Грех

      Летний тёплый вечер на грани перехода в ночь повис над деревушкой, постепенно засыпающей под гнетом божьего спокойствия, царившего над головой, под розоватым, синеющим небосводом. Тихие улочки пустели, все люди были в своих домах, большие лавки, пивные и крошечные бакалейные были уже закрыты. Лишь церковь, стоящая на пустом холме рядом с лесом, ещё дышала, создавая ещё не до конца заснувшую атмосферу. Три человека ещё отдавали свою душу Богу, молитвами вымаливая прощение своих грехов. Два священнослужителя и верующая бабушка, которая приходила сюда каждый день на старость лет просить у Бога прощение за все грехи, что совершила за свою жизнь.       Церквушка не была особенной или чем-то отличающейся от других, но атмосфера в ней была другая.       У икон стояли свечи, освещающие святые лики оранжевато-желтым светом, обдавая их своим теплом. Сами иконы блестели чистотой. Ни одной пылинки на них не было (Леорио и Курапика всегда старались, чтобы церковная атрибутика находилась в лучшем состоянии), и веяло от них иной энергетикой, святой.       Вместо окон были вставлены цветные витражи. Один изображал отца, сына и святого духа. Другой изображал пресвятую деву Марию. На другом был выстеклен лик сорока Севастийских мучеников, а все остальные показывали ангелов, держащих в руках золотые кресты, обрамленные драгоценными камнями. Стены были украшены разными фресками, переходившими в единый рисунок, который так же, как и витраж, изображал ангелов с золотыми крестами, но теперь уже парящими перед самим Иисусом.       Минуты шли медленно, молитва затягивала время, но ночь уже наконец сменяла вечер, и за пределами церкви небо покрывалось звёздами, горевшими на синем небе, словно тысячи фонариков, запущенных в свободный полет, как будто вольные птицы, летящие вдаль.       Тётушка Мари и Леорио с Курапикой наконец закончили богослужение.       — Тётушка Мари, может вас проводить до вашего дома? На улице уже потемнело, вдруг заблудитесь, — бархатным голосом спросил Курапика, беспокоясь за старую женщину, на улице ведь правда темно, заблудиться недолго.       — Спасибо, отец Курапика, — голос старушки звучал глубоко, по-старчески, передавая все страдания, что она пережила за свои девяносто два года на этом свете.       Курапика улыбнулся старушке, делая небольшой поклон. Медленно переступая с ноги на ногу, молодой священник встал рядом с ней и сложил рука к руке, свешивая длинные рукава чёрной ризы.       — Леорио, пойдёмте с нами, — попросил Курапика, обращаясь к Леорио и поклоняясь ему, глядя алыми очами (глаза Курапики с рождения обладали таким дефектом, поэтому имели цвет сверкающего рубина) на то, как он грациозно поправляет свои очки, съехавшие на переносицу.       — Конечно, Курапика, пойдём, на улице действительно потемнело, — Леорио так же, как и Курапика подошёл к Мари, — ну, в путь божий.       Медленно, не торопясь, они направились к выходу, обрамленному мелкими иконами с разными ликами начиная от девятнадцатого и заканчивая двадцатым веком. За пределами святого места было прохладно и темно, лишь несколько тусклых фонарей освещали песчаную дорогу. Шли они недолго.       — Вон и мой домишко, уж несколько метров сама дойду, спасибо вам, отец Курапика и отец Леорио, хорошие вы люди, дай вам Бог здоровья, — прокряхтела Мари, поклоняясь своим сопровождающим.       — Спасибо, тётушка Мари, благослови вас Бог, — Леорио красноречиво перекрестил старушку и вместе с Курапикой еще минуту наблюдал, чтобы она зашла прямиком домой и не затерялась среди темноты ночных улиц.       — Ну что, пойдём? — Леорио выдохнул и посмотрел на Курапику, который глядел на небо и чему-то невесомому улыбался, как ребёнок.       — Пойдёмте, — махнув ризой, Курапика развернулся в обратную сторону и медленным шагом направился обратно в церковь. Леорио пошёл за ним.       Шли они неспеша. Ночной ветер, слегка холодноватый, ласкал лицо и гулял меж волос, развивал ризу и заставлял глаза пропускать слезу. Вокруг стояла тишина, прерываемая лишь стрекотанием сверчков, сидевших в зелёных кустах. Звёзды на небе собрались вокруг жёлтого месяца, еле-еле сверкавшего своим бледно-жёлтым лунным светом.       Наконец к концу деревни, у начала леса, стал виднеться бугорок, на котором стояла церковь. Они молча шли, оглядываясь по сторонам, вглядываясь в тихую черноту окружающего пространства.       