Шерлок - декабрьские фиклеты (2017)

***

Хотя я иногда поддавался некоторому преувеличению в своих рассказах о делах Холмса и его мастерстве в их раскрытии, я никогда, как мне кажется, не был легковерным человеком. Я никогда не поддавался соблазну вложить деньги в секретную алмазную шахту в Южной Замбезии или как там это место сейчас называют. И я никогда не был склонен вкладывать деньги в сомнительный синдикат рождественских гусей. (Делать ставку на лошадь, которая была оценена как будущий победитель, но которая затем сдалась на полпути по трассе − это совсем другое дело. Хотя, сказав это, я легко могу представить, как закатил бы глаза мой друг, прежде чем указать на многочисленные случаи, когда он чувствовал себя обязанным запереть мою чековую книжку, чтобы спасти меня от себя.) Это было небольшое отступление. Проще говоря, я не ожидал, что перемена в наших отношениях (Хотя действительно ли это была перемена? Или просто продолжение того, что всегда было, хотя и не признавалось?) привела бы к каким-либо реальным изменениям в характере Холмса. Не то чтобы я желал чего-то подобного, конечно. В общем, поэтому для меня не было абсолютно ничего удивительного, когда я вошёл в гостиную (после быстрой пробежки в табачную лавку) и обнаружил там очень скучающего Холмса. Несколько дней без каких-либо дел или экспериментов, чтобы отвлечь его, всегда ведут по этому пути. Вкратце, я подумал о том, чтобы использовать тот факт, что мы теперь любовники (и удовольствие, которое доставляет мне просто написание этого слова, довольно неприлично; без сомнения, я обречён на ад и всё ещё буду считать себя счастливым), чтобы отвлечь его от его недомогания. Но я не хотел становиться просто отвлекающим фактором для этого человека; даже эта мысль, пришедшая мне в голову, вызвала у меня вспышку вины. Я мог представить себе обиженное выражение, которое появилось бы в глазах Холмса, если бы я когда-нибудь высказал такую озабоченность. − Холодная ночь на улице, − заметил я, энергично потирая руки, решив, что, возможно, игнорировать его настроение было бы к лучшему. − В декабре? Вы меня удивляете, Уотсон. Что ж, по крайней мере, он не достиг дна в своём настроении; если бы он был в худшем состоянии, мой комментарий просто был бы проигнорирован. С его раздражительностью я мог справиться. Я сунул руку в карман и вытащил два маленьких пакетика. Один из них я положил на стол. Другой я поднял. − Я смог купить вам немного той импортной вишнёвой смеси, которая вам нравится. Последовала пауза, прежде чем он встал и подошёл, чтобы взять её у меня. Его пальцы задержались в моей руке, и я сжал их. Холмс слабо улыбнулся. Затем он повернулся и подошёл к окну, глядя на Бейкер-стрит. − Вы слишком добры ко мне, мой дорогой, − мягко произнёс он. − Ерунда, − сказал я, присоединяясь к нему у окна. − Я так добр к вам, как вы того заслуживаете в любой день. − Я хотел поцеловать его, чтобы подтвердить свои слова, но потом вспомнил, что мы стоим перед окном, на виду у всех прохожих. Похоже, он прочёл мои мысли, потому что снова улыбнулся. Некоторое время мы стояли молча, наблюдая, как начинает падать снег. − Иногда я презираю себя за эти мрачные настроения, которые овладевают мной, Уотсон, и я удивляюсь, что вы не чувствуете того же самого, − голос Холмса был мягким; от его дыхания поднимался пар от стекла. − Я знаю, что эти настроения вызваны бездействием вашего ума, − ответил я. − И мы оба знаем, что я сам не новичок в таких вещах. − Однако сегодня вечером, − сказал Холмс, − я чувствую себя таким подавленным, что это особенно неудобно. − Почему так? − Разве вы не знаете? − Он прислонился лбом к окну. − Это самая длинная ночь в году. По его тону казалось, что каждая секунда этой бесконечной ночи будет лично для него болезненной. Внезапно мне стало невыносимо просто смотреть, как этот человек страдает. − Верно, − сказал я, звуча более уверенно, чем я на самом деле чувствовал из-за своего наскоро сымпровизированного плана. − Мы собираемся подышать свежим воздухом. Прогуляйтесь и, возможно, стряхните это настроение, прежде чем оно полностью овладеет вами. Он повернул голову и посмотрел на меня. − Разве вы не жаловались на холод? Я отмахнулся от этих слов жестом. − В своем нетерпении достать табак я забыл перчатки. Мы соберёмся и пойдём в парк. Теперь он казался слегка удивлённым. − Это ваш рецепт, доктор? − Так и есть. − Ну, я полагаю, только дурак станет спорить со своим врачом. Он