***
− Уотсон, не мог бы я попросить вас принести справочник «Брэдшоу»(1) и проверить, нет ли завтра поездов в Йоркшир? Я, конечно, сделал то, о чём меня просили, не задавая вопросов о мотивах и не спрашивая, почему Холмс просто не взял справочник сам, поскольку просто лежал на диване, ничего не делая. Тем временем я действительно работал за письменным столом, пытаясь написать дело, которое назвал «Странное дело с алюминиевым костылём». По многим причинам это казалось невыполнимой задачей, и я начинал думать, что мне следует просто назвать эту конкретную историю кучей мусора. Учитывая это, на самом деле я с некоторым чувством облегчения встал из-за стола и нашёл запрошенный справочник. Сев напротив Холмса, я открыл его. − Куда именно в Йоркшире? − спросил я. Он лениво махнул бледной рукой. − О, сойдёт и сам Йорк. Нас встретит карета. Я быстро просмотрел возможности, и было решено, что поезд сразу после девяти на следующее утро подойдёт. Вскоре Билли был отправлен за нашими билетами. Как только справочник Брэдшоу вернулся на своё место, я снова устроился в кресле, с нетерпением ожидая. − Так в чём же дело, Холмс? Я не знал ни о каком новом клиенте. Его лицо не выражало жадного любопытства, обычного в деле, достаточно многообещающем, чтобы увезти нас так далеко от Лондона. Он тяжело вздохнул. − Мой дорогой Уотсон, с прискорбием сообщаю вам, что никакого дела нет. Я только посмотрел на него. − Меня втягивают в неприятную историю с... − Он заметно вздрогнул. − Семейным визитом. Никогда ещё два слова не пугали меня так сильно. Насколько мне было известно, у Холмса не было близких родственников, кроме его брата, и для того, чтобы навестить этого августейшего джентльмена, потребовалась бы всего лишь поездка в экипаже до Мейфэра. Не то чтобы Холмс часто был склонен к этому, конечно. Но прежде чем я успел спросить об этом, мне пришло в голову кое-что ещё, и я заговорил более официальным тоном: − Понимаю. В таком случае, я полагаю, вы будете путешествовать в одиночку. Я прошу прощения за своё предположение. Билли может вернуть один билет. Холмс внезапно сел, на его лице появилось выражение, близкое к ужасу. − Ох, нет, мой дорогой друг. Вы не можете отправить меня в этот круг ада в одиночку. Я настаиваю, чтобы вы тоже поехали, и уже уведомил домочадцев в Йоркшире, что меня будет сопровождать мой хороший друг и Босуэлл. Моё настроение немного улучшилось, хотя его слова всё ещё немного беспокоили. − Круг ада, Холмс? Это звучит очень... бесперспективно. И могу ли я спросить, какие это отношения, поскольку вы никогда не упоминали о них до этого момента. Холмс медлил достаточно долго, чтобы достать трубку, обдумать её, затем снова отложил в сторону. − Я надеялся, что эта тема никогда не возникнет, но, к сожалению, Майкрофт довольно непреклонен в этом вопросе. Есть определённые... финансовые соображения. И отношения, о которых идёт речь, на самом деле являются нашими родителями. Неужели сюрпризы этого дня никогда не закончатся? Моё удивление, должно быть, было очевидным, потому что выражение лица Холмса стало угрюмым: − Почему тот факт, что у меня есть родители, так удивляет? Или вы верили, что мы с братом появились на свет полностью сформировавшимися? − Без сомнения, из головы Зевса, − сказал я небрежно. − На самом деле, это может удивить меня меньше, чем то, что у вас двое живых родителей в Йоркшире. И что мы едем в гости. − Короткий визит. Только две ночи. Я сообщил им, что мы хотим вернуться в наш собственный дом на само Рождество. − Тогда я соберу вещи. − Предвосхищая его следующие слова, я добавил: − Да, я также упакую и ваш чемодан. Мы будем переодеваться к ужину? Он покачал головой. − В эти дни они живут довольно просто. Я замолчал, не зная, как лучше задать следующий