Цель Сокола: мозг и сердце

Очередной раскат грома заставил Соколову невольно содрогнуться. После одного неприятного случая из детства, связанного с громом, это природное явление стало почти единственной вещью, которая могла застать ее врасплох. И сейчас тонкие стены палатки совсем не заглушали громкие нервирующие звуки. Но на этот раз между ней и тревожными воспоминаниями оказалось крепкое плечо Разумовского. С нервным вздохом перевернувшись на другой бок, Аня буквально вжалась всем телом в спящего рядом парня. — Сереж? — тихо прошептала она ему в шею, сжав теплыми пальцами футболку в районе груди. Однако сегодня Разумовский спал удивительно крепко. Обычно его сон был более чутким в сравнении с ее, но после того, как Соколова днем притопила своего парня в море, — пару раз и в шутку, разумеется, — он дал опрометчивое согласие Волкову на то, чтобы помочь прикончить остатки пива. Несчастная ноль-пять подействовала на Разумовского весьма эффективно, правда с обратным действием: как сильнодействующее снотворное. — Сережа, — настойчивее позвала его Аня, когда ответом на все ее отчаянные попытки послужило лишь сладкое сопение. И хотя она была вполне согласна на причудливое сочетание Сережиных милых раздражающих звуков и шума дождя с прибоем, гром все равно перебивал все это, заставляя ее неконтролируемо нервничать. Не выдержав этой муки в одиночку, Соколова толкнула парня в бок с внезапно напавшим на нее остервенением: — Разумовский! На сей раз сработало. Сережа резко дернулся, с трудом разлепляя глаза. — Что?.. — наконец отозвался парень, приподнявшись на локтях. — Что случилось? — он растеряно осмотрел темное душное пространство, пытаясь вернуть себе ясность ума. Пригодится. — Что случилось?! — обиженно воскликнула Аня, как раз под стать мощному раскату грома. — Я умираю! В то же мгновение Разумовский все понял. Он прекрасно знал, какие мысли тревожили Соколову даже от простого упоминания этого поистине могущественного природного явления. Но она свое волнение никому не показывала. Кроме него и Олега. — Иди ко мне, — устало произнес парень, укладываясь обратно на мягкую подушку. — Умирай в моих объятиях, — несвязно пробормотал Сережа и развел руки, готовый принять нежное хрупкое тело девушки под свою защиту. Вот только Соколова его формулировку не оценила. Вопрос был щепетильный, — самой за столько лет осточертело, — но это же не повод для Разумовского эгоизма! — Значит, ты не против моей смерти?! — на полном серьезе возмутилась Аня, оттолкнув тянувшиеся к ней руки. — И это после всего, что мы пережили?! Все то же тесное душное пространство тут же сотряс сокрушенный громкий выдох. Уже ощутив себя загнанным в угол, Сережа подумывал приставить к виску дуло пистолета. Ну, чтобы не мучаться. Однако это действо оставалось актуальным лишь в минуты слабости, в остальном Разумовский держался отважно, ведь он всей душой любил эту взбалмошную, неуправляемую, но сильную и отважную девушку. И с ее маленькими тайными страхами, делающими ее живым человеком, был готов мириться так же лихо, как она принимала все его проблемы. Большие проблемы. — Капитан, — ласково окликнул он Соколову, закончив втягивать в себя вместе с морским воздухом достаточное количество терпения, — какая муха тебя укусила? — Обычная такая, с крылышками! — огрызнулась девушка и, рывком заняв сидячее положение, попыталась выбраться из палатки. Но в последнюю секунду руки Разумовского сцепились на ее талии тесным кольцом и рывком опрокинули назад, прямо ему на грудь. Как раз в тот момент со стороны внедорожника, подпирающего палатку, донесся возмущенный сонный голос Олега: — Обними ты ее уже! От незапланированной ночной драмы Волкова не спасал даже выпитый алкоголь. Арбитром он выступал всегда и вечно, причем независимо от собственной воли. У Олега своих отношений не было, зато были Аня с Сережей, за отношениями которых требовался неустанный контроль. Разумовский выбешивал, а иногда и обижал Соколову своей частой рабочей сосредоточенностью, она же выводила его излишней эмоциональностью и присущим буйством сильного темперамента. И не будь Волков так великодушен и сообразителен, возможно несуразная парочка давно бы изничтожила друг друга. — Да обнял-обнял! — рявкнул в ответ Сережа, все крепче прижимая к себе упрямого капитана. Разумовский это состояние знал, называлось: «Удели мне внимание!». Ей ведь вечно его было мало. А особенно в те редкие моменты, когда повышался уровень ее тревожности. Состояние непривычное, а значит мало контролируемое. И если сама по себе Соколова не была похожа на сдержанного человека, то в такие моменты единственное, что вообще оставалось Разумовскому, — это ограничивать девушку в способности двигаться и отвлекать исключительно нежными нежностями. — Успокоилась? — прошептал ей на ухо парень, поправив носом выбившиеся пряди спутанных соленых волос. Аня