abstractum pro concreto

      Годжо не из тех людей, кто легко принимает свою капитуляцию. Оттого и не хочет признаваться, что впервые в руке держит кий.       — Ты ведь знаешь, как играть в бильярд?       Теоретически знает, практически — нет. Единственное, что может делать с кийем, пока Нанами точит наконечник — это крутить его между пальцев, смотреть исподлобья через очки фальшиво-уверенно. Уверенно, что Нанами его не раскусит.       — Играл пару раз.       — И как давно?       — На первых курсах. Гето притаскивал по приколу. — врет и не краснеет. — Но толком уже ничего не помню.       Нанами скептически покосился, прекратил точить наконечник и передал корректор Годжо — постарался запомнить, как он это делает, — приступил точить.       — В бильярде нет ничего сложного. Азы ты должен знать, — Нанами обходит роскошный бильярдный стол с другой стороны. — Мне приходилось много играть.       — И когда ты успевал?       — Сам не понимаю. Я толком не соглашался никогда. Но было гораздо интереснее играть, когда делают ставки. Вот почему и набрался опыта.       — Ставки? — Годжо улыбается. — Ты азартен?       — Нет, ни капли.       — А ну-ка… где там мой бурбон?       Годжо нагнулся под стол и достал бутылку бурбона и два бумажных стаканчика. Кенто покосился на бутылку, на Годжо, опять на бутылку и хмыкнул, опираясь на длинный кий.       — Ты протащил сюда бурбон? Серьезно?       — Телепортировал. — пожимает плечами. — Ты не против?       Нанами сощурился.       — Ты собираешься пить?       — Ну да. Разливать будем. Ставки делать!       — И какие, в твоем понимании, можно делать ставки бурбоном?       — Весьма простые, Кенто, — Годжо щелкает пальцем. — Если не попал в дырку — отпиваешь и уступаешь место.       — Дырка называется лузом. — Кенто перебил.       — Да фиолетово. — отмахнулся. — А если попал в дырку — делаешь следующий удар, но уже пьет соперник. Ну как? Согласен? Легкотня, согласись?       Кенто взвесил все за и против, почему эта идея звучит крайне паршиво и рискованно, но согласился кивком и усталым вздохом. Годжо подточил до конца кий, раскрыл бутылку и наполнил стаканчики на одну четвертую и протягивает один ему.       — Кто первый бьет? — спросил Годжо.       — Ну, вообще-то, первый удар разыгрывается, — Нанами чисто для информативности указывает на глупость вопроса. — Я ударю первым. Так уж и быть.       — Ты так милосерден.       Оба пьют до дна. Годжо понял, как сильно нервничает тет-а-тет с Нанами. Скорее всего, его сейчас порвут в бильярде, как тузик грелку и даже не будет этому противится.       Нанами выглядит непринужденно, в принципе, как и всегда, — именно таким Годжо его помнит даже со времен студенческих годов. Нанами с расстановкой наклоняется над столом, выставляет левую руку на стол, кладет кий на большой палец. Годжо натурально засмотрелся именно на отточенные движения, на их монотонность и знание дела, а не на то, что ему это надо все запомнить. Нанами скользит кием и совершает первый удар — и треугольник шаров раскидывается по сторонам, кто куда. В лунку загоняется двенадцать синий.       Годжо переводит взгляд с шаров на Кенто, который уже выпрямился в спине и ждет от Годжо проигрышный шот.       — Пей.       — Ага. Кажись.       Годжо понял, что имеет смысл наполнить стаканчик полностью. Делает три небольших глотка, морщится куда-то в сторону, выдыхает и отпрянул головой от резкости. Еще ни один удар не сделал, а успел дважды осушить стаканчик.       Кенто обходит стол, чтобы догнать белый шар, и нагибается. Годжо перевел дух и не может не обратить внимание, как костюмные темные штаны прекрасно обтягивают его ноги, задницу; как пиджак приподнимается на плечах, как он сконцентрирован на игре, мысленно рассчитывая угол удара по красному одиннадцатому шару. Годжо проглотил ком, нервно покрутил свой кий, и замечает — промахнулся.       — Вот беда. — саркастично, бросил Сатору. — Отпивай.       — Да в курсе. Твоя очередь.       