abstractum pro concreto

      Такой отдых, как два высокопоставленных мага, они даже в мечтах не могли увидеть.       Нанами лежит на коленях Годжо головой и слушает умиротворение природы: шелест травы и деревьев, журчание небольшого озера, перелеты с ветки на ветку птиц и тихое урчание живота Сатору. Одеяло прекрасно защищает от травы и камешков, а сам Нанами — глубоко дышит, прикрыл глаза, защищает себя от проскальзывающего вечернего солнечного света через листики дерева.       Годжо запускает пальцы в блондинистые волосы и делает легкий массаж Нанами, задевает ногтями корни ласково, не резко, не больно. Любит эти волосы, любит их цвет, длину, естественный запах или даже вонь лака для волос, когда Нанами прихорашивается и делает укладку; берет небольшую прядку, закручивает, расправляет ее, и так по кругу; заправляет за уши, приглаживает, упиваясь этими роскошными волосами: длинные, ухоженные, душистые от шампуня и всегда шелковистые. Нанами сложил руки на груди, балдеет от пальцев. Годжо расправляет, зачесывает пальцами волосы, уводит с челки на затылок. Нанами нравится, бессмысленно врать, и наслаждается массажем.       Рядом стоит немного фруктов для перекуса и бутылка воды. Годжо тянется и отпивает немного. Бутылка затрещала, Нанами раскрыл свои глаза, смотрит снизу на скачущий подбородок, на нижнюю челюсть и как Годжо протирает губы, закручивает крышку, — это все слишком обыденно, слишком просто, но так знакомо.       — Ты красивый.       Годжо посмотрел на колени, на Нанами на своих коленях, и прикоснулся к его лбу.       — Ты перегрелся?       — С чего бы?       — Ты назвал меня красивым. Обычно, так никогда не говоришь, — Годжо улыбнулся, Кенто — истомленно выдохнул.       Годжо невольно засмотрелся на эти уста. Нанами хоть и выглядит расслабленным и умиротворенным, наслаждаясь природой, но после такого замечания слегка пополнился неловкостью, — наверное, стоило промолчать. Годжо удобно вытянул ноги и в периферийное зрение падает лукошко клубники. Кенто сам выбирал, зная, какая прекрасно подойдет к красному сухому, оставленный в машине в терморюкзаке.       Нанами смотрит в ответ непринужденно, беззаботно. Годжо для него звездочка, которую не просто так сорвать с неба.       Нанами хороший, но сложный. Годжо сложный, но хороший.       Годжо пригласил Нанами на пикник вовсе неожиданно. Он не успел вернуться домой и привести себя в порядок, например, сходить в душ или собрать достойный инвентарь для природы, но Годжо был слишком заведен идеей отдыха прямо сейчас. Им двоим повезло, что у Кенто в багажнике было все, чтобы провести день хоть в каком-то комфорте. Была даже одежда, про которую Кенто забыл, и они быстро переоделись в машине, когда нашли место на берегу.       Нанами попытался отказаться вежливо, суетливо. Но Годжо был убедителен. И настойчив. И прилипчив. А еще напомнил, что у них годовщина.       Годовщина.       Если подумать, то почему бы такую дату не отметить на природе вдали от городской суеты? Природа… Нанами очень долго не был на природе, очень долго просто не слушал чистый шелест листьев, легкий прибой воды, стрекотания птиц, — он видел последний раз лебедей больше пяти лет назад, а Годжо дал ему эту возможность, потому что знал об этом. Как раз красивая пара лебедей плывет по центру озера, восхищая каждого своей красотой и преданностью.       Нанами романтик. При том страшный, жуткий, и некоторые такую романтику напрочь не понимают. Нанами знает, что такое лебединая преданность.       Это когда до гроба. Это когда один раз и навсегда. И никого больше.       Нанами просто любит Годжо. Внутри себя переживает огромный шторм эмоций, багаж тревожности, которые никогда не покажет на лице. Он не покажет это даже Годжо, суетливому и неугомонному Годжо, любимому Годжо, который всегда и везде первый, но всегда готов уступить только своей половинке. Только Нанами. Сделать шаг назад, пропустить вперед, повести рукой. Наверное, именно уступки и работа над отношениями привели их к тому, что они совместно проводят время на природе, едят клубнику и отдыхают в руках друг друга.        