***
Два джентльмена вышли из ландо и на мгновение остановились в снегу, прежде чем пойти к Симпсону на Стрэнде. Мужчины были одеты в тёплые пальто поверх вечерних нарядов, но, казалось, не было никаких причин, по которым они продолжали задерживаться на тротуаре, вместо того чтобы немедленно войти в ресторан. Наконец, более высокий из них слегка наклонился и что-то сказал своему спутнику, который, казалось, тихо хихикнул в ответ. Затем он положил руку на локоть другого мужчины и повёл того к двери.***
− Может, перед ужином сыграем партию? − спросил Холмс. Тон его голоса был более серьёзным, чем выражение его глаз. Уотсон покачал головой. − Как ни странно, я обнаружил, что сегодня вечером не в настроении для ритуального унижения, − ответил он, когда они оба остановились, чтобы посмотреть на явно довольно горячую партию в шахматы. Игроки − пухлый краснолицый мужчина, очень быстро сделавший ход, и его противник, худой и рыжий с россыпью веснушек, который только хмурился над доской − казалось, не обращали внимания на небольшую группу мужчин, наблюдавших за их игрой. Через мгновение Холмс и Уотсон снова последовали за метрдотелем, и тот привёл их к столику в тихом углу комнаты. Только когда они сели и им вручили меню, Холмс ответил на то, что сказал Уотсон. Его голос был низким. − На самом деле, это интересная тема. Уотсон, уже поглощённый длинным списком закусок, рассеянно спросил: − Шахматы? − Нет, ритуальное унижение. Я думаю, что начну с копчёной скумбрии и кресс-салата. Прошло мгновение, прежде чем его слова, казалось, достигли ушей Уотсона, и тот посмотрел на него. − Неужели, Холмс? Так вот как мы собираемся начать этот вечер? Холмс, нахмурившись, взглянул на него. − Вы что-то имеете против копчёной скумбрии? Я уверен, что мы уже ели её в какой-то момент. Уотсон слегка наклонился через стол. − Только не макрель, безумец. Это... − его голос упал до шепота, − ритуальное унижение. Холмс слабо улыбнулся. − Я думаю, бутылку «Фоль Бланш», если вас это устроит. Уотсон только кивнул. Вино не было его сильной стороной, а Холмс всегда делал правильный выбор. Как только был сделан заказ на вино, макрель и выбор Уотсона на закуску (рыбный пирог с немного увядшим шпинатом и яйцом-пашот), они оба немного расслабились. Что, разумеется, и произошло, когда Холмс вернулся к обсуждаемой теме. − В каждом обществе есть свои ритуалы унижения тех, кого оно считает недостойными или виновными в каком-либо проступке. Уотсон всё больше радовался, что их столик был довольно изолирован от остальных. − Мне действительно интересно, мой дорогой Уотсон, что вы, очевидно, сразу же подумали об этом предмете в терминах чего-то сексуального. Уотсон откашлялся. − Я путешествовал по Востоку и провёл значительное время в армии, − сказал он. − Меня мало что удивляет в людях, Холмс. В их разговоре возникла пауза, когда принесли вино и налили немного для одобрения Холмса. Тот попробовал и кивнул. Когда сомелье наполнил оба бокала и удалился, Холмс поднял свой бокал, чтобы предложить тост. Уотсон повторил действие. − За дружбу, − сказал Холмс. − За дружеские отношения. − За нас, − добавил Уотсон. На мгновение ни один из мужчин не вспомнил о том, чтобы чокнуться бокалами, они были слишком увлечены просто разглядыванием друг друга. − За нас, − тихо повторил Холмс, и они выпили. Принесли закуски, и следующие несколько минут были посвящены исключительно еде. Когда Холмс доедал рыбу, он снова заговорил: − Я полагаю, что у вас была изрядная доля... приключений, пока вы были в чужих краях. Как, по-видимому, делают все солдаты. Из группы, всё ещё собравшейся вокруг шахматистов, донеслись мучительные стоны. Холмс и Уотсон быстро обернулись, а затем вернулись к разговору. Уотсон на мгновение задумался. − Не так много приключений, как можно было бы подумать. Хотя, вероятно, больше, чем следовало бы. Холмс посмотрел на него. − Ах да, тот факт, что вы человек медицины, сделал вас более осторожным, чем другие. Уотсон поморщился. − Я видел последствия сифилиса... − слово было произнесено шепотом; несмотря на их уединённое