abstractum pro concreto

      Нанами вообще не до конца уверен в том, что творится. Об этом говорят распахнутые во всю глаза, зажатость и неумелый поцелуй, пока Годжо бессовестно вжимает его в дверь, не позволяя и в сторону двинуться.       Годжо закрыл глаза, целуя Кенто в полумраке, в первый раз. Это первый их поцелуй друг с другом и, честно говоря, не особо к нему даже готовился. Он не потратил ни дня, чтобы придумать, как затащить Кенто в свои райские ворота и показать ему, что умеет. Оттого Кенто целует с открытыми глазами, пытается понять, что за дичь происходит, пока Годжо неистово вылизывает его рот.       Нанами на вкус слегка напряжен. Не позволяет углубить поцелуй и сам неохотно отвечает. Годжо пытается снять стрессовую пелену, понимает, что это первый их раз, но все равно гуляет руками по скуластому лицу и утопает морально в этих тонких губах; чувствует, как Кенто неумело отвечает, не убирает нос и вздергивает подбородок. Нанами не предвидел этого. Нанами не был к этому готов. И не готов, даже когда Годжо отстранился, нервно задышал и посмотрел с высоты своего роста, — всего лишь выше на сантиметров восемь.       На них двоих форма техникума, Нанами уже успел пропотеть, как свинья, а Годжо — натянуть полуулыбку, нависая над неуверенным в себе Кенто, как туча.       — Тебе не нравится?       — Нет.       — Так почему ты так скован?       — Мы в подсобке, Сатору.       Годжо на минуточку огляделся, увидел швабру, моющие средства, множество резиновых перчаток и полок, переполненные химией, и убедился в этом. Здесь даже воняет средствами для мытья полов, немного грязной половой тряпкой и самим Кенто, который вжимается в дверь, будто верит, что растворится в ней.       Конечно, для первого их поцелуя можно было подобрать более адекватное место: здесь чертовски неуютно, темно, грозится упасть швабра и парочка литровых средств на их головы, если не смогут найти нужный подход к ситуации.       Темнота не мешает Годжо увидеть Кенто: убитая в хлам приглаженная на бок прическа, неуверенный взгляд, зажатая поза, но о похотливом желании говорят багровые щеки, выступивший пот и учащенное дыхание, — его артериальное давление повышено, а значит, вся кровь уже спускается вниз, к члену, как по приказу.       — Мы можем выйти отсюда.       — Тогда нас увидят. Я не хочу этого.       — Тогда расслабься. Или все-таки во мне дело?       — Просто не могу быть уверенным. Не могу это объяснить. Я… не имел отношений до тебя.       — Все нормально, доверься мне. Я тоже не Казанова, знаешь. Просто… просто поверь мне. И дай знать, если мне надо остановиться, хорошо?       — Ладно.       Годжо аккуратно спустил руки на его талию, притянул к себе и еще раз поцеловал, в уголок губ. Кенто прижался в ответ, немного повел лицом, выдохнул, и Годжо уткнулся носом в блондинистые длинные волосы, которые закрывают правое ухо и висок. Нанами пахнет спреем для укладки, запах врезается в рецепторы, и Годжо невзначай заползает пальцами под ремень штанов и уводит в сторону, прикладывая Нанами к полкам.       Нанами шумно выдохнул. Парочка каких-то богу известных баночек чуть не упали, поднялся небольшой шум, но Годжо моментально не дает на этом зациклить внимание и целует шею, уши, за ушами, уходя горячим дыханием на скулы и уголки губ, вынуждая Кенто умирать в гребаной подсобке от прелюдий и обтекать со всех дыр. У Годжо стоит уже пять минут к ряду, притираясь к Нанами около двери подсобки, уламывая его на большее.       Видимо, уломал.       Годжо одной рукой приступил расстегивать свою ширинку, чтобы убрать жуткое давление с члена, и Кенто от звуков и манипуляций вновь напрягся. В коморке освещение нулевое, просачивается только через проем двери свет, и Кенто мешкает глазами, ищет хоть что-то яркое помимо голубых глаз, способное заманить все внимание своей неуверенности в темный ящик — Кенто хочет этого, хочет Годжо, хочет прямо сейчас в пыльной подсобке, но он слишком… нерешительный и робкий.       Это ведь Годжо.       Душно, жарко, давление скачет, руки сжимаются в полку, а в члене уже горит, ноет нега, просится наружу, и Годжо с этим прекрасно поможет: прикладывает руку к ширинке, чувствует, что там стоит, и помогает раздеться. Кенто неловко сам помогает, смахивает с глаз назойливые волосы, и Годжо ловко вновь целует в губы, приспуская чужую одежду до колен. Пользуется заминкой, пробует поцеловать Кенто еще раз, в надежде, что он прекратит комплексовать хотя бы здесь при нем.       Кенто взволнован так, будто впервые сдает экзамен. И экзамен называется «мой первый раз». Не только с Годжо. А вообще.       