вопрос. − Холмс, просто чтобы я был предупреждён, в каком смысле этот визит будет адским? Ваши родители как-то... неприятны? Он уставился на меня. − Они совершенно... обычные. Банальные. Приятные до безумия. Он не оценил моего смешка, поэтому я встал, подошёл к его креслу и наклонился, чтобы поцеловать его локоны, которые, когда день подходил к концу, начали выбиваться из-под помады. − В таком случае я постараюсь держаться как можно лучше. Внезапно он притянул меня к себе и поцеловал в губы. Как раз в тот момент, когда я начал получать огромное удовольствие, он отстранился. − И ничего этого не будет на протяжении всего этого времени, − мрачно сказал он. И поэтому моё настроение стало таким же мрачным, как и его. Действительно, ад. Затем он встал и пошёл открывать дверь. − Чай, миссис Хадсон, − крикнул он вниз по лестнице. Почувствовав, что я нахмурился из-за его невоспитанности, он добавил: − Пожалуйста.***
На следующее утро нам действительно повезло, по крайней мере, когда мы отправлялись с Кингс-Кросс, в том, что у нас было отдельное купе. Конечно, осторожность всё ещё была необходима, но, по крайней мере, мы могли немного расслабиться и поговорить по желанию. Не то чтобы Холмс и в лучшие дни был склонен к праздным разговорам, но это было далеко не так. И всё же мне было любопытно узнать хоть что-то о людях, с которыми мне предстояло встретиться. Но прежде чем я успел сформулировать вопрос, Холмс, сгорбившийся на сиденье так, что наши колени соприкасались, с уже закрытыми глазами, заговорил: − Моя мать − вольнодумка. Поддерживает движение за избирательное право. Она также довольно блестяща и очень хорошо известна в математических кругах благодаря нескольким монографиям, которые были опубликованы в частном порядке. В справедливом мире она была бы на вершине поля. − Он на мгновение открыл глаза и посмотрел на меня, сказав: − На её месте я бы злился. Но она сохраняет отвратительно жизнерадостный вид. Я подумал об этом, решив, что то, что я узнал, не было неожиданностью, хотя это скорее противоречило тому, на что Холмс жаловался ранее, а именно на то, что его родители были обычными людьми. − А ваш отец? − спросил я через мгновение. Казалось, он боролся с желанием улыбнуться. − Мой отец добрый, − только и сказал он. И это казалось пределом того, что я собирался узнать о его родителях. Тем более что в этот момент дверь в купе открылась, и вошёл тучный мужчина, чьё красное лицо и налитые кровью глаза говорили о чрезмерном пристрастии к крепким напиткам. К тому времени, когда он понял, что мы там, наши колени были на приличном расстоянии друг от друга, а мои глаза, как и у моего друга, были плотно закрыты.***
На самом деле, посещение мистера и миссис Холмс было совсем не похоже на отдых в аду, несмотря на предупреждение Холмса. На самом деле они были совершенно обычными и очень приятными людьми, которые явно души не чаяли в своём младшем сыне и были готовы приветствовать его друга и компаньона в своём царстве. Я не позволял себе размышлять о том, что они почувствуют, если узнают, что дома я делю с ним постель и поклоняюсь его телу. Я не позволял себе слишком много думать об этом. Верный слову Холмса, дом не был роскошным, но вполне респектабельным, и они держали минимум персонала, все из которых казались эффективными и приятными. Напитки перед ужином подавались в уютной гостиной, где горел камин, защищающий от холодного йоркширского ночного воздуха. Пока мистер Холмс, высокий, худой мужчина с копной седых и непослушных волос, задавал мне вопросы о моём пребывании в войсках Её Величества, в другом конце комнаты Холмс и его мать вели беседу о какой-то загадочной математической теме, которая с таким же успехом могла быть написана по-гречески, так мало я мог