Нанами молча отпивает и рокируется местами. Он обходит стол и замечает, как Годжо сильно выгибается в пояснице, как пытается вычислить, с какой силой ударить главный белый шар и загнать в луз второй синий. Поправляет очки, сам пытается рассчитать удар Сатору, как сделал бы сам. Годжо проморгал и делает удар — попадает с идеальной точностью в дырку, скрывая свое удивление.       Годжо смотрит на Кенто и тот лишь пожимает плечами, держит кий, как трость и ни слова не говорит. Мол, продолжай. Бурбона хватит на нас двоих. Дуракам везет.       Нанами отпивает, а Годжо — победно улыбается. Видимо, вошел во вкус.       Забивает два удара подряд черный и зеленый шары, вынуждая Нанами уже волноваться за сохранность своей трезвости. Но на третий промахивается, и Нанами свободно выдыхает.       Не мешает Нанами выбирать шар и вновь акцентирует внимание на длинные ноги, на широкие плечи, на вздернутый на них пиджак и на заправленную белую рубашку под пояс. Годжо понимает: это игрульки алкоголя и демонов. Нельзя слушаться. Они пришли сюда шары гонять, а не яйца.       Но Годжо не может не рассматривать его острые скулы при правильном освещении комнаты и как Нанами равномерно раскачивает кий и забивает красную семерку.       Годжо отпивает. Уже не потому, что Кенто забил, а потому что напряжение растет слишком быстро. Слегка жжет горло, прекрасно мешается в крови и позволяет расслабиться. Но вместе с мышцами, расслабляются инстинкты и демоны, которые ой как не хочется выпускать прямо здесь и сейчас. Но не в компетенции игнорировать спину Нанами, его удлиненные пропорции, его блондинистые волосы и длинные пальцы.       Нанами не знает, что своими естественными позами и движениями, играя в бильярд, выбивает последние сопли самообладания и уравновешенности. Годжо сжимает кий со страшной силой.       Нанами забивает желтую девятку и косится на него: быстро перевел взгляд, будто не пялился, на шары. И понимает: он пропустил два шара и откровенно пялится. Годжо заметил заминку, оклемался, сразу потянулся к стаканчику, потому что такие позы надо запить добротной дозой алкоголя. Ибо кто-то сейчас сорвется.       Нанами не мешает Годжо запивать явно какой-то трепет и переживания, видимо, из-за двойного проигрыша. Но все равно муки совести не дают за этим свободно наблюдать: обходит стол, тянется к бутылке, но Годжо удачно отводит ее назад и качает пальцем.       — Куда руки тянем?       — Думаю, тебе уже достаточно.       — Достаточно? — распробовал. — Мы ведь только начали.       — В этом и проблема.       Годжо делает два шага назад, устраивает Нанами краш-тест выдержки, и кончиком кия поправляет волосы с лица.       — Дай бутылку сюда. — строго, чопорно. Годжо нравится.       — Ну не-е-ет, я не могу отдать просто так. Мне нужно что-то… взамен!       Кенто видит: Годжо не настолько пьян, как кривляется. Он вообще не заинтересован в игре, его мало волнует бильярд и сколько Кенто забил в луз шаров — его интересует совсем другое, что-то иное полностью перехватило его внимание и не отпускает.       Годжо отпивает с горла, полностью забив на игру, и Нанами замечает скачущий кадык. Медленно обходит бильярдный стол, становится впритык Годжо. Он же смотрит голубыми яркими глазами, начал медленно расплываться в улыбке, за которой находятся все спектры и гаммы описания данной сексуальной неразрешенности.       — Сатору, отдай бутылку.       — Я могу повторить, Кенто, что только баш на баш.       — А просто так?       — Не прокатит.       Нанами глубоко выдыхает. Ладно.       — Так тому и быть… чего ты хочешь?       — Хм… мне нужно поразмыслить.       Годжо нравится такой расклад. Видимо, бильярд откладывается и начинается совсем другая игра.       Улыбается, приподнимает кий и наконечником ведет по пиджаку Нанами, огибает грудь, пресс, чувствует их рельефы. Нанами опирается на свой, ни капли эмоции на лице, а очки — прячут карий взгляд, за которым все и пишется. На лице легкая ухмылочка, Кенто прикусил щеку, и, кажется, их двоих пробрал алкоголь и именно он сейчас задает свои правила новой игры. Потому что бильярд явно кончается по-другому.       — Я хочу… чтобы ты меня глубоко поцеловал с языком.       