил ком слюны и чувствует, как позади устраивается Годжо, продавливая весом диван. Годжо пару раз еще раз дрочит, надевает презерватив, и жестко хватает Нанами за задницу. Нанами слегка передергивает, внутренне дрожит, будто бы они это, блядь, делают первый раз, и Годжо пару раз проводит по лоно, давая принять тот факт, что его сейчас жестко выебут сзади. Не сказать, что это отвратительная новость, но Нанами изрядно заебался смиряться с высокомерным характером лидера группы и, по совместительству, своего любовника.       Годжо бы, наверное, и остальных своих друзей по группе бы выебал, если бы не их невыносимые характеры и извечные драки, и пропажи. Оба терпеть друг друга не могут, Годжо их, в принципе, тоже, а Кенто — откровенно насрать. Они уже у руля больше десяти лет, целое поколение вырастили на своих песнях. Как бы недурный вклад в общество.       Годжо хватает Нанами за задницу и входит наполовину. Нанами рефлекторно попятился, зашипел и с осуждением взглянул через плечо, и Годжо улыбается ему. А там уже и входит полностью. В Кенто достаточно душно и узко без подготовки, но можно и потерпеть первые две минуты, чтобы потом, чуточку позже, заливаться в усладе.       Нанами опускает одну руку на свой член, который уже скулит от недостатка внимания, и Годжо хватает за галстук, как коня за поводья, и галстук врезается в стык челюсти и шеи. Годжо начал двигаться, начал разогревать стенки Кенто, и тот от ощущений впивается ногтями в кожу дивана. Чувствует задницей каждый сантиметр через резинку, как слишком удачно Годжо нашел угол и стимулирует простату.       — Ах… блядь! — стонет Нанами. — Б-быстрее…       Сатору всучил до конца и от импульса потянул вновь Кенто за галстук на себя.       — А где волшебное слово?       — Нет…       — Давай, постарайся. Скажи словцо, если хочешь мой член. Давай.       У Годжо хороший голос — поэтому и вокалист их группы. И использовать такой тон ему запрещено мертво-намертво. У Нанами желудок упал куда-то на дно, выгибается сильнее, как кошка, самому насаживаясь на любимый член еще глубже, по самые яйца, вынуждая Годжо сипло задышать.       — Годжо, пожалуйста, трахни меня.       — Прям пожалуйста? Ты меня прям умоляешь трахнуть тебя?       — Да, блядь. Если ты глухая сука.       — Как грубо, продолжай!       Если Нанами груб на язык, то Годжо груб в сексе. На грубое слово — грубый толчок в задницу. От которого Нанами кинуло в жар, в холод, подгоняя это все огромным количеством возбуждения в крови и в мозгу. Годжо приступил, как и обещал, трахать эту задницу безотказно и ритмично, оттягивая Нанами за галстук, когда теряется в ощущениях, чтобы привести его в чувства. Им не хватает музыки в ритм, потому что после такой жесткой ебли, Нанами и Годжо откроют для себя новую песню.       Нанами отвечает движениям, поддается назад к бедрам Годжо, до конца насаживаясь. Немного дискомфортно по началу, но, когда уже задница полностью привыкла к длине и к толщине члена, стало ахуенно до громких стонов, — Нанами стонет, отключается от реальности и умоляет уже в апатии Годжо насадить еще глубже, до самого предела, — и Годжо в этом никогда не откажет, а только приложит руку.       Сатору смахивает с лица назойливые волосы, смотрит на широкую спину Кенто и заползает свободной рукой под пиджак, слегка царапая позвоночник. Нанами дергает лопатками, складывает их, но потом расслабляется и отдается ласкам сполна; Годжо чувствует, как эта узкая и излюбленная со всех фронтов задница доводит его до оргазма за считанные секунды. Тело немеет, мозг конкретно отрубается от реальности, и Годжо насильно трахает до конца и высовывает до конца, натягивает Нанами за галстук и кончает в него с громким стоном гласных.       