разобрать. Тем более что мой разум был отвлечён мыслью о том, что, будь я очень удачливым человеком, однажды я мог бы посмотреть через комнату и увидеть моего Холмса, его седые волосы и морщинистое лицо, смотрящего на меня с той же любовью, что и сегодня. Сам ужин прошёл приятно, и как раз в тот момент, когда я начал предвкушать тихий вечер у камина с трубкой и, возможно, хорошим бренди, миссис Холмс улыбнулась своему сыну. − Шерлок, поскольку ты отказался присоединиться к нам и Майкрофту в канун Рождества, мы решили прогуляться и сегодня вечером. Холмс застонал. − Право, мама, я не думаю, что это необходимо... Она успокоила его взглядом, и я подумал, не этому ли трюку она могла бы меня научить. Затем она улыбнулась мне. − Доктор Уотсон, мы не религиозная семья, но есть привычка, которую мы усвоили за эти годы. В канун Рождества мы идём в местную церковь и зажигаем свечу вместе с нашими сыновьями. Это стало моей любимой традицией, и мы будем рады, если вы присоединитесь к нам сегодня вечером с Шерлоком. Я взглянул на Холмса, который просто выглядел смирившимся, а затем сказал: − С удовольствием. Поэтому, когда трапеза закончилась, мы все закутались и прошли милю до маленькой каменной церкви. Пока мы шли, не было никакого реального разговора. Вместо этого я наблюдал за звёздами над головой, а также (осторожно) наблюдал за Холмсом, который, казалось, не был так расстроен этой прогулкой, как мог бы быть. Однажды он поймал меня на том, что я наблюдаю, и уголок его рта дернулся вверх. Я, естественно, предполагал, что по прибытии мы войдём в церковь, но на самом деле это было не так. Вместо того чтобы ступить в священные пределы, мы остановились в небольшой роще заснеженных вязов. Миссис Холмс достала из глубокого кармана своего тяжелого бархатного плаща тонкую белую свечу. Её муж некоторое время рылся в собственных карманах, но безрезультатно. Мой друг громко вздохнул, достал коробку спичек от «Брайанта и Мэй» и протянул их отцу. Шансы были хорошие, решил я, такое случалось не в первый раз. Мистер Холмс улыбнулся, зажигая свечу, которую держала его жена. Странно, но я нашёл всё это довольно духовным опытом. По крайней мере, больше, чем всё, что я испытывал раньше, сидя на переполненной скамье с людьми, которые, казалось, больше беспокоились о том, что надето на всех остальных или что их акции могут сделать, когда наступит понедельник, чем о чем-то более глубоком. Холмс стоял у меня за спиной, и я почувствовал, как его рука мимолётно коснулась моей спины. Когда свеча немного догорела, миссис Холмс уронила её в снег, и пламя с шипением погасло. Мы вернулись в дом, где нас ждали горячий чай, бренди и пирожки с мясом. Позже мы с Холмсом расстались на верхней площадке лестницы, обменявшись лишь взглядом, и разошлись по своим спальням.***
На следующий день, заявив, что ему срочно нужно найти давно пропавшую книгу, Холмс повёл меня на чердак, который оказался на удивление опрятным. Мы поставили фонари на дубовый стол. Прежде чем начать поиски, он крепко обнял меня и прижал к себе. − Вы сделали со мной ужасную вещь, − пробормотал он. Пока я наслаждался объятиями и ароматом шеи Холмса, часть моего сознания прислушивалась к возможным шагам на лестнице. − Неужели? Что это может быть за ужасная вещь? − Вы избаловали меня. Погубили меня. Провести целую ночь без вас было пыткой. Моей первой мыслью было немного подразнить его из-за откровенной сентиментальности, но было что-то в его голосе, что-то в том, как его руки вцепились в меня, и когда я немного отстранился, чтобы посмотреть на него, в его глазах были такие неприкрытые эмоции, что всё это удерживало меня от легкомысленного отношения к его словам. Поэтому вместо этого я просто позволил ему обнять меня. Затем он быстро