Нанами слегка удивился, а потом, в принципе, проникся такой формулировкой и интонацией.       — Ты пьян.       — Не совсем. Но даже если и так, то, поверь мне, у меня достаточно сил для одного поцелуя.       Нанами еще раз удивляется.       — И все? Просто поцелуй?       — Само собой. И ничего больше!       — Хорошо. Ладно.       Годжо нагло переступает дозволенные границы, заползает кием под светлый пиджак, за застегнутую пуговицу. Делает шаг вперед, тянет Нанами на себя, отключает Бесконечность, из-за чего появился легкий запах серы и встречается с покусанными губами совсем бессовестно. Нанами целует, выставил одну руку на кий подальше, а вторую — зарывается пальцами в белобрысый затылок и сжимает корни в кулак, углубляя поцелуй, как и просил.       Годжо на вкус, как переизбыток бурбона и сера. Жалкую бильярдную покрыли звуки поцелуя, тихие постанывания Сатору. Нанами ведет головой, спокойно дышит через нос, отстраняясь каждые три секунды, и задает ритм, обмениваются слюной. Годжо не уступает, не меньше Нанами участвует в поцелуе — потому что именно этого он и хотел, — и вынуждает Кенто увиливать зубами, сжимать белесые волосы. Он вообще не рассчитывал, что поцелуй окажется настолько страстным и глубоким, и, видимо, это все проказа разума и бесхребетного языка.       Кенто отрывает эти тонкие губы от себя и Годжо выуживает из-под пиджака кий, кидает на бильярдный стол. Чувствует, как от макушки до кончиков пальцев уже по крови гуляет неистовое вожделение, не хочется укрощать это, и Нанами отступил на два шага, вырываясь из ловких длинных рук, которые вновь хотели утащить во французский поцелуй.       Нанами снимает с лица очки, которые блядь запотели, и прячет их в карман пиджака.       — Обмен состоялся.       — И ты не хочешь продолжить? — закидывает удочку.       — Ну, я выполнил свою часть.       Годжо только сейчас заметил: стащил полупустую бутылку бурбона прямо из-под носа. Кенто облизывает губы, Годжо с трудом душит в себе желание сжать собственный член через брюки просто от этого вида. В комнате хорошее освещение и Нанами со своими широкими плечами и взглядом исподлобья выбивают всю почву из-под ног.       Если бы на шее Годжо был галстук, то он бы прямо сейчас его душил.       Нанами взвешивает бутылку и замечает пристальный голубоглазый взгляд, который светится ярче любой лампы здесь.       Годжо согласен сделать это еще раз в рамках новой игры:       — Нанами, а дай-ка бутылку обратно.       — Ни за что.       — Сюда иди. — манит пальцем.       — Тогда тебе придется уже сделать кое-что ради меня.       Годжо заулыбался, в согласие пожал плечами.       — Все что угодно.       — Ох, ты так сильно хочешь бурбон обратно? — лукаво улыбается Кенто.       — Скорее всего, не бурбон.       Нанами косится на бутылку и отбрасывает свой кий на бархатный красный пол. Отпивает, делает два больших глотка, сокращает дистанцию и Годжо сам кладет руки на крепкие косые мышцы. Склоняется, принюхивается к естественному запаху Нанами, тянется руками к бутылке — Нанами моментально отводит ее подальше, и тут же чувствует, как Годжо прикусывает мочку уха, ведет кончиком языка по раковине, горячо дышит носом. Кровь со всего организма моментально спускается к члену, не спрашивая самого Нанами, хочет ли он так быстро мучаться от стояка на фальстарте.       Нанами прижимает Годжо в стол и бильярдные шары вздрогнули. Скулы сводит от манипуляций, Нанами понимает, что утопает в ласках и ощущения притупляются, — бутылка оказывается на столе, а Годжо — притирается пахом, слепо пытается расстегнуть кожаный ремень, и будто специально оттягивает этот момент. Кенто не намерен делать это быстро, в отличие от Годжо, который уже плывет от обычных прикосновений и подталкивает Нанами кануть в лету.       — Скажи же, чего хочешь. И я сделаю.       Годжо заползает пальцами под ремень и насильно притягивает к себе.       — Скажи. Ну же, попробуй.       