Конечно, Сатору подозревал это все, и совсем не задумывается над этим. Это для него и не проблема, и не казус, и не новость. Наверное, лишь поэтому он углубляет поцелуй только с позволения Нанами, когда тот сам раскрыл уста, повел носом и шумно задышал. В подсобке резко кончился весь воздух, запахи химии больше не чувствуются, а парни — слишком возбуждены, чтобы вспомнить, где они находятся.       Годжо немного прикусывает язык, Нанами этого не понял и сразу отстранился. Нанами не видит, но знает: Сатору заулыбался. А потом развернул Кенто к себе спиной и руки случайно сбросили какие-то порошки. Кенто рефлекторно сжал в кулаки, поник головой между руками, и Годжо немного давит на поясницу, выуживая из заднего кармана одноразовый маленький пакетик лубриканта.       Его шестиглазие позволяет ему видеть все. Каждый изъян Кенто и его напряженность.       Кенто же ограничен тьмой и своей неуверенностью.       — Кенто, сейчас будет не самая приятная часть. Ну, по моему мнению.       Нанами в ответ лишь посмотрел через плечо, плохо видя растрепанные белые волосы и светящиеся голубые глаза, как огонек маяка. В них нет ничего рационального, кроме желания секса и кончить.       — И ты решил мне об этом так сказать?       — Я честен.       — Слишком честен… — шепотом повторил. — Давай уже быстрее.       — Как скажешь, Нанами-кун.       Нанами знает: Годжо специально сказал с такой интонацией, чтобы пересмотреть идею секса в подсобке. Моментально по комнатке слышится звук рваной фольги, хлюпающих звуков и Кенто чувствует у задницы два длинных пальца. Годжо одну руку приложил к пояснице, поглаживает, успокаивает, понимает полностью, а вторую — аккуратно погружает в Кенто, вынуждает привыкнуть к новым незнакомым чувствам. Но тут же понимает: не впервой.       — Кенто… ты чрезвычайно хорош собой.       Кенто вместо ответа стонет, когда Сатору касается под нужным углом простаты.       — Ты мне нравишься. Мне нравится твой запах, твой румянец, твоя скованность… я хочу тебя.       — Сатору…       — И я не хочу, чтобы нас кто-то увидел. Пожалуйста, Кенто, не шуми.       Кенто покрывается краской от стыда. А потом выгибается сильнее, хватается за полку, делает непроизвольный шаг назад, стоило Годжо сгорбится и укусить его за плечо через слой формы. Его дыхание так близко, глаза, руки, горячее тело и член, который так и норовит подменить пальцы. Годжо чувствует, как сильно Нанами напряжен, как сильно он стесняется, но при этом его уступчивая задница и поза говорят абсолютно о другом, и он намерен этим воспользоваться: растягивает стенки, гладит, невзначай дразнит простату. Дает Кенто экстаз, и только со временем, когда уже терпеть невыносимо — член дергается, Кенто умирает в ощущениях, а кто-то через дверь стал шарахаться, — обмазал и член дурнопахнущей смазкой и Кенто с удовольствием принял.       У Кенто от влечения и члена в заднице сводит в судороги каждую мышцу. Даже нижнюю челюсть. Годжо моментально хватает Кенто за талию, впивается ногтями в живот, насаживая Кенто на всю длину равномерно, без резких движений. Член никогда не заменит пальцы, Кенто понял это прямо сейчас, в темноте подсобки, пока сзади стоит Годжо и трахает его.       Годжо не делает это грубо. Годжо делает так, как приятно каждому атому Нанами: аккуратно поглаживает бока, зарывается носом в блондинистые, слегка влажные, волосы, шепчет приятности, от которых дыбом встают. Кенто попросили не шуметь, и он делает все возможное, чтобы в подсобку не зашли: сам пытается насадиться на толстый член, который растягивает по всему диаметру, прикусывает язык, закрывает рот одной рукой.       Нанами полностью расслабился только тогда, когда Годжо подобрал нужный угол, расставив его ноги шире, придавив на поясницу, задевая простату полноценно. И тут Нанами ловит страшную дезориентацию, тьма уже не различается ни при открытых глазах, ни при закрытых, — Годжо начал двигаться, трахать его, самому чувствуя, что надолго продержаться не хватит.       Кенто шумно дышит, сдавленно стонет и изредка смотрит через плечо; из уретры течет смазка, пачкает шаражные брюки и трусы, истекая вязкой и долгой каплей. Стимуляция простаты, жаркие прикосновения и томное дыхание Сатору выбивает из него последние крупицы здравомыслия, подогревая либидо к сотке градусов, и Кенто, не понимая, как его тело смогло это провернуть, кончает слишком медленно, заторможено. Годжо сразу спохватился: дополнительно зажал Кенто рот, сжимая пальцами щеку, чувствуя, как стенки задницы его сжали, не давая двигаться. Слишком сладко Кенто стонет, слишком сладко сжимает, слишком сладко насаживается сам, и Годжо не может такое терпеть долго.       