Кенто находит в себе наглости заулыбаться, чувствуя, как Годжо притормозил и кончает в презерватив. Годжо выставляет одну ногу на пол, борется со страстным послевкусием оргазма, царапает широкую спину и вытаскивает. Резинка переполненная, снимает ее, завязывает и бросает в мусорку — в пустую пачку чипсов. Годжо сбился со счета, когда понял, что перевалил за двадцатый секс с ним, но до сих пор оргазмы, как при первом, — такие же сочные, деструктивные и до столбняка.       Нанами садится на диван, не имея сил собрать мысли в кучу, и давит Годжо на плечи. Понимает все без слов и падает на колени, начинает отсасывать. И Кенто замечает: его макияж слегка поплыл, карандаш отпечатался на нижнем веке и в уголках глаза. Голубые глаза слишком прекрасно подчеркнуты таким макияжем глаз, и Годжо знает это; белые волосы скачут вверх-вниз, делая пламенный минет Кенто.       Нанами громко стонет и стискивает зубы, стоило Годжо рукой подгонять покрасневшие губы и грязно смотреть исподлобья через потекший макияж. Зажимает белесые волосы на макушке, задерживает Годжо в горловом и глубоком, как чувствует, что вот-вот кончит в это блядское горло.       — Слышишь, Кенто, я знаю, что ты здесь и мне насрать что ты… а, ясно. Я знал, что он здесь.       Стоило отсчитать три секунды, в гримерку Нанами, как к себе домой, врывается их барабанщик, — Сукуна. Который сначала застыл, замечая лидера на коленях и с хером гитариста во рту, а потом нахмурился. Кажется, только умные люди знают, что эти двое — трахаются.       А Сукуна, как раз, считает себя крайне гениальным. Не удивляется. Складывает руки на груди, косится на Годжо, который покосился в ответ, держа по гланды стояк.       — Не-не, белобрысый, не отвлекайся. В следующий раз, когда будешь брать райдер на свою ответственность, не забудь, пожалуйста, указать мне таблетки от похмелья и изжоги. Иначе, я убью тебя, а потом тебя, Кенто, потому что ты трахаешься именно с ним. У тебя настолько все хуево со вкусом в мужиках?       Нанами краснеет моментально, Годжо — продолжил сосать, несмотря на жесткий хват в корнях. А даже наоборот, назло Сукуне, вытащил член из глотки, демонстративно поводил по губам и снова взял. Сукуна закатывает глаза, вообще не замечая присутствие Нанами, и не хочет в их соитии даже иметь зрительское участие.       Нанами на бешеной грани кончить и сдохнуть от стыда.       — У нас отвратительный лидер.       А потом до всех троих доносится грубый голос их второго бас-гитариста:       — Эй, Сукуна, ты нашел его?!       — Ясен хуй! Вали сюда!       Все происходит слишком быстро, чтобы Кенто вставлял слова поперек. Он тянет Годжо за волосы, но тот упрям и остался на своем месте, присасываясь к члену магнитом. Голубые глаза говорят: я закончу начатое, даже если здесь появится толпа папарацци.       Сукуна двигается и в дверном проеме показывается самая сомнительная личность их группы, который никогда и ни в каких движениях не участвует — Тодзи. У Тодзи вечно камень на лице, цинизм в словах и в нем процентаж воды и алкоголя двадцать на восемьдесят; курит, как сапожник, осуждает друзей, и он старше здесь всех.       Тодзи — неотъемлемая бас-гитара, с которой Нанами приходится дружить и работать компактно, хоть и оба понимают, что до дружбы и до идеальных партнерских отношений, как до горы раком, — в любой группе есть конфликты и несостыковки, а главный зачинщиком всегда останется Годжо. Но все в группе, даже барабанщик Сукуна, который ебет баб каждые пятнадцать минут, готовы признать — Фушигуро играет просто волшебно.       — Мм, какая встреча, — бесстрастно отреагировал Тодзи на минет. — Годжо в курсе за райдер?       — Да, сказал. Только, как видишь, у Годжо в горле чужой хер, чтобы оправдаться. Да, Сатору?       — Вы серьезно сейчас? — влез Кенто.       — Вполне. — парирует Тодзи. — Кончай уже и отдай нам Сатору. В прямом смысле кончай. И ты, кстати, мне тоже нужен.       И Нанами, будто по приказу, сжимает Годжо за волосы с силой, когда тот издевательски провел языком по уздечке и головке, кончает. Годжо стоит раком, боком к незваным гостям, и выпускает вкусный член изо рта. Кончил так, будто получил разряд электричества.       Годжо поворачивается на парней и специально для них протирает уголки рта и проглатывает сперму, — по движению кадыка это поняли все в комнате. Сукуна прыснул, отмахнулся от Годжо. Тодзи же, в своей известной для всей Японии манере, стоит с каменным лицом, кусает незажженную сигарету и ждет, когда эта вечеринка закончится, в отличие от разгневанного Сукуны.       Нанами единственный в комнате, кто стал схожим на сваренного рака.       Годжо оперативно возвращает на себя брюки, прячет член, и встает на шатающихся ногах. Прокашливается, убивает фантом стояка в глотке, настраивает свой певучий голосок на нужную волну.       — И почему вы все еще здесь? — будто ничего и не было.       — А ты блядь и не услышал?! — Сукуна проходит вглубь гримерки. — Райдер! Ты опять облажался! И приведи себя блядь в порядок, выглядишь просто отвратительно.       Годжо закатывает глаза, подходит к зеркалу и поправляет уголки глаз, смочив пальцы слюной.       — Таблетки забыл указать, говоришь?       — Именно.       — И что с того?       — В смысле блядь!       Тодзи не желает слушать этот идиотизм и просто молча проходит мимо, и подходит к Нанами, который суетливо пытается завязать галстук. Нанами поднимает взгляд на басиста, ждет какой-то реакции или осуждения или рецензии по поводу члена, но получает лишь краткий кивок в сторону двери и незаинтересованность в произошедшем.       Нанами он слегка пугает.       — Пошли. Поможешь мне собрать шмотки. — сигарета в губах дрожит.       — Мы уже уезжаем?       — Ага. Только ты можешь аккуратно гитары в чехлы засовывать. Этим двоим — не доверяю.       Кенто хмыкает, но в целом согласен. Встает на ноги, и правая подводит — почти упал и встретился носом с полом, но Фушигуро среагировал молниеносно и затормозил за плечи. Тодзи не смог не ухмыльнуться, видимо, Годжо душу высосал. Как раз где-то в углу слышится, как Годжо отмахивается от Сукуны и выводит его из комнаты, посылая далеко и надолго — в пиздень.       — Мда уж, — начал Нанами. — Я сейчас сгорю от стыда.       — Если тебя это спасет, то мне насрать на это, — Фушигуро отходит и направляется к двери. — Пошли. У нас нет времени.       Фушигуро, не добавляя больше ни слова, покидает компанию Нанами и оставляет его одного. Не сказать, что это зрелище было дохуя возбуждающее, когда басисту отсасывает фронтмен, но неплохой опыт и повод поиздеваться над двумя. Конечно, не каждый день увидишь такое.       Нанами переводит дух и хочет провалиться сквозь землю. Блядство. Поднимает свою бандану, прячет в карман и, кажется, подозревает, что внутренний демон, который купается в пороках хозяина, хочет это повторить.       Даже хочет повторить такое еще разок с Годжо, когда того Сукуна впечатывает в стену и ебет мозги за таблетки от изжоги.       Даже когда Годжо, не слушая Сукуну, подмигивает ему, — Сукуна это увидел и больнее впечатал белобрысого в стену.       Да, однозначно. Кенто решил: надо будет перепеть.