Пальцы ползут ниже, обдают жаром и колют, как сотни иголок. Нанами стискивает зубы, и Годжо спустил ладонь на член, трет, не давит. Довольно улыбается в блондинистые волосы; путается в них носом, нюхает эфемерный аромат духов и терпкий запах лака для волос, скользит по гладкой ткани и ширинке. Кенто напрягается буквально на секунду, но Годжо не делает никаких резких движений, — гладит член через ткань, горячо дышит около уха, трется бедром. И только чудом еще не сорвался.       Нанами не хочет ни слова говорить.       — Ну же… открой свой рот. Скажи это.       Это настолько интимно, что у Нанами невольно рот слюной заполняется.       — Не молчи, а то я спишу это на полное согласие.       Нанами изначально явно хотел поиграть в бильярд, а не вот это вот все.       И Годжо понимает: из Кенто надо выдавить, выбить ответ.       Поэтому действует решительно: обхватывает крупные плечи, меняются местами — слишком легко поддается — и вклинивает колено между его ног, вынуждая выставить позади себя руки на стол. Расстегивает ненавистные пуговицы пиджака, Кенто сразу отбрасывает его в сторону и они снова целуются, смачно и грязно, так, будто это первый и последний секс в их жизни, — это когда уже похуй и на зубы, и на слюни, и на кислород. Тут поистине слова излишни.       Пальцы сами лезут к члену, сами этого хотят, никого не спрашивая; Кенто с трудом расстегнул бляшку ремня, которую Годжо успел возненавидеть. Тело не слушается, абсолютно отключилось от морали и адекватности, действует чисто инстинктивно, как животное, в блядской бильярдной комнате; Годжо разрывает глубокий поцелуй и под брюками уже не смешно.       Руки обжигают. Руки, которые вновь оказываются на острых скулах, которые вновь заползают в блондинистые волосы, тормошат укладку и сжимают корни, не дают покоя процессам Кенто спокойно мыслить и выстроить крайне сомнительный план, как можно разложить Годжо на столе со своим-то ростом.       Но Нанами вовсе неожиданно подал голос:       — Кажется, тебе вовсе все равно, чего я хочу, — это не обида, а даже спокойное приглашение.       — Мхм… ты ведь еще даже не озвучил это.       И Нанами заулыбался во все свои белые зубы.       — И не стану.       Хорошо. Годжо понял, что ему придется импровизировать и самому находить нужные точки.       Поэтому расстегивает его рубашку, припадает языком к крепкой груди, обводит кончиком соски. Руки гладят и ласкают, вынуждая Кенто судорожно дышать и мучиться от жгучего возбуждения, а бедрами — прикоснулся членом об член, немного сгибая одно колено, чтобы быть одного роста. Оба чувствуют, что под ширинками уже пиздец как стоит от одних только прелюдий, и Годжо приступил двигаться, тереться, вжиматься и сипло стонать. Нанами передергивает.       И именно это возбуждает сильнее, чем обычный секс. Два тела, которые хотят одно и из принципа не идут дальше.       Годжо дразнит: языком проходит по груди, заползает на шею, вылизывает стык шеи и челюсти, как какой-то очень голодный кот. Нанами ногтями вжимается в темное дерево стола, от резких импульсов дрожат шары и бурбон, и от трения чувствует, как развязывается узел оргазма и вот-вот развяжется; Годжо пробует Нанами на вкус, не отлипает, и язык сводит в судороге от махинаций. Кенто слишком падок на прелюдии.       Годжо хочет до скулежа упасть на колени и отсосать так, как никогда не сосал, но понимает, что если возьмет в рот — стошнит. Потому что он перепил. А такого казуса не особо хочется.       Нанами хочет эту глотку, черт возьми. Годжо не перестает тереться, не перестает вылизывать каждый участок кожи, греть горячим дыханием и смотреть сверху своими голубыми глазами слишком самодовольно. Нанами хватает его за волосы еще разок, тянет от себя, и он избавил себя только от настойчивого языка. Годжо хватает за член, сжимает, мысленно придумывая, как член Кенто выглядит и каков на вкус и можно ли пристраститься. Нанами передергивает еще раз, громко застонал, выпустил воздух из легких, и Сатору склоняется, шепчет, подключает язык в другое русло:       — Я знаю, чего ты хочешь, — от Годжо пахнет бурбоном и заносчивостью. — Да, вижу тебя насквозь. Ты хочешь именно этот язык на своем члене, да? Хочешь вновь поцелуй? Хочешь, хочешь, хочешь. Хочешь, чтобы этот язык вылизал каждый твой деликатный угол? Оказался внутри? Ох, представь, что же этот язык может вытворять, стоит ему попасть с тобой в одну койку.       