Детективное агентство "Анна и её духи". История седьмая. Новая жизнь.

Сводку принесли даже раньше, чем ожидалось: работали не за страх, а за совесть. Штольман внимательно изучил происшествия, бывшие сейчас в разработке. Несколько банальных краж. Грабежи около булочной. Точно - подельники Бриана так и не были пойманы. Вдруг Штольман отложил лист в сторону. Он вспомнил, что царапнуло его за край сознания. В допросе задержанного была явная недоработка. — Мне нужно задать еще один вопрос этому Крото. Вести его сюда не нужно, пойдёмте сами. Начальник отделения кивнул. Они со Штольманом вошли в камеру, где констебли уже подняли заключенного и приготовили его к встрече с начальством. Яков посмотрел на мужчину, готовясь обнаружить неискренность, если тот попытается юлить. — Мне нужно, чтобы ты ответил еще на один вопрос. В документах сказано, что ты из Экса. Да и говор твой выдаёт южанина. Город большой, просторный. Чего же вам с друзьями-товарищами не сиделось там? Думается мне, вы находили, чем себя занять и в родном городе. Что ж вас понесло в Париж? Впервые за всё время арестованный будто немного смутился. Он помялся и вдруг посмотрел на Штольмана по-человечески, без обычной развязности. — Сеструха моя это придумала. Вынь ей да положь сюда припереться. Будто шал напал. Три недели нас мурыжила. Братки на стену лезть стали от её воплей. Она у меня такая: если во что вцепится, нипочём не отстанет. Говорил мужчина это всё с некоторой гордостью даже, и Штольман сделал вывод, что сестру свою он по-своему любил. -И где же она сейчас? Арестованный посмурнел. — В первый же день ускакала куда-то. Вернулась довольная вся из себя. Напевала даже. И на следующий день ушла. Разоделась как на променад барский и ушла. И не вернулась больше. Мы её искали, да следов не нашли: мало с кем знакомы, поспрошать некого толком. Деньга у нас закончилась, стали добывать, ну а дальше вы сами знаете. Штольман задумался. Прямой связи с убийством Антуана не было, но опять что-то цепляло его внутри, не давая покоя. Противное чувство, от него не избавиться, пока не докопаешь до сути. Яков спросил у Бриана, как выглядела и была одета его сестра в последний раз, когда он её видел. Получив описание, Штольман кивнул, и они с господином Эжени вышли из камеры. Яков протянул Этьену сводку и указал на труп неопознанной женщины. Описание совпадало. Нашли её вовсе не у банка, а на самом выезде из квартала, там, где безлюдные склады. Тут надо разобраться! По крайней мере, теперь у них есть ниточка, которая может вывести к клубку. Завтра нужно будет многое сделать. Яков посмотрел на часы. Стрелки показывали четверть восьмого. Он не мог больше сегодня заниматься расследованием здесь, сердце его было не на месте. Аня там уже два с половиной часа одна, мало ли что. И на душе неспокойно. Распрощавшись с господином Эжени и другими полицейскими, Штольман решил воспользоваться наконец своим положением и поехать домой в экипаже. Идти было тут недалеко, но он не хотел терять даже десять минут. Поблагодарив возницу, Яков спрыгнул с подножки и поспешил домой. В прихожей никого не было, даже животные не вышли его встречать. Странно. И Гастона с Петром Ивановичем не слышно. Штольман скинул сюртук и поднялся наверх. Спальня тоже была пуста. Вдруг ему подумалось, что и в самом деле, пока он был в участке, у Ани действительно начались роды. Руки похолодели, сердце застучало почему-то в горле, а ноги решительно отказывались двигаться. Внезапно из детской рядом раздался тихий скрип. Придя в себя, Штольман распахнул дверь и увидел свою жену, обнимающую одеяльце в кресле-качалке. Она была грустна и подавлена. Ну что же это такое? Он оставил её всего на два часа, и что-то уже произошло. Аня вдруг встрепенулась, будто