Цель Сокола: мозг и сердце

Силком вытащив себя из ванны, Аня неспеша обмоталась тонким полотенцем и подошла к небольшому запотевшему зеркалу, что висело над раковиной. Провела по нему рукой и еще с несколько минут неотрывно смотрела на собственное отражение. — Ну и кошмарище, Соколова, — осуждающе проворчала она, ощупав лицо. Даже после горячей ванны кожа казалась ей излишне бледной. Неживой. Капитан безустанно морщилась, подмечая, где и как именно изменилось ее лицо. И ни одно из этих изменений ей не нравилось. От самой себя теперь воротило хуже, чем от баклажанов. Но дело было не только во внешности и баклажанах… От того, что внутри, тошнило не меньше. Аня понимала, что пора было заканчивать с этим: прошлое ее не оставляло, значит она сама должна была оставить его, но… Соколова тяжело вздохнула, упираясь в края раковины чересчур ослабшими за последнее время руками. Решить в голове было куда проще, чем воплотить принятое решение в реальности. Однако с чего-то надо было начинать. И Аня решила начать с самого сложного: определить место Игоря в своей жизни. Поправив полотенце и заправив за уши заметно отросшие волосы, она вышла из ванной комнаты. Гром сидел к ней спиной, на диване, и, безразлично смотря в экран старого телевизора, тыкал в висок обратной стороной карандаша. Девушке правда было интересно, о чем думал Игорь: о тупой программе, что шла по зомбоящику, о том, как бесит его шерсть Рафта, о ней или о новом деле. Но так и не определившись, на чем остановиться, Соколова просто подошла ближе. Подкралась так бесшумно, что мужчина и не заметил. Лишь когда она выдернула из его рук карандаш, испуганно передернулся и, тут же обернувшись, обеспокоено осмотрел капитана. — Привет, — Аня слабо улыбнулась, откладывая карандаш на стол. — Привет, — чуть слышно проговорил Игорь, не зная, что было бы уместнее спросить. Решил не спрашивать. — Я… Рафта погулял. — Спасибо, — девушка вновь выдавила короткую улыбку, на самом деле уже начиная замерзать: створки окон закрывались неплотно, из-за чего в квартире майора извечно гулял сквозняк. И, как назло, молчание затянулось, а количество мурашек на теле Соколовой заметно увеличилось. Аня неуверенно прочистила горло, придерживая свое мокрое полотенце. — Обнимешь? — спросила она, неуверенно пожимая худыми плечами. В ту же секунду Гром, будто опомнившись, вскочил на ноги и, схватив с чайного столика заранее подготовленный плед, резким движением расправил его. — Хочешь есть? — спросил Игорь, «подзывая» девушку к себе. — Нет, — Аня качнула головой, медленно подступая к майору. Правда не хотела. Аппетита не было все те дни, что у слезных желез не было покоя. Двойной удар по Соколовской живучести, так сказать. — Просто с тобой посидеть хочу, — капитан не утаила доброй усмешки, когда Гром в буквальном смысле закутал ее в теплый плед… словно маленького ребенка. Опыта в ухаживаниях и проявлении заботы у Игоря было не больше, чем у Ани. Но от этого любое внимание мужчины становилась еще приятнее. — Хорошо, — майор разместился на прежнем месте изрядно продавленного дивана и с присущей настойчивостью усадил Соколову к себе на ноги. — Прекрасно, — невольно усмехнулась она, умещаясь на его крепкой груди. — Согласен, — улыбнулся Игорь и раньше, чем успел достаточно обдумать свой порыв, поцеловал девушку в висок. — Надеюсь, тебе лучше, — уткнувшись подбородком в Анину макушку, мужчина стал ласково поглаживать ее влажные спутанные волосы. — Теперь да, — пальцы Соколовой скользнули под домашнюю футболку Грома, и он довольно ухмыльнулся в ответ на такой приятный будоражащий жест. Так они сидели долго. Согревая друга друга теплом тел и слушая шум проливного дождя за окном. И этот шуршащий гул был подходящим фоном для мыслей. Мыслей капитана о майоре. И мыслей майора о капитане. Аня чувствовала, что должна сказать ему. Потому что она наконец призналась себе. Потому что