Грех

      Англия — родина магии, худших на свете блюд и рока. Страна контрастов, крайностей, омываемая холодным равнодушным морем и укрытая низкими серыми небесами. Страна скал и холмов, бесконечных пустых полей. Она просто такая, забытая на краю мира, маленькая и недружелюбная, продуваемая ледяными ветрами. Лондон — её главный сын, брюзжащий старик с длинной бородой, напяливший на себя дырявые джинсы и потёртую косуху. Он отчаянно не хотел признавать, что закостенел в своих убеждениях, застрял в клетке своих узких взглядов и увядающих амбиций. Он просто хотел доказать всем, что он ещё жив, что он ещё дышит, что ещё может показать этому миру пару сложных фокусов, если тряхнёт наконец стариной. У этого города была гордость, у этой страны была гордость. Они стары, они видели худшие дни, они пережили войны, голод и чуму. Но они всё ещё здесь, кто бы что не говорил, и их волю никто не сможет сломить.       Ночной Лондон упрямо врывался в комнату сквозь открытое окно. Он щёлкал светофорами, шуршал шинами, смеялся пьяными голосами. Он бдел и не позволял никому о себе забыть. Реми, впрочем, и не собирался про него забывать. Это было бы как минимум неразумным, особенно учитывая, где конкретно он находился. У Пита Висдома, его старого приятеля, безусловно было с Лондоном довольно много общего. Он не старик, конечно, у него не было бороды и пары сотен прожитых лет за плечами, но он тот ещё брюзга и очевидно один из самых прилежных сынов своей страны. Реми бродил по его любимой квартире, осматривался с огромным исследовательским интересом. Интерьер был скромным, быть может, даже слегка аскетичным, но нарочито британским: деревянным и вычурным, ненавязчиво величественным. Диван на изящных ножках, кожаные кресла в кабинете, несколько книжных шкафов. Эта квартира — памятник стране, здесь будто специально не было ничего человеческого, не было даже тени души.       Единственная вещь, которая хоть как-то отдалённо напоминала о личности хозяина: позолоченный портсигар, найденный в ящике стола в кабинете. Но и это, на самом-то деле, не имело к Питу Висдому никакого отношения, поскольку всю жизнь он упрямо курил дешёвые сигареты, — таскал их во внутреннем кармане пальто или пиджака, из-за чего пачка часто мялась, превращалась лишь в комок картона… В общем, очевидно, что портсигар ему не принадлежал, был вещью слишком дорогой и совершенно ему неинтересной. Пит никогда не был из тех людей, кто покупал что-то и потом берёг это, оставлял на чёрный день без всяких адекватных причин. Реми покрутил портсигар в руках, посмотрел, как тёплый свет городских огней отражался от идеально отполированного металла и, недолго думая, сунул во внутренний карман пальто. У него-то такая вещица точно найдёт какое-нибудь более рациональное применение.       Ещё немного побродив по небольшой квартирке, Реми окончательно заскучал, так и не найдя ничего хоть сколько-нибудь личного. Будет неправдой сказать, что он очень уж любил копаться в чужом грязном белье, но и не каждый день приходилось встречаться со случаями, когда чьё-то постоянное место жительства не говорило о своём хозяине абсолютно ничего. Даже Реми порой позволял себе всякие сентиментальности, вроде фотографий в рамочках и прочей ерунды, увидев которую точно можно было сказать: «Ну да, это берлога местного клептомана Реми Лебо». Но Пит не оставлял никаких следов, в квартире будто никогда не жили, просто кто-то приходил и периодически убирался, чтобы куча книжек и кожаные кресла не покрылись пылью. Наверное, чтобы такое произошло нужно быть либо жутким трудоголиком, либо помешанным на конфиденциальности. И, чёрт подери, очевидно, Пит совмещал в себе обе эти черты.       Во время осмотра в кабинете всё-таки удалось обнаружить несколько любопытных закрытых на ключ ящиков, но вскрывать их было бы уже действительно нарушением личных границ. Поэтому Реми лениво развалился на диване в гостиной, зная, конечно, что вероятность того, что Пит вообще вернётся этой ночью домой, бесконечно мала. И всё-таки вероятность была, а Реми родился неприлично удачливым, потому он просто решил подождать. Ему оставалось лишь стараться не заснуть в умиротворяющей полутьме этой совершенно бездушной квартирки. Время и пространство почти перестали существовать, остался только шумный город за окном и занавеска, неохотно трепещущая под напором лёгкого прохладного ветерка, несущего с улицы запах особого лондонского веселья.       