И кончает следом, потому что это что-то на грани нереального. Кончает в Кенто, заполняя собой, своей спермой, получая от этого психологическое удовольствие. Теперь мой. Теперь уж точно ничей. Во тьме горбится над Кенто, дрожащим и отходящим от бешеной кульминации, в порыве зарывается ему в волосы, кусает мочку уха, дергает за форму. Вместе с оргазмом вылетели в мозгу пробки, разум помахал платочком, и только со временем, когда мозг вернулся в строй, парни отлипли от друг друга, вставая на по разные стороны подсобки.       В ней нечем дышать.       Они смотрят на друг друга: Кенто запахано и без сил пытается привести себя в порядок сухой тряпкой, которую подал Сатору, а сам Сатору — уже по-джентльменски ждет Кенто, стоит, облокотившись об полку, и наблюдает за ним, не находя в черепной коробке ни единой мысли.       Член все еще слегка ноет. У Кенто — задница.       — Ты в поряде? — на выдохе, спросил Годжо.       Кенто посмотрел исподлобья, протирая ширинку.       — В полном.       — А че за односложные ответы?       — А тебе надо распинаться после секса, кто и как себя чувствует?       — Ну, ты сам сказал, что мы в подсобке.       — Ведь ты лучше места просто-напросто не мог найти, да?       — Ой, не делай вид, что тебе не зашло.       Кенто хмурится, пытается сориентироваться в темноте, к которой глаза до сих пор не привыкли, где тут мусорка, но его тут же вновь прижимает больно к полке Годжо, нависая сверху, с высоты своего роста, и Кенто смотрит прямо ему в светящиеся глаза слегка недовольно, — он его прижал так, будто сейчас начнет отнимать всю наличку вместе с телефоном.       И целует смачно, нежно, и Нанами отвечает сам. Отвечает сам в слиянии языков, сам в перемешивании слюны, в звуках поцелуев в полной темноте, закрыв глаза. Годжо перехватывает дыхание, ощущая чужие руки на своем лице, и они горят, пылают, а сердце — стало биться сильнее, чаще, мощнее, будто сейчас сломает к чертям ребра и влетит в стену.       Это было быстро, пубертатно, прекрасно.       — Сатору… — слишком мнимо.       — Мм?       — Думаю, ты мне тоже нравишься…       — Ох, да? — брови Годжо взлетели. — Я рад!       — Эм… это не та реакция, которую я ожидал.       — А что я должен был сделать? — Годжо прижал Кенто к себе. — Расскажи. И я сделаю.       Нанами замялся, Годжо поправил его прическу, и он заулыбался.       — Давай… может быть, ну… свидание?       — И почему мы об этом подумали только сейчас?       — Не знаю… ну, ты согласен?       — Конечно, я не против, звучит замечательно! Давай выйдем отсюда.       Кенто кивает, Годжо отстраняется и выходит из подсобки первым. Нанами моментально жмурится от яркого света с окна напротив, глаза начали слезиться, как Годжо абсолютно все равно на резкую смену яркости. Потягивается, хрустит спиной и лопатками, удовлетворенный сексом сполна. И тут же слышит чьи-то равномерные аплодисменты. Парни оборачиваются: Гето и курящая прямо в коридоре Секо.       — А я тебе говорила, что их стоит здесь искать.       — Нет, ты говорила здесь, но явно не в подсобке. — они разговаривают так, будто этих двоих здесь вовсе нет. — Думаю, они мыли там полы.       — Ты правда думаешь, что Годжо можно уговорить помыть полы?       — Ну, если ты Нанами, то вполне себе.       И Гето прекратил хлопать в ладони, укоризненно смотря на Сатору и на его убитый внешний вид.       — Хорошее замечание. А ты, Сатору, как считаешь?       Нанами моментально захотел испариться.       — Вы что здесь делаете? — Годжо моментально выпрямляется в спине, встает в оборонительную позицию.       — Если не в курсе, то у нас тренировка. Яга уже на поле, нас заставил вас рыскать. Видимо, вы вообще были занятым другим. И я, если честно, шокирован.       Нанами уже не слушает его: Годжо подошел к Гето, пытается переспорить, активно жестикулирует, а к нему подошла курящая Секо с максимально усталым взглядом и видом, что ей все равно, что они трахались в подсобке и что они не могли их найти десять минут подряд, выискивая эту часть общежития с головы до пят.       Годжо и Гето ушли вперед, Нанами и Секо — следом.       — Секо… пожалуйста.       — Не боись. Мне все равно, — она протягивает ему недокуренную сигарету. — Будешь?       Нанами молча отрицательно кивает, и только длинная челка, закрывающая правую часть, защищает его от нее. Даже если Секо показывает, что ей поистине все равно.       — Как хочешь. Совсем не нервничаешь, что ли?       — А почему должен?       — Это же Годжо, — пожимает она плечами, смотря на Годжо впереди себя в пяти метрах вместе с Гето. — Наверное, я бы волновалась.       Нанами смотрит на Годжо тоже — он уже дает Гето легкий удар в плечо, видимо, за глупую шутку про вылизывание полов и швабры. Но Гето ни разу не оглянулся на Нанами, вешая все тумаки и шутки на совесть своего друга.       Годжо в разговоре поворачивается назад, помигивает Кенто, за что получает подзатыльник от Гето и резкий поворот за угол.       И он не чувствует ни стыда, ни нервозности, ни волнения.       Нет, не нервничает.