так правильней. Тем более она всегда была прямолинейна, что мешало оставаться таковой?.. Разве что странное ощущение трепещущих в животе «бабочек», словно снова пятнадцать. Вот только через пару лет ей будет дважды по пятнадцать. Стыдно уже робеть. — Игорь? — вдруг еле слышно прошептала Соколова и, вытащив руку из-под его футболки, а затем и из-под пледа, осторожно коснулась указательным пальцем бугристого шрама на груди мужчины. — Да? — Я люблю тебя, — проронила девушка так же тихо, но абсолютно внятно. Однако так неожиданно, что Гром невольно замер и лишь спустя минуту принялся судорожно раздумывать, не показалось ли ему. Нет, не могло. Он слышал. Майор шумно выдохнул, прикрывая уставшие глаза. — Я собирался сказать это первым, — произнес Игорь как-то слишком укоризненно по отношению к самому себе. И в ответ на такое откровение Аня не сдержала короткого смешка. Как мило. Еще какое-то время капитан удерживала палец на все том же шраме, — одном из нескольких, — изучая, после чего прибавила с напускной победной гордостью: — Я опередила, — она спрятала руку обратно, под плед, и, теснее прижавшись к мужчине, закрыла глаза. Только не о победе речь была. О честности. Причем с самой собой. У Соколовой бойфрендов немало было, а вот мужчин… Гром первый. И последний, — в этом девушка была уверена: привыкать и потом годами терпеть замашки другого неотесанного мужлана… уж увольте. Да и к тому же… раньше она ни разу не ощущала того, что пробуждал в ней Игорь, а посему выходит, что и не любила вовсе. Ее подростковая влюбленность не шла ни в какое сравнение с этим осознанным глубоким чувством привязанности, за которым крылось отчаянное желание сделать счастливым, уберечь и, если понадобится… жизнь отдать. Настолько сильно. Настолько непередаваемо. У Грома та же ерунда. Соколова стала для него приоритетом. В любой момент, в любое время он думал о ней. В любой момент, в любое время хотел касаться. Превозносить. Оберегать. Она ведь его маленький боевой заяц-русак с повадками хищного сокола. Надо была защищать… Неясно правда кого: ее саму или окружающих… Но это и неважно. Главное то, что больше всего майор боялся потерять своего бравого, но хрупкого капитана. Боялся, что заберут. Отнимут, сломают его. Еще страшнее было думать о том, что сломать могут ее… А что, если он сам сломает? Что если сам причинит ей страдания? Вот вина за ее не до конца вернувшийся голос до сих пор мучила Грома. И Соколова знала это. И успокаивала. И целовала его серьезное грузное лицо, чтобы отвлечь от ненужных мыслей. Она уже не злилась на мужчину за то, что рискнул собой. Он был здесь, с ней, а значит все обошлось. — Я завтра на работу пойду, — выдохнула Аня сквозь поцелуй, щекоча майорскую щеку своим дыханием. Игорь тут же мягко отстранил ее, заглядывая в туманные карие глаза. — Уверена? Девушка кивнула без тени сомнения. Ее работа — ее отрава. Но такое же сильное спасение. Гром понимал это. И зная, что отговаривать бесполезно, зная, что так ей будет легче, лишь заботливо коснулся капитанского лба своей холодной ладонью, после заправив выбившиеся пряди за уши. — Не повезло нашим камерным клиентам, — вдруг усмехнулся мужчина и, заметив во взгляде напротив знакомое любопытство, объяснил: — Сокол возвращается. Губы Ани затронула улыбка. Но уже не слабая и короткая. Широкая. Счастливая. Гром жив. Гром рядом. Гром сыпал шуточками и ворчал. И она любит его. Таким, какой есть. А он любит ее. Такой, какая есть. И пускай произнести это вслух ему было даже сложнее, чем Соколовой, почувствовал он это давно… В тот самый момент, когда поймал себя на мысли, что лучше ссориться с ней, чем жить без этой нервотрепки с другой. И не было теперь на свете человека, которому он доверял бы больше, чем Ане. Того, кем дорожил сильнее, чем своим капитаном. Наконец им обоим стало ясно, куда вела и в конце концов привела эта их «интересная история».