***
— Отстраняю, — твердый безапелляционный тон Прокопенко прозвучал как гром в небе и оглашающий дребезг стекла одновременно. Аня невольно приоткрыла рот, на секунду забыв, как дышать. Оклемавшись, хотела было возразить, но не тут-то было. За время шефства над тандемом Соколовой и Грома полковник наловчился вовремя затыкать их дерзкие рты. Временами даже обоих мог — во, какой уровень. — Считай я отправляю тебя в незапланированных отпуск. — Я чокнусь без работы, — проронила Аня дрогнувшим голосом, чувствуя как сердце сжали страх и обида. Опять. Полковник поднял глаза на Соколову, тут же поразившись ее бледности. Темные волосы, заправленные за усеянные сережками уши, казались теперь почти что черными в сравнении с безжизненным цветом лица. Совсем девочка чокнулась на своей службе. — И плохо, Аня! Плохо! Что ты кроме работы видишь? — недоуменно воскликнул полковник, отбросив именную ручку. — Ничего, — честно ответила Соколова. — И ничего дурного в этом не вижу. У каждого своя цель жизни. У каждого свой смысл. Прокопенко отчаянно замотал головой, не находя себе места от нахлынувшего возмущения. «Ну какой смысл, если все вертится вокруг работы, какая цель жизни в работе?!» — сетовал пожилой полковник. Как все-таки легко она могла заменить человеку жизнь… Когда он был в ее возрасте сам так по-глупости да горячности считал, но теперь, узнав, в чем истинный смысл этого всего, совсем не понимал, как мог так думать. И оттого было ему до глубины души жаль Аню. — А Игорь? — вдруг громче спросил Федор Иванович, подозрительно звякнув на девушку. — Что Игорь? — Соколова нахмурилась, совсем не понимая, при чем тут майор. Не желая понимать. Особенно после того, как поставила не жирную, но все-таки точку в их отношениях почти сто двадцать семь часов назад. — Семья, любовь. Где ты это все потеряла, Аня? Перед глазами капитана против воли всплыли страшные картинки пережитого кошмара. Затуманенные воспоминания, казалось, похороненные в самом дальнем углу. Соколову пробила мелкая дрожь и звук от люминесцентных ламп в одно мгновение превратился в монотонный протяжный писк, через который невольно пробивались отголоски прошлого: ее беззаботный смех, обсуждение того, что приготовить на ужин… внезапное торможение, удар, два уверенных прямых выстрела. В горле пересохло. Соколова подняла на Прокопенко потерянный взгляд с еле различимым блеском в уголках карих глаз. — В покореженной груде металла, — ответила она осипшим голосом. Да. Там все это и осталось, определив всю дальнейшую судьбу пятнадцатилетней девочки — единственной выжившей в страшной аварии с последующим двойным убийством. Прокопенко осекся. Сердце его тоже невольно сжалось. Уже очень много лет назад он лично вел дело ее родителей, застреленных в собственной машине по пути домой. И к великому сожалению Федора Ивановича резонансное дело осталось нераскрытым — первым из таковых в его карьере. Но одно Прокопенко знал точно, будучи знакомым с полковником Сергеем Соколовым еще до того трагического дня: человек он был до фанатизма одержимый голосом справедливости и не умел останавливаться, не достигнув своей цели. Любой ценой — вот девиз его работы. И он эту цену заплатил. Только была она слишком велика и по сути своей бессмысленна. Соколов старший перешел дорогу ненужным людям и теперь Прокопенко боялся, что Аня, будучи слишком похожей на своего отца, повторит его ужасную судьбу. Федор Иванович прочистил горло, собираясь с мыслями. — Это не обсуждается. Для твоего же блага, — твердо оборвал полковник и, когда девушка после секундного оцепенения вдруг сорвалась с места и выскочила из кабинета словно ошпаренная, протяжно выдохнул, прикрывая уставшие глаза. — Извини меня.***
Руки судорожно тряслись и прежде чем между пальцами оказалось единственное спасение — тонко скрученная сигарета, — Аня успела несколько раз уронить пачку на пол. — Сука, сука, сука, — сдавленно шипела девушка, шарясь по карманам в поисках зажигалки. Она ни на секунду не сбавляла шага. Целенаправленно двигалась к запасному выходу из участка, ведущему на захламленный проулок за зданием. Не хватало еще попасться на глаза коллег, а еще лучше Игоря, мысли о котором были способны окончательно втоптать ее в мокрый асфальт, наконец замелькавший перед глазами сквозь белую пелену. Зажигалка испустила последний газовый вздох, но этого хватило, чтобы наконец почувствовать во рту знакомый горький привкус с искусственным охлаждением. Чудо