Реми много пришлось за жизнь путешествовать, и он знал, что в каждом месте веселье пахло как-то иначе. В его родном Новом Орлеане веселье пахло вином и сладостями, было лёгким и ненавязчивым, почти воздушным; в Нью-Йорке оно пахло дешёвым виски и сигаретами, было тяжёлым и торопливым, оставляло на языке горький привкус одиночества; в Лондоне веселье пахло тёплым пенистым пивом и деревом барных стоек, оно было непредсказуемым и стихийным. Пусть юмор у англичан специфический, и их пьяные анекдоты могли вызвать в Реми максимум беззлобную усмешку, эти люди всё-таки умели веселиться, а он всегда это ценил. Но, опять, же это была не та ночь, а Пит был не тем человеком. Саркастичный, раздражительный, строгий, — единственное веселье, что с ним можно было представить, это очередная магическая миссия на благо Британии: драки с драконами, вечеринки с феями, охота на древние артефакты. У Пита не было никакого доверия к Реми, а главное у него не было никакой личной жизни. Нет жизни — нет веселья.       Через неопределённое время в замке наконец заскрипел ключ, а Реми даже не шевельнулся, не пожелал выдать своего присутствия. Но, очевидно, хозяин квартиры сразу же всё понял: двигался он медленно и почти бесшумно, притаился где-то во тьме. Несколько мгновений Реми лишь с трепетом следил за проходом в коридор, просто ждал, затаив дыхание. Пит же осторожно заглянул в комнату, сияние его естественных огненных когтей причудливо освещало пространство вокруг, давало рассмотреть и додумать его напряжённое выражение лица, отражалось от чёрных стёкол очков. Реми не сдержался и усмехнулся, наконец осознав масштаб проблемы Пита Висдома и солнцезащитных очков, которые он умудрялся носить даже глубокой ночью. Из-за этого хозяин квартиры мгновенно выпрямился, спрятал когти и включил свет. Реми, привыкшему к тьме, стало чуть менее смешно.       — Твою мать, Лебо, — Пит выдал это без видимого удивления каким-то не очень свойственным себе почти обеспокоенным тоном. — Я ведь мог тебя грохнуть.       — Это была бы не первая твоя попытка, mon ami, — немного привыкнув к свету, Реми смог полноценно оценить всю комичность ситуации.       Пит издал какой-то непонятный звук и вновь скрылся в коридоре. Он некоторое время шуршал где-то там, бродил по квартире, видимо, проводя инвентаризацию, потом, не говоря ни слова, вернулся в гостиную. Встал возле дивана и сложил руки на груди. Реми понял намёк, неохотно сменил положение на сидячее, и вскоре Пит тоже устроился на диване. Он откинулся на спинку, вытянул ноги, вероятно, устремил взгляд куда-то в потолок. Они сидели так несколько мгновений, за окном всё ещё буйствовал город, в квартире же из звуков было лишь тихое сопение Пита. Реми уже начинал думать, что его приятель просто заснул, — что, впрочем, не было бы чем-то удивительным, поскольку, судя по запаху, этой тёплой ночью он действительно решил отдохнуть. Но, вопреки ожиданиям, Пит вдруг ровно сел на диване.       — Верни портсигар, — сказал он уже абсолютно серьёзно. — И не надо делать такое лицо. Я пьяный, а не тупой, цветочек.       — Цветочек? — Реми хохотнул, покачал головой и всё-таки неохотно полез во внутренний карман пальто. Достал вещицу, в последний раз печально глянул на её отполированные бока, а потом наконец протянул законному владельцу. — Прошу. — Пит взял портсигар, даже не посмотрев на него, пихнул в карман брюк. — Откуда он у тебя вообще?       — Мо подарила, — глухо ответил собеседник, явно намекая, что развивать эту тему не намерен. Реми не имел ни малейшего понятия, кто такая эта Мо, но, очевидно, спрашивать об этом не стоило. На несколько мгновений повисла гнетущая тишина. Лондон заливисто хохотал за окном. С громким звоном об асфальт разбилась бутылка.       — Как прошёл твой день? — Вдруг выдал Реми.       