не ответила, лишь по-детски поджала губы. Да. Немного. Но ему не скажет. Только это и не требовалось: Сережа и так все понимал. Понимал, потому и выдохнул облегченно ей в висок, затем шепотом добавив: — Ты меня снова подставляешь. Перед Олегом, который не привык видеть друга таким. Таким уступчивым и заботливым, словно эта девушка — его единственное сокровище среди завидного количества материального богатства, на самом деле не представляющего для него никакую ценность. Никакую, потому что твои деньги не обнимут тебя после тяжелого дня, полного неудач, деньги не оставят утром на твоей щеке теплый сладкий поцелуй, не прошепчут нежности на ушко, чтобы заставить все внутри трепыхаться от переизбытка чувств, не принесут завтрак в постель и не вынесут мозг на досуге, вынуждая осознавать, как все-таки сильно любишь. Как скучно жил раньше. И жил ли вообще. Сережа знал, что он везунчик. Самый счастливый везунчик, потому что однажды мячик маленькой Ани закатился под забор, отделявший их старый детдом от пятиэтажных жилых хрущевок. Еще немного поерзав, капитан все же угомонилась и замерла в крепких объятиях Разумовского. — А ты меня бросаешь, — проворчала она, позволяя Сереже уложить себя на его подушку. — Я спал вообще-то, — по-доброму усмехнулся парень и, уместившись рядом с Аней на боку, навис над ней, по-прежнему приобнимая за талию. Соколова недолго помолчала, виновато потупив глаза. Она правда не понимала, как у такого парня, как Разумовский, хватало сил ее терпеть. Ей самой зачастую приходилось нелегко со своими непробиваемыми установками и переменчивым настроением, а уж Сереже с не менее капризными перепадами и подавно. Но нежелание отступать от трудностей делало Разумовского еще привлекательнее в ее глазах, — и это помимо изысканной внешности… — Мне нехорошо, — призналась Аня, шумно выдохнув и прикрыв глаза. Но он не злился. И уж точно не обижался. Он лишь искренне сочувствовал и… умилялся. Такая упертая, такая решительная, но с ним чрезвычайно чувствительная и абсолютно беззащитная. Только его. Только для него. — Я знаю, — улыбнулся Сережа, перемещая ладонь на шею девушки. Он тут же ощутил ее бешеный пульс и, осторожно проглаживая гладкую нежную кожу пальцами, некоторое время вглядывался в расплывчатые черты встревоженного лица. Хоть Соколова и старалась сдерживать катастрофические по силе эмоции, Разумовский все равно безошибочно заметил, что дыхание капитана становилось все отягощеннее после каждого раската. Парень не понаслышке знал, что могли делать с людьми старые тяжелые воспоминания, а тем более оставшиеся с тех времен страхи, становящиеся с годами все глубиннее и безумнее. Панические атаки, повышенная тревожность и неконтролируемое беспокойство были хорошо знакомы парню. Он понимал. И потому всегда пытался помочь ей. — Хочешь поцелую? — неожиданно предложил Разумовский, да так загадочно, будто издеваясь. Хотя он и вправду немного издевался, ведь и без того прекрасно знал, что она просто не могла сказать ему «нет». И все равно. Все равно хотел слышать ее согласие. Согласие, которое никогда не прозвучит прямо… — Не спрашивай, — ожидаемо фыркнула Соколова, резко раскрыв глаза. — Ты же это специально делаешь, да? — наконец улыбнулась девушка и, совсем не ожидая от Сережи подтверждения — и так знала, что да, — машинально прикусила нижнюю губу. Парень улыбнулся в ответ так же широко и, медленно приблизившись к лицу Ани, отвел пальцами мешающие пряди волос. — Я люблю тебя, — проронил едва слышно, ведь это только для них двоих, и, коснувшись ее сухих губ влажным коротким поцелуем, так же медленно отстранился, довольный своей маленькой шалостью. Дразнить собственную девушку, особенно когда она очень жаждет твоего внимания, доставляло ему непередаваемое наслаждение. Но и для Соколовой в этом была своя выгода: ее мысли теперь точно принадлежали лишь ему одному. Страшный грохот, с одинаковой периодичностью сотрясающий ночное небо, просто потерялся на фоне Разумовского обаяния. — И я тебя, — шепнула Аня и, вдруг схватив парня за его рыжие, такие же соленые волосы, которые она днем то и дело порывалась собрать в хвостик, притянула к себе. — Но ты либо целуй, либо измывайся. — Предпочитаю совмещать приятное с полезным, — уточнил Сережа с наглой усмешкой, тут же заметив, как сощурились глаза девушки. — И что из этого — «приятно», а что — «полезно»? — с ответным лукавством поинтересовалась она и, переместив выпрямленные в локтях руки на плечи парня, кокетливо склонила голову. — А ты догадайся, — коварно ухмыльнулся Разумовский, затыкая ее неугомонный рот своим в уже более порывистом, жадном поцелуе. Сейчас он избавит капитана от любых лишних мыслей, оставив только самые приятные. Только о них двоих. Только о том, что он может сделать с ее телом. Они же приехали сюда за удовольствием, ведь так? Исключительно жарким удовольствием.