положение, они, в конце концов, были на публике, и люди обедали. − Слишком глупо рисковать. − Он старался не встречаться взглядом с Холмсом. − Я совершенно свободен от любой болезни. Холмс негромко усмехнулся. − Мой дорогой Уотсон, я никогда не думал иначе. Официант вернулся, чтобы убрать тарелки и принять заказы на основное блюдо. Холмс выбрал баранину, а Уотсон − говядину. Когда молодой человек снова ушёл, Холмс снова наполнил их бокалы. − Я полагаю, что ожидается некоторая взаимность. − Я только хочу услышать всё, что вы хотите мне сказать. Холмс уставился в своё вино, будто слова, которые он хотел сказать, могли всплыть на поверхность. Когда ничего подобного не произошло, он вздохнул и сделал быстрый глоток. − Я не предавался подобным занятиям со времен учёбы в университете. И даже тогда... ничто из того, что произошло, не оставило меня открытым для какой-либо болезни. − Он наконец поднял глаза и встретился взглядом с Уотсоном. − Не стесняйтесь выносить суждения. Уотсон покачал головой. − Зачем мне это делать? Разве я когда-нибудь сурово судил вас за что-нибудь? − Если не считать моего невежества в отношении Вселенной, вы этого не делали. Это замечание, казалось, немного подняло настроение, и они оба улыбнулись. − Вы обратили внимание на довольно толстого джентльмена в ужасном жёлтом жилете, который сидит в углу от нас? − вот что сказал Холмс. − До сих пор нет, − ответил Уотсон. − Боже мой, это действительно ужасный жилет, не так ли? Холмс ухмыльнулся. − Да. Но, возможно, более уместным является тот факт, что он немецкий шпион. Уотсон повернулся, чтобы снова взглянуть на мужчину. − Полагаю, вы можете определить это по его большому пальцу правой руки? Или особой стрижке усов? − Ну, обе эти вещи могли бы дать мне ключ к разгадке. Но я знаю это прежде всего потому, что видел его портрет в одном из досье моего брата. Теперь Уотсон выглядел серьёзным. Весь Королева и Страна. − Может, послать сообщение Майкрофту? − Абсолютно нет. − Но... − Уотсон, мой брат, вероятно, уже знает, что Мюллер ел на ужин. Но он не знает, что я могу залезть в запертый ящик его стола, и я предпочёл бы, чтобы он оставался в неведении по этому вопросу. Уотсон покачал головой. − Вы неисправимы, Холмс. Прежде чем Холмс успел ответить, к столу подкатили большую тележку с серебряным куполом. Их мясо было нарезано, и ещё их ожидали жаренный картофель, савойская капуста и йоркширский пудинг (для Уотсона). Холмс налил себе на тарелку мятного соуса. − Могу я предположить, что вы всерьёз не возражаете против моей предполагаемой неисправимости? Уотсон ткнул пальцем в свой йоркширский пудинг. − Напротив, я считаю это одним из ваших лучших качеств. − Ну, я подумал, что лучше проверить. − Холмс наклонился через стол, как будто хотел дотянуться до хрустальной солонки, но на самом деле, казалось, он хотел что-то шепнуть Уотсону и быть абсолютно уверенным, что никто другой не услышит. − В конце концов, будущие inamoratos(1) должны знать друг о друге самое худшее. − Он откинулся на спинку стула, на мгновение выглядя самодовольным. Уотсон уставился на него, и румянец залил его лицо. Внезапно Холмс выглядел поражённым. Его голос был хриплым, когда он сказал: − Я совершенно неправильно истолковал ситуацию? Ещё через мгновение Уотсон расхохотался и покачал головой. − Как часто Шерлок Холмс чего-нибудь не понимает? Холмс аккуратно разрезал баранину. − Я признаю, что есть некоторые области жизни, в которых у меня нет реального опыта. − Никакого недоразумения нет. Я подумал, что, возможно, я был слишком тонким. На мгновение они улыбнулись друг другу. − Мистер Холмс! − гулкий голос исходил от крупного мужчины в плохо сидящем сюртуке, когда он подошёл к их столику. − Ох, я вижу, вы меня не помните, сэр. Уотсон видел, как изменился его друг, когда он стал публичной версией Шерлока Холмса. Строгий. Блестящее создание мысли и логики. И Уотсон ещё раз осознал, как ему повезло, что ему не позволили пройти мимо этого Холмса, увидеть сердце, которое лежало внутри. − Конечно, я вас помню, сэр Уитни. А как поживает ваша дочь в эти