Пит глянул на него как на полного идиота, а потом молча встал и побрёл в другую комнату. В кабинете включился свет, послышалось какое-то копошение. Реми поднялся и лёгким шагом последовал на звук. Из одного из до этого закрытых шкафчиков Пит вытащил слегка потрёпанный виниловый проигрыватель, аккуратно поставил его на стол; из другого ящика достал пластинку, в столь же потрёпанном временем конверте. Обложка бахромила на краях, буквы на ней почти стёрлись, но она всё ещё была жёлтой с неровной розовой полосой ближе к низу. Реми её не узнал, впрочем, он никогда в музыке особо не разбирался. Пит с каким-то нехарактерным себе трепетом поставил пластинку, включил проигрыватель. Хотелось ожидать от этого чопорного грубого джентльмена в дорогом чёрном костюме какой-то похожей по духу музыки. Однако всё оказалось гораздо более неожиданно и запутанно.       Сложно сказать, что у Реми был очень уж хороший вкус хоть на что-то, что не касалось женщин и еды, но даже для него этот хаотичный шум и истеричный вокал были довольно неприятными. Тем не менее, он сел в одно из кожаных кресел и спокойно наблюдал за своим приятелем, который старательно делал вид, что он в квартире один. Текст песни для Реми никакого интереса не представлял, а вот ситуация целиком была очень уж интригующей, поэтому он покорно молчал, видимо, подыгрывая. Так продолжалось, пока Пит не вытащил из пиджака очередную мятую пачку сигарет и не закурил. Одна песня кончилась, началась другая, и внезапно слушатель оживился. Зажав сигарету в зубах, он отстукивал по своему дорогущему столу этот совершенно богомерзкий ритм, хрипло и невнятно подпевая при этом:

God save the queen The fascist regime They made you a moron Potential H-bomb God save the queen She ain't no human being There is no future In England's dreaming Don't be told what you want to want to And don't be told what you want to need There's no future, no future No future for you.

      Теперь Реми вслушался в текст и он, мягко говоря, оставил очень смешанные чувства. Было странно слышать что-то подобное от человека, который едва при первой встрече не убил «янки, подшутившего над королевой». Интрига нарастала, Пит абсолютно бесцеремонно потушил сигарету о лакированную столешницу и кинул окурок куда-то на пол. Потом облокатился о стол, вновь сложил руки на груди и обратил взгляд на гостя. Они играли в гляделки некоторое время, слушали лишь жалобные гитарные всхлипы и скрипучий мужской вой. Не музыка, а издевательство над всем человечеством. И от этого становилось лишь интереснее.       — Знаешь исполнителя, Лебо? — кивнув на проигрыватель, наконец прервал молчание Пит.       — Может быть, — уклончиво ответил Реми. — Честно говоря, я такое не слушаю.       — А историю про Сида и Нэнси знаешь? — продолжил допрос собеседник. Конечно, Реми знал эту историю. В каком-то смысле даже чувствовал с ней родство, однако эту тему лучше не развивать.       — О, так это Sex Pistols… — задумчиво протянул он. — Музыка у них… своеобразная. — Пит на это громко усмехнулся.       — Дорогуша, это нихера не музыка, — собеседник вдруг снял очки и повесил их на ворот рубашки. Взгляд у него тусклый и уставший, под глазами тёмные пятна. И всё-таки там виднелся какой-то озорной огонёк. — Как и весь панк в принципе. Но эти ребята хотя бы пытались, в отличии от многих других.       — То есть тебе не нравится, но ты слушаешь? — Реми решил нащупать почву. Это явно была какая-то игра, правил которой он пока не понял. Но очень хотел понять. Пит в ответ вновь усмехнулся и покачал головой. Выдержал небольшую почти драматичную паузу.       — До The Beatles Англия была страной без музыки, а англичане были напыщенными снобами в высоких шляпах и с моноклями. Думаю, ты в курсе, что Битлы устроили революцию в музыке, в культуре, в моде, в сознании людей. — Проводя импровизированную лекцию, Пит активно жестикулировал правой рукой. — Они изменили Англию, они изменили весь мир. — Последнее слово он ярко выделил. — А когда всё это их дерьмо про свободу и любовь, и свободную любовь схлынуло, пришла анархия, пришёл панк. — Он резко замер на пару секунд, потом вдруг продолжил уже менее энергично: — Подростки бунтовали против своих предков, против общества и общепринятых представлений о морали. Они орали на сценах о том, что их всё заебало и они сами хотят решать, что им делать и как жить. — Пит скорчил пару гримас отвращения, пока говорил об этом. — Панк — бунт, рождённый хуёвой экономикой и отсутствием стабильности; музыка ярости, похожая на дерьмо. Однажды она выполнила свою цель и благополучно сдохла в канаве. — Он снова замолчал и, выпрямившись, выдал слишком уж официальным тоном: — Так вот, я — то самое дерьмо, которое выполнит свою цель и благополучно сдохнет в канаве. По крайней мере, я верю в это. — Глубоко вздохнув, добавил: — Боже, храни королеву.       