— Ты сегодня поздно…
— Ох, Джинни, я разбудил? Прости, любимый…
Звук сладкого поцелуя расцвечивает тишину и заканчивается нежным мелодичным стоном.
— Подожди, ты устал, не надо… Са-а-ан…
— Я рядом с тобой никогда не чувствую себя уставшим, Джинни…
Воздух становится насыщенным, смешивая в страстном танце запах невыносимо свежего пиона и бархатистого сладкого зелёного чая. Шуршание шёлкового покрывала прерывается восхищёнными вздохами и томным шёпотом:
— Ты такой открытый… такой влажный… такой готовый для меня… Джинни… сладкий… мой вкусный… я съем тебя…
Стыдливые стоны сменяются более откровенными и несдерживаемыми и в конце концов на пике завершаются торжествующим рыком и восторженным всхлипом: «Са-а-а-ан!!»
— Ты такой страстный после этих своих ночных заседаний.
— Ну, брось… Ты же знаешь, что каждому бизнесу своё время. У меня и так очень мало «ночных» обязанностей, всё у отца в Корее.
— Твой отец… Он пугает меня.
— Он знает о нас. И пока ничего не предпринимает. Думает, что я не знаю о Минхо и его на нас с ним планах и пока не хочет это менять. Я всё равно не послушаюсь его, он это чувствует и не хочет конфликта. Пока. Если бы ты разрешил мне метку…
— Не будем об этом, Сан. Скажи лучше, что будет потом? Когда у Минхо всё же получится с этим парнем.
— А у него получится?
— Поверь, я–то знаю: Минхо всегда добивается того, чего хочет.
Смущенное дыхание и стыдливое «Прости» холодком по коже.
— Нет, тебе не за что извиняться, Джинни. Это твоё прошлое. И твоё счастье, что ты не знаешь моего. Я безумно благодарен Ли Минхо за то, что он подарил мне тебя.
— Я не игрушка, чтобы меня дарить!
— Ну... — Тихий смех и звук поцелуя в надутые губки. — Нет, конечно, Джинни, нет. Ты знаешь, что я имею в виду, не дуйся. Он попросил тебя сберечь, а я…
— Не смей! Я с ужасом иногда думаю, что было бы, если бы он не попросил тогда тебя присмотреть за мной.
— Да уж… Я с треском провалил это задание, не так ли? Я… Мне страшно, что ты однажды всё же поймёшь, что так и не простил меня.
— Сан! Мы миллион раз говорили об этом! Сколько можно?
— Я изнасиловал тебя, Хёнджин! Я никогда себе этого не прощу!
— Сан-и, у тебя был гон! Кто же знал…
— Я знал! И ты знаешь, что я знал! Зачем ты всё время меня оправдываешь?
— Потому что я люблю тебя!
Тишина, длящаяся несколько секунд, топит в себе иногда целый мир. Топит и возрождает.
— Я люблю тебя, идиот! Люблю! И знаю, что ты не хотел мне сделать тогда больно. Я не оправдываю тебя, мне всё же было больно и страшно, но теперь… Мне кажется, что всё, что ты сделал для меня потом… Оно того стоило! Да и понравился ты мне сразу. Мне было так стыдно перед Минхо, если бы ты знал! Влюбиться в того, кого тебе нашёл возлюбленный, чтобы защитить от собственного отца! Бедный Минни, если бы он мог знать…
— Ты не виноват. Минхо же тоже тебя использовал, ты же знаешь.
— Нет, он… Я ему нравился. Потом уже. И он мне очень нравился, правда, я сразу знал, что ничего у нас не выйдет. Но никогда не мог ему отказать: он был таким несчастным в этом своём желании уничтожить этот мир с собой в придачу! А я ему нож в спину воткнул...
— Не ты, а я! Это меня он как друга попросил, а я забрал себе его омегу. Хмм… Я забрал у омеги омегу... Я шикарен!
— Эй, хватит!
Высокий, чистый и хриплый смех смешиваются и звучат очаровательным дуэтом.
— Я тоже тебя люблю, Джинни…
— Я знаю. Всегда знал. Ты так смотришь, так целуешь, так ласкаешь… Ты столько… аххх… что?..