производства, мать твою. Как будто потребляешь порцию никотина и одновременно жуешь жвачку. Две дряни сразу. Комбо нахуй. Аня накинула на голову капюшон ветровки и, глубоко затягиваясь, стремительно двинулась по проспекту. Пробиралась сквозь толпу, не обращая внимания на то, что шлейф дыма, рассеивающийся позади нее, стал причиной не одного лестного высказывания в сторону подозрительно пришибленной фигуры, облаченной в темный длинный плащ. Пришибленная. Наверное самое точное слово. Оно как нельзя идеально описывало то состояние безысходности, боли, гнева и подавленности, которое своим отвратительным тандемом выворачивало Соколову наизнанку. Лишили работы. Ее гребаной работы, которая была и лекарством и отравой. Корежила тело, губила здоровье, но притупляла извечно ноющие душевные раны и глушила одиночество, съедающее заживо каждый раз, когда голова не оказывалась забита работой. Или майором. Мысли об Игоре, накатившие волной еще большего отчаяния, сдавили грудь. Аня неожиданно подавилась горьким ядовитым дымом и, продолжая иди по инерции в направлении дома, крепко зажмурилась. Так, будто это могло спасти ее от боли, пробивающей до костей.***
Бездействия Прокопенко хватило ровно на десять минут и, когда старые настенные часы, что подарила ему жена в день очередного повышения, отбили одиннадцатую минуту, полковник поспешил покинуть рабочее место. Среди нервно мельтишивших сотрудников он легко определил своего главного подопечного. Игорь был тих, отстранен и равнодушен. Его громоздкая фигура нависала над столом, заваленным кипой бумаг, которые майор с радостью бы искромсал при первой возможности, но сейчас они служили для него отвлекающим маневром. Тупым, единственным, ненужным спасением. Гром пытался сосредоточиться на рутине, потому что физическая боль больше не помогала. Напротив. Она будто мешалась с болью внутренней и своим отвратительно-болезненным сочетанием окончательно добивала его. Его — сильного и независимого… когда-то. Когда-то, до появления в его жизни одной девушки, что перевернула эту самую — привычную, выверенную жизнь, — с ног на голову. Теперь он был сильным только рядом с ней. Или ради нее. Теперь он не был независимым. Из-за нее. Полковник медленно спустился по лестнице, придерживаясь за деревянные перила. Его измученное тяжестью жизни старое сердце истошно ныло с того самого дня, когда между Соколовой и Громом началась холодная война. Что случилось, как случилось… никто не знал кроме них двоих. Зато каждый видел, как это сказывалось на работе отдела. Майор и капитан и раньше были для многих непосильным вихрем, но теперь… теперь, когда они оба не находили себе места… отдел пребывал в подорванном состоянии. Остановившись возле стола Игоря, полковник тяжело вздохнул, после чего внимательнее осмотрел своего любимца. Повинуясь одной из главных привычек, Гром размеренно потирал висок обратной стороной карандаша, зажатого в неаккуратно перебинтованной руке. Глаза его были то ли опечалены, то ли озлоблены, а мощные плечи так опасно напряжены. Эти пять бессонных дней мужчина был хмур, что лицо его было почти под стать небу, которое эти же пять дней удерживали в своих тисках тяжелые дождевые тучи. Никто кроме полковника и Дубина не осмеливался подходить к майору ближе чем на два шага, а сама причина его разбитости огибала мужчину по меньшей мере двумя метрами. Так все и шло. Своим чередом. Но все уже знали, что с того самого дня, как Аню перевели в отдел Прокопенко, жизнеспособность Игоря стала напрямую зависеть от нее. Вот только самое важное знал лишь опытный полковник: он невольно причинил своей любимой девочке еще большую боль и теперь от этого будет страдать не только она, но и Гром. Надо было скорее исправлять. Надо было заставить их заговорить. Снова. Дотронувшись до плеча Игоря, мужчина тихо прочистил горло. — Я там это… — вновь тяжело выдохнул Прокопенко, облокотившись о стол Игорька, — виноват. В ту же секунду Гром наконец поднял на полковника вопросительный взгляд, перестав потирать висок. — На старые раны надавил, — объяснил начальник, замявшись. — Ане. Взгляд Игоря резко сменился. Мужчина рывком спустил ноги со стола и в ожидании чего-то уточняющего грозно уставился на начальника. — Случайно, — поспешил оправдаться Федор Иванович, сообразив. — В общем… ты это… — Да, — оборвал майор, поднимаясь со стула. — Понял, — он быстро накинул на себя кожанку и решительным шагом двинулся к выходу.