раньше не видела, что он пришёл. Глаза её загорелись радостью, нежностью, облегчением и ещё чем-то таким светлым и замечательным, что Штольмана кинуло в другую крайность: от того, что с ней всё хорошо, напряжение схлынуло, и захотелось присесть — ноги не хотели его держать. Аня вдруг поднялась с кресла и несмотря на свою неуклюжесть подлетела к нему в один миг. Руки её обвили его шею, она прижалась к нему изо всех сил, губы её лихорадочно целовали его щёку. — Яша, Яша! Я так рада, что ты пришёл! Я так рада, что ты есть на свете! — судорожно шептала она ему на ухо. — Пожалуйста, если что-то случится…со мной…или с нашим сыном… Договорить она не смогла, её душили рыдания. — Анечка, ну что ты такое себе придумала! — растерянно гладил её по спине Штольман. Ну о чём он думал? Как он мог оставить её одну? Знал же, что она всё принимает близко к сердцу! Всё пропускает через себя! И как же он додумался уехать, покинув её с мыслями о смерти молоденького парня, которого потеряла мать, оставшаяся теперь одна? Какие мысли, должно быть, её мучили всё это время! Да пропади пропадом это расследование, он не должен был позволять ей одной переживать всё это! Яков прижимал к себе жену, нашёптывая ей что-то невразумительное, но очень ласковое, отчего она перестала плакать и только всхлипывала тихонько. Подняв, наконец, на него глаза, Аня увидела крайне тревожного Штольмана, вглядывающегося в её лицо. Сожаление вновь окатило её волной. Потерять столько времени зря, тратя его на выяснение отношений и показательные выступления! Нельзя, чтобы хоть на минуточку он сомневался в ней! Она сокрушалась об этом давным-давно на кладбище, когда несчастная сестра и невеста убитых товарищей, ставших врагами, говорила с ними, рассказывая обо всём, что накопилось за долгие годы! Аня горевала о потерянном времени долгих пять лет ожидания и неведения! Она не хочет больше тратить ни секунды, вдруг что-то помешает ей опять. Анна вновь прижалась к Штольману, ещё крепче, чем прежде. Не дав ему поднять голову, она горячо заговорила, опасаясь, что он её прервёт: — Только ничего не говори сейчас! Яша, что бы ни произошло, я хочу, чтобы ты знал: я тебя люблю и всегда буду любить, и любила ещё до того, как мы первый раз встретились, потому что видела тебя во сне! Я знаю, что мы с тобой оба очень упрямые, и упёртые, и гордые, но я никогда больше не поставлю это между нами. Я не хочу знать, что мы не сказали друг другу что-то важное, как этот несчастный мальчик, которому было всего девятнадцать лет. Так вот, я тебя люблю, никогда не было и не будет никого лучше тебя. Никогда! Только ты! Штольман мог бы, наверно, сказать что-то такое же горячее, и пламенное, и сжигающее его изнутри. Мог бы, если бы смог протолкнуть слова, застрявшие обжигающим комом в его горле. Боже! Эта женщина!.. Эта женщина, его женщина, его жена! Не было на свете слов, способных описать то, что он чувствует, когда она рядом. Нет на земле никого способного сравниться с ней! Нет во всём мире ничего, чего он не смог бы совершить ради неё! Даже если это будет невозможно, он не побоится и рискнёт, и сумеет! Вот, ей-Богу! Она делает его таким! Яков не мог говорить. Мог только прижимать её к себе, целовать топорщащийся локон на виске, нежную кожу щёк, горячие, солёные от слёз губы. Руки его не останавливались ни на секунду, пытаясь объять её всю, закрыть от горечи мыслей, бродящих в её голове. А Аня таяла под его прикосновениями, и вместе с ней плавилось всё плохое и скорбное, накопившееся за день и мучившее её весь вечер. Когда Яков был рядом, всё было не так бедственно и плачевно, как казалось ей в одиночестве. Уныние покинуло её, вернулся огонёк надежды. Жизнь вновь казалась сносной! Как хорошо, что Штольман существует на свете!