Они на этом берегу, несомненно, не одни: деревья, трава, клещи и они, которые никогда не могут найти в своем графике время для полноценного отдыха, без студентов и третьих лишних.       — Ты очень красивый.       Годжо опять не понимает, в какой момент Нанами решил осыпать его комплиментами. Перевел обратно взгляд на Нанами, и тот, уловив легкое покраснение и нужный вайб, привстал и оседлал его. Годжо моментально откинул руки позади в опору, не успевая среагировать на быстрые движения. Кенто моментально кладет руки на багровые щеки, приподнимает лицо и кратко целует шею. Все это делается без слов, сугубо жесты и манипуляции, на которые Сатору отвечает без задних мыслей.       Нанами переживает слишком много эмоций к Годжо, которые сейчас не хочет обуздать. На нем легкая майка, которая больше на размер и через хлопок чувствует, как сильно пригревает солнце его спину и затылок. Но и без солнца его тело уже повышает градус, разгоняет кровь по венам, подталкивая на пошлые мысли. Он горбится, игнорирует весь окружающий мир, который стал абсолютно ему не важен, когда рядом Годжо, и дарует ему всю свою любовь и заботу, которую только может дать в своей интерпретации. Годжо моментально расплывается на атомы, ломается на частицы. Бесконечность он всегда выключает, когда рядом с ним один. Всегда.       Поцелуи обжигают. Уводят в свой райский уголок. Нанами спускается поцелуями ниже, на выпирающие ключицы, руками заползает под футболку, гладит белоснежную кожу, которая с первого раза не получит загар, гладит, обводит соски, мешает Сатору связывать слова во внятную речь.       Сатору не понял, как обычные посиделки у озера превратились в огненные прелюдии. Нанами не хочет отвечать на вопросы, которые у Годжо застревают в горле, а он знает, что их куча. Сползает по ногам ниже, ворошит покрывало, и Сатору уже рефлекторно развел ноги в стороны, чтобы Кенто устроился между ними.       — Кенто… нас могут увидеть.       — Здесь сплошные кусты.       — Мы очень сильно рискуем.       — А ты попробуй не зацикливаться.       — Это будет непросто, не думаешь?       Кенто не отвечает. Вместо этого расправляется с ширинкой Годжо, стягивает бриджи до щиколоток вместе с трусами и обхватил член у головки, придавливая обрамление уретры. Где-то сверху раздался шум проезжающей по шоссе машины и только этот шум заглушил стон Годжо, когда Нанами безэмоционально сплюнул на член. Нанами закрывает собой несильный прохладный ветер с озера, сидит на ногах и изредка, чуть ли не филигранно, поправляет свои блондинистые волосы на бок, которые Годжо готов сжимать и тискать круглосуточно.       Руки Нанами делают невообразимое: стимулируют по всей длине, растягивают остатки слюны, придавливают в нужных точках, где любит Сатору, и вынуждают его дергать бедрами кверху. Сатору закусывает нижнюю губу до бела, до боли, Нанами косо смотрит исподлобья, медленно ласкает, изредка поглядывая в правую сторону, где японцы громко слушают музыку и ловят рыбу.       Нанами слегка обдувает ветер и заползает под рубашку, охлаждает возбуждение. Сатору зажимает пальцами покрывало, тихо стонет, и из члена течет уже непомерно. Стимуляция роскошная, оттягивающая и умоляющая, и толчки в умелые руки Кенто отзываются по всему телу импульсами.       Нанами слегка приподнимается с тощих ног, спокойно дышит и Годжо замечает, что у него тоже уже стоит под бриджами. И именно его видимое возбуждение будит в Годжо инициативность:       — Кенто. — пауза. — Раздевайся.       — Нас тогда точно увидят.       — Мне резко стало насрать.       Годжо не говорит, а стонет.       — Понимаю.       Нанами реально понимает: тяжело удержаться, когда тебе прекрасно дрочат на природе с бешеным риском быть замеченным даже с противоположного берега. Нанами убирает руки от покрасневшего и истекающего смазкой члена, расстегивает свои темно-синие бриджи, падая на одеяло задницей, и Годжо уже тянется к спортивной сумке за презервативом, которые берет с собой везде и всегда, — они друг друга знают: приспичит — и не сдержаться. Год прошел, а вспышки страсти еще никуда не исчезли.       