дни? Надеюсь, она полностью оправилась от неприятного опыта? − О, цветёт, мистер Холмс, благодаря вам. Замужем за подающим надежды молодым адвокатом, который, как я ожидаю, вскоре займёт место в Палате общин. А через несколько месяцев я стану дедушкой. Холмс только кивнул; его мало интересовали последствия его дел. Уотсон заканчивал трапезу. После ещё нескольких забытых замечаний Уитни попрощался с Холмсом и покинул их. Холмс снова взялся за нож и вилку. − Вы были в Эдинбурге на похоронах вашего бывшего профессора, − заметил он. − Этот случай не стоит упоминания. − Значит, мне ничего не нужно включать в свои каракули? − Определённо нет. − Холмс осушил свой стакан. − Что будет дальше? − Пудинг? − бодро предложил Уотсон. − Я бы хотел немного карамельного пудинга и заварного крема. И кофе, я думаю. − Иногда вы бываете просто смешны, Уотсон. − Холмс подозвал официанта, и они заказали кофе, бренди и два пудинга. Пока они ждали, Уотсон сложил руки на столе. − У меня было несколько романов, − сказал он. − Но они никогда не были... физическими ни в каком отношении, кроме нескольких целомудренных поцелуев. У меня был секс, но никогда тот не был с тем, о ком я заботился. − Всё это было с женщинами, я полагаю. − Холмс, казалось, наблюдал за парой, сидящей в другом конце комнаты. Уотсон проследил за его взглядом, но не увидел в них ничего примечательного. Конечно, он не удивился бы, узнав, что мужчина был серийным отравителем, а женщина − контрабандисткой египетских сокровищ. − Да, − запоздало ответил он. − И все с женщинами. Я также предполагаю, что ваш опыт в университете не был таким. Холмс кивнул. − Мы что, пара идиотов, Уотсон? − Я думаю, что мы пара гениев, раз оказались здесь. Принесли карамельный пудинг, кофе и бренди, и официант снова исчез. Он действительно был очень хорошим официантом. − Я всегда знал, что я извращенец, − прокомментировал Холмс. Он слизнул заварной крем с ложки. − Мне всегда было... любопытно, − признался Уотсон. − Как я уже сказал, проводя годы в основном в компании мужчин, можно увидеть много вещей. − Он сделал глоток кофе. − Многое из того, что я видел, было просто удовлетворением базовых физических потребностей. Но иногда... Мне казалось, что я вижу более искренние чувства. Холмс, казалось, чрезмерно заинтересовался остатками своего пудинга. − Чувства... да. Мы ещё не обсуждали эту тему. Если физические аспекты всего этого мне незнакомы, я ещё менее... осведомлён о связанных с этим эмоциях. Уотсон усмехнулся. − Чепуха. Холмс приподнял бровь. − Вы действительно верите, что мы сидели бы здесь и говорили об этих вещах, если бы мы оба не видели чувств, которые существуют между нами? − Ну, − сказал Холмс. − Возможно, я их вижу. Это не обязательно означает, что я их понимаю. Уотсон улыбнулся ему. − Никто не понимает любви, Холмс. Они оба молча признали это первое использование этого слова. В том же молчании они покончили с пудингом и кофе. Официант убрал всё, кроме бренди. Теперь, когда шахматисты ушли, «Симпсон» охватило более спокойное настроение. − Мой брат говорит, что вы никогда не предадите меня, − наконец сказал Холмс. − Ваш брат − мудрый человек. Холмс неэлегантно фыркнул, а затем сказал: − Он также указал на связанный с этим риск. Уотсон посерьёзнел. − Помните, что вы сказали сегодня вечером на тротуаре? − Конечно. Я спросил, готовы ли вы к нашему ужину у Симпсона. И что это может быть опасно. Теперь Уотсон снова улыбнулся. − И вот я здесь. − Вы здесь. Они допили бренди в молчании, Уотсон заплатил за еду, и они снова надели пальто, прежде чем выйти в холодную декабрьскую ночь. Экипаж вернулся как раз вовремя, и всего через мгновение они устроились внутри, с успехом воспользовавшись предоставленным покрывалом на коленях. Под одеялом рука Уотсона потянулась и коснулась руки Холмса, и их пальцы переплелись. Тишина, воцарившаяся в ресторане, длилась всю обратную дорогу до Бейкер-стрит. Как только они прибыли, Холмс заплатил за проезд. Уотсон отпер дверь и отступил в сторону, пропуская Холмса вперёд. Затем он последовал за мужчиной вверх по лестнице в 221Б.