Цель Сокола: мозг и сердце

— Меня не смогла приручить, так завела себе ручную птичку, — с насмешкой бросил Разумовский, проведя пальцами по прутьям просторной клетки с пестрым щеголом по кличке Хайс. Щеголом, крошечные крылья которого украшали яркие рыжие вкрапления. Щеголом, которого капитану подарил на прошлый день рождения Волков со словами «если очень захочется, прирежь птичку заместо Разумовского». И Аня сдержала данное Олегу обещание: их «IT-гениус» тире «серийный убийца» до сих пор жив-здоров в отличие от соперников первой его личности и мастерски избранных жертв второй. Соколовой даже удалось сохранить жизнь птичке, хотя с роду все живое у нее гибло из-за постоянного пребывания где угодно кроме дома. — Ну почему же, — девушка скрестила руки на груди, заметив скудную улыбку, залегшую в уголке его тонких розовых губ, — я приручила того Сергея, которого ты так нагло подавляешь. В тот же момент интерес Разумовского к запертой в клетке птице испарился без следа. Для такой маленькой квартиры будет достаточно и одной другой… Парень угрожающе сощурился, наступая на капитана. — Не говори, что тебе жаль, — недоверчиво прошипел Сергей. — Ты ведь не любишь хороших мальчиков. Они скучны, — глаза его болезненно заблестели. — Терпилы, — губы искривила пугающая ухмылка. — Слабые и жалкие, — прорычал Разумовский, позволяя гневу диктовать условия. — Зато ты маньяк, каких еще поискать надо, — отчеканила Аня раньше, чем успела подумать. Но мысли о том, что стоило быть осторожнее, не возникло у нее даже когда под натиском взбешенного парня она оказалась с силой впечатана в стену. Изо рта девушки вырвался тихий приглушенный стон. Больно. Соколова зажмурилась, пытаясь унять противный шум в ушах, являющийся привычным последствием от удара головой. А вот Разумовскому, по-прежнему вжимающему капитана в холодную стену, это доставляло лишь особое наслаждение. Он испытывал ее пронзительным наглым взглядом, откровенно упиваясь тяжестью сбитого дыхания, недовольным выражением румяного лица и этой невольно закусанной губой. Внезапно поддавшись странному желанию, парень склонил голову на бок и легко коснулся пальцами ее поцарапанной щеки. — Боишься? — его губы опять исказила ухмылка. Но уже не такая пугающая и кривая. Нет. Скорее насмешливая. Довольная. Чертовски довольная. — Знаешь же, что нет, — тихо проронила Аня, раскрывая глаза. Спустя секунду горло ее вновь сдавила цепкая сильная рука, а безумные синие глаза вцепились в излишне уверенные глаза напротив, словно выискивая в этой каре-желтой глубине подтверждение демонстрируемой храбрости. Но оно ему не нужно было. Просто так хотелось. И когда ее глаза игриво заискрились в ответ, стало еще интереснее. Захотелось еще больше. Ей тоже. — Тебе это так нравится? — елейно протянула девушка, наблюдая за напряженными желваками, что по-прежнему перекатывались по скулам Разумовского, выдавая его замешательство. Он не мог решить, какому чувству отдаться сполна: гневу, азарту… страсти? Не мог, потому и мешал все их в причудливой сумасшедшей форме, заставляя сердце Соколовой биться чаще от терпкого привкуса неизвестности на языке. — Нравится осознавать, что могу свернуть твою хиленькую шейку, — уточнил парень, стиснув ладонь сильнее. — Потому что ты. Слишком. Много. Болтаешь. — Зато ты немногословен, — с трудом прохрипела она, цепляясь за руку Разумовского, которая сжалась чересчур крепко. Лицо Сергея уже начинало расплываться и терять свои ебаные аристократические очертания. Ее тело ослабло, а белки глаз покраснели. — Что ты хочешь от меня слышать? — продолжал он свою маленькую незатейливую пытку. Говорил медленно. Неспеша. Получал изощренное удовольствие от власти над тем, кто никому не подчинялся. Но контролировал себя. Где-то глубоко внутри все еще жил его единственный детский страх. Страх причинить ей боль в порыве ярости. И когда Аня не смогла выдавить и слова, жадно хватая недостающий воздух, отпустил. Капитан тут же шумно вдохнула, облизывая пересохшие губы. — Сейчас? — зло процедила она, переведя дыхание. — Ничего, кроме твоего обычного хамства, — оборвала Соколова, испепеляя парня грозным взглядом. Разумовский замер, всматриваясь в ее серьезное лицо, а потом вдруг нагнулся и, схватив девушку под колени, стремительно приподнял, вынуждая ее тесно обвить его торс ногами. Капитан не сдержала