— Джинни… Джинни… Мой Джинни…
— Ненасытный… Какой же ты… мой хитрый лис… мой Сан…
***
— Теперь ты знаешь всё. — Минхо стирает слезу со щеки и поворачивается к Чану.
Тот сидит, опустив голову и сложив руки на согнутые колени.
— Ты простил? — тихо спрашивает он.
— Да, — ничуть не сомневаясь, отвечает Минхо. — Они счастливы, я видел. И Хёнджин… Я так виноват перед ним, его счастье — это главное. А Сан делает его счастливым, я знаю.
— Почему Хёнджин ушёл из университета?
— Сан увёз его в Испанию, там у его отца весь легальный бизнес. И он за него отвечает. А всё темное — здесь. И этим занимается сам Чхве Минсок. — Минхо покусывает кончик пальца, а потом усмехается: — Когда отец хочет меня напугать, то обещает отдать этому самому господину Чхве как игрушку. Говорят, у него есть сеть подпольных борделей, в которых с омегами можно сделать всё, что захочешь.
Чан рычит и сгребает Минхо в свои объятия:
— Я могу его просто убить для тебя, хочешь? — глухо говорит он.
Минхо поднимает брови и таращит глаза:
— Ты? Чан-и, не переоценивай себя, мой мальчик. Ты же мой милый добрый отличник Бан Чан? Верно? Сильный, умный, верный, правильный. Хотя, — задумывается он на секунду, — за последнее время я многое узнал о тебе и могу сказать, что не такой уж ты и правильный, Чан-и.
— Ну, слава богу, наконец-то дошло, — хмуро ворчит Чан, потираясь щекой о макушку Минхо. — А я уж надежду потерял, что ты прозреешь.
Они смеются, целуются, а потом, уже засыпая в объятиях Чана, Минхо слышит:
— Я не хочу... я не могу тебя отпускать к нему. Что мне делать? Что, скажи?
— Спи, Чан-и, — шепчет в полудрёме Минхо, — утро вечера мудренее.
***
— Нам, он послал Хорса за Хан Джисоном в Пусан.
— Вот тварь… Зачем ему мальчишка?
— В душе не чаю. Хорс не сказал.
— Чёртов Хорс…
— Нам! Имей совесть! Скажи спасибо, что он об этом упомянул, хотя был не обязан! После всего вашего этого…
— Ты знаешь, Джин, что я готов на многое, чтобы с ним помириться. Но он не хочет.
— И ты знаешь почему, Нам, да?
— Юнги мой! Он выбрал меня!
— Ты отбил его у Хорса! Они пожениться собирались!
— И тем не менее он выбрал меня! Я не собираюсь за это извиняться, Джин! Он до сих пор выбирает меня! Мы ведь не женаты. Он может уйти в любой момент. Но не уходит, потому что любит меня!
— Но Хорс…
— Что — Хорс? Пятнадцать лет прошло, а он дуется, как мальчишка! Морду он мне набил и руку сломал — чего ещё ему от меня надо?
— Он сказал мне о мальчонке, потому что знал, что я тебе передам. А ему этот мудак между прочим постоянно смертью угрожает, если ты что-нибудь узнаешь. Почему ты просто не пристрелишь этого мерзавца? Было бы всем легче. Следы заметать тебе не впервой, никто бы и не узнал…
— Ты прекрасно знаешь ответ, Джин. Не о чем говорить.
— Он сделал несчастными всех своих омег, бросил одного сына, практически убил второго, мучает, домогаясь, третьего, воротит всякую хрень с оружием, угрожает тебе и Хосоку, а ты всё держишь слово, данное его отцу?
— Слов есть слово. Я все же офицер, Джин.
— Бывший.
— Бывших офицеров не бывает.
— Банально-то как.
— Зато правда.
— Угу…
— Это… Спасибо, Джин. Спасибо. И Хорсу… а, нет, это бесполезно.
— Ты должен с ним помириться.
— Должен. Я попробую. Но это вряд ли получится.
— Два старых барана.
— Ты меня на год старше, Джин-и.
— Я молод душой и прекрасен телом. Вам этого не понять.
— Да уж где уж нам уж…
— Вот именно.