поцеловал меня в макушку и отошёл. − Теперь поищем книгу Лэнгстрота об «Улье и пчеле». Я оставил его и лениво бродил среди аккуратно расставленных сундуков и коробок, пока один маленький сундук не привлёк моё внимание. Он был сделан из дерева и выкрашен в выцветшие красные и жёлтые цвета. Однако что действительно привлекло моё внимание, так это инициалы УСШХ, написанные чёрным сверху. − Холмс, − сказал я. − Могу я открыть сундук с вашими инициалами? Он уже был окружён грудой пыльных книг и рассеянно кивнул, хмыкнув что-то в знак разрешения. Я открыл крышку того, что, как я понял, было, вероятно, сундуком с игрушками. Любые сомнения на этот счёт мгновенно рассеялись, когда первым предметом, который я увидел, была коллекция маленьких игрушечных солдатиков. Я достал их, заметив, что они были почти в первозданном состоянии, заставив меня задаться вопросом, сколько с ними на самом деле играли. Я не понимал, что Холмс знает о том, что я обнаружил, пока он не заговорил. − Майкрофт пытался обучить меня искусству государственного управления, − сухо сказал он. − Солдатиками? − Вы встречались с этим человеком, не так ли? Я согласился с этим, пожав плечами, отложил солдатиков в сторону и снова полез в сундук. Очень тяжёлая кожаная сумка оказалась набита шариками. − Вы любили марблс, − сказал я. Холмс всё ещё искал нужную книгу. − Я был хорош в марблс, − поправил он. − У моего брата были толстые пальцы. Мы оба тихо рассмеялись. Следующий предмет из сундука привёл меня в восторг. − Я уже много лет не видел калейдоскопа. − Я поднёс его к глазам, но получившееся зрелище оказалось менее захватывающим, чем ожидалось. − У меня очень рано развился вкус к научным исследованиям, − сказал Холмс, листая что-то вроде старого словаря. В какой-то момент я овладел искусством читать истинный смысл его слов. − Вы разобрали калейдоскоп, не так ли? А затем попытались восстановить его. − Мне было всего пять, − извинился он. Затем среди беспорядка я заметил деревянную куклу, одетую как солдат. Его красный сюртук выцвел, и одного глаза не хватало, но, тем не менее, он обладал спокойным благородством. Я поднял его. − У него есть имя? − Я назвал его капитаном, − сказал Холмс. − Он был подарком от дяди. Дядя Руди, который, как мне кажется, всегда интересовался... военными. Или, во всяком случае, солдатами. Большинство членов семьи больше не говорят о нём. − Холмс улыбнулся мне и добавил: − Я научился разделять эту привязанность. Ну, только в отношении одного солдата, но дядя Руди, я думаю, был бы доволен, что я обрёл собственного капитана из плоти и крови. Наши глаза встретились. Воздух между нами накалился и, казалось, сгустился от интенсивности нашей внезапной страсти. К счастью, в этот момент из коридора донёсся звонкий голос горничной, напомнивший нам, где мы находимся. Прочистив горло, я начал укладывать все обратно в коробку. − Ага! − Наконец Холмс вытащил небольшую книгу в жёлтой обложке и торжествующе поднял её. − «Улей и пчела». − Поздравляю. Мы отряхнулись, взяли фонари и направились к двери. − Холмс, − нерешительно произнёс я. − Они не подозревают нас, не так ли? Я имею в виду ваших родителей. Он только пожал плечами. − Скорее всего, нет. Но, Уотсон, мои родители любят меня. Казалось, нам больше нечего было сказать, поэтому мы спустились вниз, чтобы выпить чаю с фруктовым пирогом вместе с родителями, которые любили его.***
На следующее утро мы сели на поезд до Лондона и вернулись домой. Во время путешествия Холмс читал свою книгу о пчёлах, а я размышлял о любви. Неудивительно, что я не пришёл ни к каким выводам по этому вопросу и, наконец, заснул, погрузившись в сон о коттедже, в котором я никогда не был, и довольстве, которое, казалось, существовало прямо под кончиками моих пальцев.