удивленного вздоха, ухватившись за точеные, но ощутимо крепкие плечи. — Неужели тебя это заводит? — с непривычной озорливостью ухмыльнулся Сергей, при этом с привычной грубостью усаживая Аню на стеклянный обеденный стол. — Угадал? — Это оправдывает мое желание врезать тебе, — рявкнула девушка и в ту же секунду ее ладонь сжалась в кулак, конечной целью которого предполагалась челюсть знаменитого и ужасного Разумовского. Однако этот весьма тщедушный с виду парень умело отразил атаку Соколовой, перехватив ее руку и до пронзающей острой боли сжав тонкое запястье холодными пальцами. Капитан попыталась вырваться, но тем самым причинила себе лишь еще больший дискомфорт, а стоящему между ее широко разведенных ног Разумовскому лишь еще большую порцию больного наслаждения. «Упивайся, рыжий черт, пока не захлебнулся…» — Попробуешь еще раз? — глумливо прошептал Сергей, ловя каждую меняющуюся черту в лице озлобленной девушки. — Я подожду более подходящего момента, — ощерилась Аня, содрогаясь от охватившего ее бешенства. Соколовой правда очень хотелось сделать Разумовскому какую-нибудь последнюю по омерзительности гадость, но она просто терялась во множественных вариантах, в то время как сам парень, не осознавая, с головой утопал в блаженной эйфории. И причина у этого пьянящего ощущения была что ни на есть хмельная… Разгневанная девушка, которая была для него красивей закатного солнца. Загадочней белоснежного диска луны. Приятней шума соленого прибоя. Вкусней самого сладкого шоколадного десерта. Да даже желанней долгожданного акта мщения, черт его дери. И о да, настолько очаровательной капитан становилась только в минуты настоящего гнева и как неудивительно полной беспомощности в его ловких руках. Настолько очаровательной, что у Разумовского почти до самой земли съезжала его уже давно поехавшая крыша. Но ничего. Пусть съезжает. Улыбка Соколовой, ее вызывающий взгляд и звонкий глубокий смех вернут все на место. И пускай она не догадывалась, что все эти годы была единственным лекарством от его неизлечимой одержимости и бушующего внутри урагана, так опрометчиво путающего молодую жизнь. А молчаливая поддержка Волкова, преданность и готовность защитить окончательно поправят его шаткое положение. И пускай Сережа не всегда был благосклонен, Олег всегда оставался нерушимой преградой между ним и пропастью. Но потом… потом снова съедет. Съедет из-за несправедливости. Из-за алчности и жестокости зажравшихся ублюдков. Из-за нескончаемого разочарования. Из-за презрения и недовольства. Из-за его собственного лекарства. Она лечила. И разрушала. Она провоцировала. И успокаивала. Она дарила тепло. И порождала холод. Разумовскому казалось, что над ним она была всесильна. Пускай сейчас беспомощно билась в его тесной крепкой хватке. Пускай ей никогда не выиграть физически. Она вертела им иначе. Она обыгрывала в другом. Каждый раз. И он. Ее. Боялся. И он. Опять. Велся. «Не Олег мой поводырь, Соколова» — Я буду ждать, — Сергей затейливо глянул на девушку исподлобья и, вдруг перехватив ее ладонь иначе, коснулся тыльной стороны коротким поцелуем. Аня оторопела от подобной нежности парня, который временами, — а с ней практически всегда, — превращался в холодного, эгоистичного, хитрого и расчетливого убийцу. Что это? Кто это? Соколова не могла отделаться от ощущения, мучавшего ее еще недавно. Капитану по-прежнему не хватало воздуха, хотя Разумовский давно оставил ее шею в покое, переместив властную ладонь на место много ниже талии. Да. Точно. Ей не хватало воздуха от этой близости. От того, что делала. Что позволяла делать. Ему. О чем позволяла думать. Себе. От этой мягкости в бледных изящных руках, от этой страсти в красивых насыщенных глазах, от этого вызова, осевшего манящим влажным блеском на его упрямых губах. К слову о блеске. После удивительно романтичного порыва Сергея, Аня кажется слишком настойчиво уставилась на его губы, потому что он не выдержал первым. Резко подался вперед, накрывая ее приоткрытые, вновь пересохшие губы своими в остервенелом требовательном поцелуе. Она вынужденно попробовала их на вкус, но была совсем не против. Наоборот, когда его теплый язык принялся играть с ее в только ему ведомую игру, прижалась теснее, запуская пальцы свободной руки в рыжие волосы. Теперь дотрагивалась до них уже не так как в детстве. Наивного любопытства в ее