Закончив свой невероятно информативный монолог, Пит вырубил проигрыватель и плюхнулся в соседнее кресло. И снова наступила тишина, теперь по-особенному гнетущая: в кабинете не было слышно Лондона, он наконец их покинул, а без него осталась лишь пустота. Реми думал. Пытался думать, по крайней мере. Вот прозвучал он, самый странный и завуалированный ответ на самый простой и банальный вопрос. Реми хмыкнул, напряжённо его анализируя. Очевидно, это был далеко не первый день, не первая неделя, не первый год, которые прошли подобным образом. Стало как-то неуютно, потому что Реми понимал это чувство, эту безысходность. Чёрт возьми, понимал, хотя, безусловно, хотел бы притвориться, что нет. Извечная меланхолия разогнала все мысли в голове. Пит рядом устало потёр глаза руками, снова потянулся за сигаретами.       — Не поделишься? — вопрос мягким тоном. Собеседник глянул на гостя исподлобья, замерев с незажжённой сигаретой во рту.       — Ты куришь? — Его голос вновь слегка искажён, но тон явно был удивлённым.       — Курил, — поправил Реми. — Шельме это не нравилось, поэтому я перестал.       — Да ты сраный каблук, приятель, — Буркнул Пит, протягивая ему сигарету. Реми молча кивнул в ответ на это.       Собеседник вновь поджёг сигареты с помощью своих огненных когтей. Видимо, более достойного применения им он найти не смог, впрочем, и Реми порой использовал свои мутантские способности подобным образом. Жизнь и Чарльз Ксавьер научили американских мутантов защищать себя и свою идентичность; научили тому, что ты обязан быть готов, когда люди придут, чтобы от тебя избавиться. Любой из Людей-икс знал пару боевых искусств и как минимум десять способов убить человека, даже несмотря на то, что все они были хорошими ребятами. Но, к счастью или к сожалению, Пит не был американцем, не был иксменом и не был хорошим парнем.       Британия была в разы более жестокой по отношению к мутантам, поэтому они научились прятаться. Они слились с обычными людьми, притворились, что их не существует. Питу большую часть жизни не нужно было бороться за выживание, а на работе в секретных службах его особенности оценили по достоинству. Да, он убивал людей. Много людей. Но он не был бойцом, каких жизнь слепила из Реми, Шельмы, Логана или кого угодно другого из Людей-икс. Он не дорожил своими способностями, своей жизнью, своей мутансткой идентичностью. Пит с одинаковой лёгкостью с помощью своих когтей протыкал людей насквозь и поджигал сигареты; был одним из самых лучших и преданных своей стране агентов и одним из самых бесполезных людей в рукопашных драках.       Реми вдруг вспомнил, то, что привело его сюда. Это были слова, которые Пит сказал ему, когда выгонял из своей страны: «Я знаю, как тонка грань между «отличным парнем» и «грязным ублюдком». И, поверь моему опыту, когда балансируешь на ней слишком долго, понимаешь, что у тебя нет друзей… зато есть куча врагов». Тогда, наверное, Пит надеялся, что это их последняя встреча. Но, будучи человеком практичным, он не смог упустить из виду такой ценный внештатный ресурс. А будучи человеком благородным… не смог оставить нового друга в беде. И вот куда это их привело. К проклятым разговорам про панк, которые на самом деле все об одном и том же. Реми выдохнул дым, заглянул Питу в глаза. Всё ещё смертельно уставшие, цвета сухого асфальта с лёгким голубым отливом, а у самого зрачка янтарно-карие, почти сияющие, особенно когда он злился. Сейчас они были бледными, тусклыми, а взгляд почти пустым. Реми чуть нахмурился. Сигареты спустя такой долгий перерыв оставляли неприятный привкус на языке.       — Ты не устал так жить? — вдруг неожиданно даже для самого себя сказал он. Пит ни капли не удивился вопросу, будто ждал его, будто жаждал его.       — Как? — глухо спросил он и глубоко затянулся.       — Балансируя, — бросил Реми, ловя каждое движение собеседника. Пит усмехнулся, выдохнул дым носом.       — Мы с тобой ублюдки, приятель, — ответил он, пожав плечами. — Делаем дерьмо, разбираемся с чужим дерьмом. Если нас не будет, будет кто-то другой. Кто-то хуже нас, опаснее нас, — вновь тоном лектора пояснил Пит. — Мы хотя бы благородные ублюдки — у нас есть какие-то принципы. — Он ненадолго задумался. — Мы лучшие из худших. — А потом особенно выделил: — Необходимое зло, если тебе угодно.       — Так ты себе это объясняешь? — Скорбно почти прошептал Реми. — И становится легче?       — Легче никогда не станет, Лебо, — грубо бросил собеседник. — Смирись и вытри сопли. Смотреть на тебя противно.       Дальше они снова некоторое время сидели молча. Реми, по понятным причинам, не очень много знал о прошлом Пита, но отчётливо ощущал, что они оба прошли через самый настоящий ад. Жизнь секретного агента едва ли по масштабам сравнится с жизнью супергероя или самого известного на свете вора, однако философия в сухом остатке одна и та же: вся жизнь — побег от ответственности путём занятия единственным, что умеешь. Воровство каждый раз приводило Реми на кривую дорожку, приводило к абсолютной катастрофе, когда страдали и он, и его близкие. Недомолвки привели в лапы к Апокалипсису, потом к Эссексу. Но Реми не убивал, — осознанно, по крайней мере. Он был замешан в мутных историях, портил свою репутацию, подвергал свою жизнь опасности, но никогда не убивал людей, какими бы плохими или хорошими они ни были. А Пит убивал. Вся его карьера построена на крови. Жизнь врагов короны не имела для него ценности, он способен убивать всех, кого ему прикажут. Но если это был его долг перед страной, делало ли это его плохим человеком?       — Можно я останусь у тебя на ночь? — Спросил наконец Реми, стряхнув пепел на паркет.       — Схерали это? У меня тут не приют для бездомных, — резко ответил Пит, но лицо у него было всё таким же безэмоциональным.       — Ты умеешь готовить? — Решил сделать взаимовыгодное предложение. Собеседник нахмурился.       — Ну, мою жратву можно есть, если собираешься на встречу лично к Иисусу Христу, — буркнул он, на этот раз потушив сигарету о подошву лакированной туфли.       — Что ж, тебе повезло, потому что я очень хорошо умею. Приготовлю тебе с утра что-нибудь. Устраивает такая сделка? — беззаботно сказал Реми.       — Ты в холодильник мой заглядывал вообще? — скептично бросил Пит, приподняв одну бровь. — Всю хату обшарил, а по кухне не прошёлся?       — Прости, я ещё не настолько опустился, чтобы воровать еду, — весело ответил Реми, медленно поднявшись с кресла.       — В таком случае, тебе повезло, что я когда пьяный добрый, — усмехнулся собеседник. — Но спишь на полу и как проснёшься метнёшься в магазин. — Он тоже медленно поднялся с кресла и потянулся. — А ещё не бесишь меня с утра, иначе твой труп никто никогда не найдёт.       О, это была почти не пустая угроза. У Пита всегда были проблемы с раздражительностью, но похмелье многократно ухудшало ситуацию. Он, безусловно, и будучи трезвым вполне мог ввязаться в драку или наорать на кого угодно матом, но добиться этого бывало довольно проблематично. В тот раз Пит впервые вытянул Реми из Америки, чтобы найти ужасно важную магическую книгу, которую он из-за алкоголя, прекрасной дамы и своей дурости благополучно упустил. Они сидели в людном баре, пока Пит рассказывал всю эту чрезвычайно интересную историю и заодно безуспешно пытался опохмелиться. Кто-то случайно его толкнул. Он едва не проткнул парня когтями, но, внезапно одумавшись, лишь сломал нос и отправил в нокаут. А вот если Реми выбесит похмельного Пита, то точно сломанным носом не отделается.       — По рукам. — Реми улыбнулся и протянул Питу руку. Тот посмотрел на это с наигранным отвращением, но потом чуть оттаял и ответил на жест.       Рука у него тёплая и шершавая, но затягивать рукопожатие он не стал. Закончив со всеми любезностями, Пит выключил свет в кабинете и поплёлся в зал, где при входе сделал то же самое. Удивительно, но спальни в этой квартире не было, впрочем, очевидно, собственный комфорт хозяина волновал в последнюю очередь. Дойдя до дивана, он без лишних расшаркиваний просто плюхнулся лицом вниз, предоставив Реми самому себе. Тот тоже за жизнь к особому комфорту привыкнуть не успел, поэтому снял пальто, аккуратно свернул его, чтобы использовать как подушку и лёг прямо на ворсистый ковёр. Закрыл глаза, невольно прислушался. Лондон за окном замолк, готовясь к ярко-алому рассвету, потому лишь тюль мелко дрожала от прохладного ветерка и Пит едва слышно сопел, уткнувшись в декоративные подушки. Мирная тишина всегда получалась лишь перед началом нового дня.