сдался быстрее, чем я ожидал. − Отлично, − сказал я, идя за его пальто и самым тёплым шарфом. Вместо того чтобы просто вручить их ему, я помог ему надеть пальто, застегнув его на все пуговицы. На мгновение я остановился, чтобы оценить его длинную бледную шею. Он ухмыльнулся, без сомнения, слишком легко прочитав мои мысли. Я поднял шарф и крепко обернул им предмет моей благодарности. − Шляпу и перчатки, − подсказал я и пошёл за своими тёплыми вещами. Когда мы спускались по лестнице, я слышал, как миссис Хадсон на кухне разговаривает, без сомнения, с Билли, которого она взяла под своё крыло не просто как мальчика на побегушках. У неё действительно есть слабость к бродячим животным, и я не премину включить и себя в эту группу. В зимней ночи можно было увидеть лишь несколько других выносливых душ, хотя мимо нас проезжало множество экипажей, которые, несомненно, перевозили своих пассажиров на то или иное праздничное собрание. Мы прогуливались в нашем обычном дружеском молчании, взявшись под руки. Просто два джентльмена вышли на прогулку. Всё это вполне приемлемо для общества. Снег продолжал падать. Мы прошли мимо магазина, витрина которого была задрапирована падубом, и я тихонько залюбовался красивым зрелищем. Холмс нарушил молчание: − Мне всегда было интересно, отчего падуб так распространён в этот сезон предполагаемого мира и радости. Лёд на тротуаре заставил меня немного поскользнуться, но Холмс, схватив меня за руку, удержал меня от падения. Я благодарно улыбнулся и сказал: − Почему интересно? − Знаете ли вы, что древесина остролиста часто используется для изготовления шахматных фигур? Я покачал головой. − Что весьма уместно, учитывая, что это символ обороны, агрессии и воинственности. − Как празднично, − сухо сказал я. Я сжал его руку. − У вас в голове такой огромный запас мелочей, Холмс. Это продолжает меня удивлять. Вероятно, в этот раз именно холод вызвал румянец на его щеках, но нельзя отрицать, что Холмс остаётся таким же восприимчивым к похвалам (во всяком случае, когда они исходят от меня), как и любая девушка. Я стараюсь не злоупотреблять этим фактом просто потому, что мне так нравится его реакция. Мы добрались до парка, и как только наши шаги привели нас внутрь, нам показалось, что мы попали в совершенно другой мир. Все звуки города − стук лошадиных копыт по мостовой, случайный оклик продавца газет с новостями, пытающегося избавиться от последних перед уходом на ночь, треск жареных каштанов на углу − исчезли, и нам почти казалось, что мы слышим, как снег падает на землю. И снова мы шли молча, ни один из нас, по-видимому, не желал разрушать чары, которые захватили нас в этом странном и прекрасном новом мире. Между облаками в луче лунного света сверкал снег. Мы ещё не дошли до зоопарка, когда Холмс остановился. Я повернул голову, чтобы посмотреть, что привлекло его внимание. − Как красиво, − сказал я тогда. Мы смотрели на небольшую рощицу деревьев, покрытую сосульками, свисавшими с ветвей, как драгоценные камни с платья женщины, одетой в пух и прах, как говаривала моя шотландская бабушка. Холмс перевёл взгляд и оглядел парк вокруг нас. Мы были совершенно одни в этом пейзаже. Он притянул меня ближе и наклонился, чтобы прижаться своими губами к моим. После удивления я ответил на поцелуй. − Я всегда хотел сделать это на публике, − пробормотал Холмс, уткнувшись носом в уголок моего рта. − Это казалось идеальным моментом, когда Борей мог дать нам своё благословение. Я порылся в уголках своей памяти и сумел стереть пыль с какой-то давно забытой полки. − Римский бог зимы и северного ветра. Значит, он благословил нас? Холмс ещё раз поцеловал меня, а затем отстранился, чтобы снова взять меня за руку. − Я предпочитаю так думать. Как один, мы повернулись и направились обратно ко входу в парк. − В таком случае, мой дорогой, − сказал я, − могу ли я предложить, чтобы мы вернулись домой и консумировали эти недавно благословенные отношения? Он усмехнулся, как я и ожидал, но это было коротко, и я задался вопросом, чувствовал ли он такое же горько-сладкое сожаление, как и я сам. Сожаление, что благословение древнего божества было единственным, которое у нас когда-либо будет. Тем не менее, с теплом его руки в моей и свежими воспоминаниями о его поцелуях, я не мог оставаться подавленным больше, чем на мгновение. − И нам повезло, − сказал Холмс, его тон тоже стал легче. Он бросил на меня полуулыбку. − В конце концов, это самая длинная ночь в году.