Он чертовски прав.       — Хотя… я могу тебе продемонстрировать это. Не отворачивайся только, а то пропустишь!       Нанами дергает так, что он откидывается полностью на стол, выпячивает пах вперед, и Годжо сжимает его через слои ткани. Нанами чувствует: вот-вот кончит.       Годжо подбирает кий с бильярдного стола и медленно, вальяжно, будто это крепкий член Кенто, довольствуясь только фантазиями и представлениями, ведет слюнявым языком по кию. От обмотки для руки до стыка со шафтом, оставляя длинную влажную дорожку, смотря Нанами пристально в лицо. Годжо, несомненно, предпочел бы твердый член кию, но раз уж они начали играть именно так, то и есть смысл заканчивать идентично.       Годжо впивается ногтями в яйца, различает через слои ткани возбуждение Нанами, и специально пускает много слюны, чтобы стекала с кия вовсе не спеша, поблескивая. Нанами повело так, как не ведет наркомана при повышенной дозе. От картины напротив, от слюны, от языка и от гордыни Годжо не может сдерживаться: зажимает его волосы в корнях на затылке, сближается, глаза в глаза, и кончает, понимая, что такой оргазм не сравнится с оргазмом после полноценного секса.       Годжо улыбается, белые ресницы дрожат, проводит кончиком языка по гладковыбритой скуле. Хват на волосах не спадает до последнего, волосы торчат, как иголки у ежа, и Нанами с трудом вообще понимает, что за хуйня.       Годжо на грани. На грани кончить в собственные трусы от одного только трения и не хочет этого делать. Нанами от сочности оргазма отупел, пытается привести свои извилины в строй, и Годжо кием ласково ведет по голой груди, обводит кубики, наслаждается процессом, слегка заползает под резинку трусов. Но после оргазма все обострено втрикрат, и Нанами реагирует сразу же — перехватывает кий, опять отбрасывает на столик, сбивает с позиций бильярдные шары, и, получив второе дыхание, смачно и жестко врезается губами в губы Годжо.       Годжо здесь, прямо сейчас, в бильярдной комнате, вообще без понятия, как играть в бильярд, при довольном и красном Нанами чувствует себя далеко не сильнейшим. И ему это чертовски нравится. Оба превратились в непонятное месиво, похотливое и мокрое от возбуждения. Нанами расцепил поцелуй, Годжо с трудом перевел дух. Кенто прикасается к его стояку и немного растерялся.       — Ты не кончил.       Годжо не стесняется того, что в трусах отвратительное ощущение и он хочет кончить.       — Знаешь, я хочу еще в кое-что с тобой сыграть. Давай что-то… взамен.       — Хм, и что же?       — Ты научишь меня играть в бильярд, а этой ночью ты услышишь «ах-ух, ох, у тебя такой большой и сладкий… кенто, пожалуйста, дай мне кончить, умоляю, почему ты мне запрещаешь? я так хочу твой член… я хочу видеть, как твой член блестит в моей слюне»       Нанами тушуется, стискивает зубы, и Сатору вешается ему на шею, делает замок из пальцев. С него течет, как с пожарного гидранта, у него отвратительное мокрое ощущение в трусах, и если прямо сейчас проблема не решится — у Годжо слетят пробки, — у него буйное желание кончить, и тело уже готово, но из-за отсутствия стимуляции его самочувствие оставляет желать лучшего.       Нанами перехватывает его за руки, чтобы не грохнулся, и видит: глаза на мокром месте от перевозбуждения чувств.       Нанами сжал зубы, загуляли желваки, и сделал шаг назад.       Пиздец.       — Хорошо. Действуй.       — Дай мне свои координаты. Срочно. Быстрее, ммм…       Нанами с трудом выуживает телефон и показывает на навигаторе координаты собственного дома. Годжо, зная, что вообще не гарантирует безопасное телепортирование со стояком и алкоголем в крови, рискует — и оказывается на диване с разведенными ногами на спинке, а Кенто — прямо между ними. Ладно. Они разберутся, кто что кому должен чуточку позже.       Как-нибудь в другой раз. В более адекватной обстановке.       Годжо знает, что будет говорить каждому: не играйте с Нанами в бильярд.