действиях больше не было. Лишь пылкое и страстное желание. И было так приятно… Так приятно, что, пожалуй, волосы Разумовского можно было смело отнести в тот самый короткий список Соколовских слабостей… Так приятно, что девушка без устали пропускала пряди между подрагивающих пальцев, а в моменты особой остервенелости парня больно натягивала их с очевидной целью усмирить его опасный пыл. Она была ни разу не удивлена, что даже в этом Разумовский умудрялся вставить свое слово. Доказать, что переиграл. Он кусал, прикусывал, дразнил. Прерывал и снова завладевал. Она возмущенно сопела и всерьез подумывала все-таки врезать жадно целующему ее убийце-филантропу, но впервые решила действовать с ним иначе. Тем более теперь ей можно. Можно все. Прервав сладкий поцелуй ради маленькой женской вендетты, Аня медленно провела ноготком по выразительным контурам его бледного лица, после языком проложив влажную дорожку от подбородка до острого выпирающего угла между шеей и нижней челюстью. От такой неожиданной, непривычной шалости в сердце Сергея разразилась настоящая буря: он чутко реагировал на любое ее прикосновение, каждый вдох и выдох, касающийся его тела, каждый брошенный томный взгляд из-под густых темных ресницы. Но внешне оставался холоден. Непоколебим. И пускай язык его начал собственную игру, сложив потайные глубинные мысли в откровенные слова, еще там, в переулке, но образ… образ должен был сохранять. Только Соколова достаточно знала парня, чтобы быть уверенной: он все равно сломается под ее натиском. Покажет, что и ему приятно. Покажет, как возбужден и голоден. Просто не сможет утаить от нее. И в то же мгновение, когда ее пальцы скользнули к аккуратной пряжке дорогого ремня, девушка четко ощутила, чего ей так хотелось. Ей хотелось видеть, как бесстрастное лицо Разумовского изменится под ловкими движениями ее руки, как он не сдержит первый глухой стон, как запрокинет голову, тяжело дыша, как откроет прекрасный вид на свой острый, выпирающий кадык. Сделает. Он все это сделает. Потому что она сама для этого все сделает. Капитан неотрывно смотрела в глаза Сережи и, как только с пряжкой было покончено, раздался характерный звук расстегнутой молнии на строгих брюках. Аня скользнула рукой к выпирающему члену и губы ее тут же затронула предвкушающая улыбка. Она заметила, как хищно блеснули глаза парня лишь от одной этой крохотной вольности. «То ли еще будет, Сергей Разумовский», — хмыкнула про себя девушка, высвобождая его из уже тесных ему боксеров. Женская ладонь без промедлений принялась двигаться по возбужденной плоти, играя, наслаждаясь. Откровенно дразня. Она сделала. И он сделал. Пара ловких поступательных движений, буквально выворачивающих наизнанку все то, что Разумовский так тщательно прятал… и он сделал, как она хотела. Запрокинул голову, тяжело дыша, и спустя еще несколько секунд этой томительной, ответной пытки с губ невольно сорвался глухой стон, помешанный с гордым рыком. «Добилась своего, стерва…» Но сегодня он был особенно не против. Такая непокорность Соколовой нравилась ему так сильно, что внутри все сжималось от сладкой мысли о том, как походит он. Как использует против нее свою сицилианскую защиту. Как заманит в острые позиции, полные тактических ловушек. А пока он позволял Ане наслаждаться своей стратегической блокадой, позволял продолжать доказывать, что взяла верх первой, она не сводила с него внимательных глаз. Казалось, в нем все было идеально. Начиная от манер и брендовой одежды, заканчивая собственным телом. Сергей увлекался вполне земным делом — скульптурой, но сам был будто не с этой Земли. Словно слеплен кем-то безбожно талантливым. Именно «безбожно», потому что творец переборщил. Создал слишком. Слишком идеальным… Вот только… в сокрытые уголки его души, в то, что за этой картинкой, все-таки закрался сбой программы. Там он был неидеален. Хотя и с этим можно было спорить, ведь… что значило это слово? Для каждого свое. Для Соколовой он был идеальным плохим человеком. Он был опасным. Несдержанным. Грешливым. Таким, за спиной которого она обязана была в итоге захлопнуть тюремную решетку. Но для нее все равно идеальным. Нехорошим. Совсем нет. Но эта идеальность для нее была в другом. В выверенности. В красоте. В манерах. В уме, смекалке и настойчивости. И сегодня ночью он наконец будет лишь ее неидеальным парнем.