Нанами смотрит вновь по сторонам, выглядывает через кусты, пытаясь, все-таки, сконцентрироваться на Годжо. Годжо начал шуметь презервативом, но Нанами сразу же отбирает квадратик и кидает подальше к собственным бриджам.       — И что это было? — вспыльчиво, но возбужденно.       — Никакой резинки.       — А ты готов без смазки?       — Допустим?       — Это плохая идея, Кенто.       Нанами лишь раздраженно цыкнул, мол, я, что, неясно выразился? Я ведь хочу чувствовать тебя всего, Сатору.       Хорошо, раз Кенто хочет без резинки — будет без резинки. Даже если оба к этому, чисто гипотетически и готовились, но явно не физиологически.       Нанами вновь устраивается на ногах Сатору, обильно слюнявит указательный и средний, проводит ими по члену Годжо и медленно насаживается. Сатору шумно застонал от тесноты, упал головой на покрывало, ударился об землю и обратно поднялся, чтобы крепко, собственнически сжать бедра Кенто и направить к себе, насаживая глубже. Годжо до сих пор не понимает, как они до этого дошли на берегу, но трахать Кенто — дело обязательное, нужное, приятное. Он хер теперь остановится, даже если кто-то подумает заснять.       Нанами поник головой, шипит от первичного дискомфорта, но все равно насаживается на Годжо размеренно, чтобы не навредить себе. Он любит этот член, любит Годжо, любит это тело, дурные манеры и неотесанность. Слюна — отвратительная смазка, оба знают это, но, когда в голову бьет моча, что хочется потрахаться прямо здесь и сейчас, уже все равно на последствия. На это закрываются глаза. Годжо тоже закрыл глаза и зажмурился, потому что Кенто сел на член полностью, никак не комментируя и не реагируя на это, — только сдавленные стоны, тихое шипение и краткие выдохи.       Годжо моментально приподнимается в пояснице, тянет Нанами на себя, обняв за бока, и утягивает в смачный поцелуй. Приступил вылизывать тонкие губы, ползет руками к любимым волосам, и, наконец-то, сжимает их так, как мечтал: жестко, грубо, властно. Со лба выступает пот не только от палящего солнца, но и из-за жара двух тел, которые начали двигаться. Годжо воспользовался поцелуем, как отвлекающий маневр, чтобы начать трахать это тело при жужжании комаров и стрекотании птиц, получая феерическое психологическое удовольствие.       Движения плавные, не резкие, входят на половину и выходят. Нельзя навредить. Нанами по сторонам от Годжо выставляет руки — длина позволяет — и страстный поцелуй отвлекает от прекрасных пенетраций. Стонет, рвано дышит, а руки в волосах сжимают, тискают и ласкают, отчего уже болят корни и ноет кожа головы. Годжо просто не может насытиться этими волосами, их длиной и структурой, терзая и оттягивая, пытаясь наспех запомнить их наизусть, хоть и знает — никуда не денутся, все только его. Нанами не будет жаловаться на изнурительные хваты в корнях, которые превращают прическу в хлам. По крайней мере, не сейчас. Годжо теряется в реалиях: и поцелуй, и шелковые волосы, и хорошая задница, которая не прекращает трахать его член, постепенно насаживаясь до конца и приподнимаясь до конца.       Годжо разрывает поцелуй, нежно мажет по губам Кенто языком, чтобы смахнуть остатки слюны и кусачие ощущения, и слышит, как через кусты начался какой-то посторонний шум.       Именно на том моменте, когда Кенто грубо сел на всю длину, выбивая хлесткий стон.       — Ха-ха! Клюет, гляди!       — Тащи! Тащи говорю!       — Тащу-тащу!       Кенто смотрит в сторону шума, ни звука не издает, покрывшись потом и страстью с головы до пят.       — Не сорви леску!       Нанами почувствовал: Годжо плавно начал сам двигаться. Соседние мужики кричат, гремят удочкой и ликуют, что, наконец-то, с пяти утра смогли кого-то поймать, и Кенто умирает; его накрыл страх быть замеченным, вожделение и вид Годжо снизу, который изрядно так покраснел, не беря во внимание исцелованные губы и его кожу, которая выдаст любое, даже мимолетное смущение. Оба сейчас, как оголенный провод, и желание неистового оргазма начинает подкрадываться незамедлительно.       Годжо оттягивает Нанами за волосы на затылке, открывает для себя длинную шею полностью и приступил целовать, но не засасывать. Простата откликается на каждое движение под таким нехитрым углом, Кенто внутренне захлебывается в ощущениях, которые не сравнить ни с чем, и только ветер с озера охлаждает его кипяченое тело. Нанами на грани кончить ни разу не прикоснувшись к себе лишь потому, что психологически слишком много факторов, которые тревожат мозг и вынуждают кончить как можно скорее.       Мозг искушен ситуацией. Как и парни. Годжо обводит языком кадык, и касается члена Нанами рукой, который уже истекает смазкой и ноет от дефицита внимания. Нанами надолго не хватило: громко застонал, выгнулся в спине, оторвавшись от губ Годжо и без памяти кончает. Нет, нет-нет, он на пару секунд умирает: его накрыл отменный оргазм, добавленный еще психологической эйфорией, и Годжо моментально закрывает его рот своим, не позволяя стоном улетать в никуда. Ну, и чтобы мужики по ту сторону кустов ничего не поняли, чем тут занимаются.       — О-о-о! Лосось! На суши пойдет!       Нанами вообще их не слышит, — от оргазма поплыл, как лужица.       — Чувак, давай отпустим.       — Да ну?       — Он же ребенок еще. Жрать нечего, ну?       Годжо тоже не слышит: его накрывает оргазм следом, как из ведра, прямо в нутро Кенто, стоило ему грубо упасть на член и добить оргазм Сатору в пух и прах.       — Лады, отпускай.       Нанами превратился в непонятное месиво, которое только что идеально трахнули прямо на берегу озера. Сползает на покрывало, пытаясь перевести дух. Годжо моментально затянул обратно бриджи и трусы, устало, но сил не хватило даже лобок закрыть.       Годжо протирает глаза от влаги, и солнце уже садится, прячется за роскошными, зелеными горами. Поворачивает голову на Кенто который, почему-то, снимает с себя футболку и отбрасывает в бриджи, в которых находит трусы и надевает их.       — Что ты делаешь?       — Пошли в озеро. — и глаза Годжо расширились.       — Купаться?       — Да.       — Я хочу достать из машины вино, — приподнялся, смотрит на усталого и сытого сексом Нанами. — Выпьем?       — Я не пущу тебя выпившего в воду, — и Кенто поднимается на ноги, которые не обещают, что не подведут. — Сейчас пошли, а вино потом достанешь.       Годжо тупит после мощного оргазма и Нанами не стал его дожидаться: щупает ногой воду, теплая, но и не холодная, и, как назло Сатору, первым делом мочит лицо и взъерошенные донельзя волосы, заправляя их назад, укладывая торчащие локоны на макушке. Годжо передернуло, как от удара током, когда капли воды — его зрение позволяет увидеть это — медленно стекают с шеи и сидят крапинками на плечах, а закатное солнце — прекрасно подчеркивает его подтянутую фигуру и выравнивает цвет кожи.       К черту.       Годжо разделся до трусов и с разбега ушел в воду, пытаясь охладиться. Нанами ничего не понял, сидя на корточках у воды. Годжо выныривает, выдыхает, протирает лицо снизу-вверх, убирая воду и волосы, которые назойливо липнут.       — Она же прохладная… Годжо!       — Иди сюда! Нормальная вода!       Годжо проводит пальцем по воде и игриво подзывает Нанами головой. Нанами ведется, но менее энергично заползает в воду, остерегаясь камней и мусора на дне. Годжо моментально подплывает к нему, успевшему заползти в воду до половины, и оба смотрят в сторону, где кричали мужики, — соседи ничего не поняли, а рыбку — отпустили.       Годжо встает в полный рост и то ли по привычке, то ли в соблазне, вбирает ладонями воду и опять делает Нанами массаж головы ногтями, зализывая пряди назад, оттягивает.       Кенто не сопротивляется, а всего лишь притягивает Годжо ближе за бедра, руками под водой. Задница горит, но прохладная вода прекрасно снимает напряжение. Кубики пресса уже покрылись влагой, пока Годжо подплывал, пуская волну.       — Мы ведь сделаем это еще раз? — словно невзначай, кокетливо спрашивает Сатору.       — Прямо в воде, что ли?       — Когда стемнеет, да.       Нанами отвечает положительно без слов. Потому что ответом служит глубокий поцелуй наполовину в воде, стоя на скользком булыжнике.       Такой отдых, как два высокопоставленных мага, они даже в мечтах не могли увидеть.