Под ногами уже не было той песчаной дорожки, а была лесенка, ведущая ко входу. Первым подойдя к двери, Леорио вежливо пропустил Курапику вперёд, на что он в ответ с доброй улыбкой, без слов, поклонился ему. Зайдя следом, старший из священнослужителей закрыл дверь, дернув защелку, которая стояла на дверной ручке, чтобы ночью никто не вынес церковные ценности.       Курапика все это время стоял рядом, сложив руки вместе и дожидаясь Леорио. А второй уже подошёл к нему и заправил его светлую прядь за ухо, подходя буквально впритык, чуть наклоняясь и смешивая между собой два горячих потока дыхания.       — Леорио, вы ведь знаете, что похоть - это грех, — Курапика прикрыл рубиновые очи, улыбаясь Леорио и кладя свои ладони ему на грудь, чувствуя размеренное и широкое биение его сердца.       — Знаю, Курапика, но я не могу не совершать грех из-за любви к тебе, — щеки Курапики залились рябиной, скрывающейся в полутьме. Лишь лунный свет проходил через цветной витраж, тускло-тускло падая на узористый пол.       — Я тоже люблю вас, ради вас я готов даже согрешить, — мягким полушёпотом признавался Курапика, поглаживая широкую грудь Леорио, укрытую чёрной ризой.       — После этого мы определенно будем гореть в аду, — произносит Леорио, снимает свои очки и целует Курапику, руками проводя по гладкой шее и скулам, всё ещё покрытым горящим румянцем, от которого пальцы как будто жгло.       Целовались они медленно, утопая в своих запретных чувствах, растягивая удовольствие, получаемое от безумно яркой, но в то же время слепой для других любви друг к другу. Они ещё ничего не начали, но уже готовы были гореть до тла, до бесформенного праха, разлетающегося по обжигающему ветру, до обгорелых, но ещё продолжающих гореть чёрных угольков. Медленными шагами они старались переступать с ноги на ногу, чтобы продвинуться к сиденьям для пришедших, стоящим в углах рядом с двумя лестницами на второй этаж.       Губы обоих немного подпухли, и им пришлось отстраняться, не давая догарать уголькам лишь на поцелуе. Курапика сразу же лёг под Леорио, болезненно утыкаясь лопатками в твёрдое сиденье. А Леорио сверху. Оглядывая Курапику, он пустил в ход свои скверные руки, начиная от тонких бледных щиколоток.       Леорио заботливо снял синие туфли, которые Курапика носил практически круглосуточно, слегка разминая его ступни. А потом медленными, мучительно медленными движениями повёл руки вверх, через ткань белых брюк обжигая кожу, заставляя её покрываться частыми мурашками, волной шедшими по всему телу. Нащупав пояс где-то на талии, штаны потянули вниз, оголяя бледные, худые и изящные ноги, на которые Леорио не позволял себе любоваться, считая это грехом, осквернением святого, а сейчас вытворяет такое. Теперь скромная нагота украшала ноги Курапики, которые Леорио принялся целовать, заставляя Курапику дрожать от удовольствия и всех чувств, которые он дарил ему, перемешивая и создавая самые разные грязные комбинации эмоциональных кругов в своей чёрной душе, носящей белую маску.       Хотя, конечно, все мы грешны, и никто не может до конца затушить свои эмоции.       Еле заметные светлые волоски на голенях стояли дыбом и подрагивали, легко укалывая Леорио в подбородок, губы и щеки. Мокрые пятна от влажных поцелуев шли от низа и заканчивались слегка красноватыми на внутренней стороне бёдер.       Томные вздохи Курапики раздавались один за другим, заполняя пространство вокруг, словно ядовитым газом, меняя всю чистоту и невинность на грязную, недозволенную пошлость. Жар плавно разгонялся по всему телу, волной ударял по вискам и уходил куда-то в кости, заставляя дрожать все изнутри, выворачивая душу на изнанку со всей своей грязью и грехами.       Кончиками пальцев Леорио прикасался к горячей коже, словно боясь обжечься, или словно он трогал что-то настолько хрупкое, что от прикосновения пальца развалится на кусочки, разлетится на тысячи осколков.       — Леорио, — горячо и тихо выдохнул Курапика его имя, приятно растягивая каждую гласную, накладывая на слух, словно сладкий мёд на хлеб.       Стыдливо глядя на Леорио, он потянул свои руки к нижнему белью, снимая его и отбрасывая на пол, рядом со штанами. А потом он застенчиво, боязливо раздвинул подрагивающие ноги, как бы приглашая Леорио сделать с ним то, чего они так оба желают, понимая, что это большой грех, перед самим Богом вытворяя такие непотребства.       Облизывая губы, Леорио чуть приподнялся на руках и приблизился ближе к Курапике, ощущая его частое дыхание на своей щеке.       — Оближи, — попросил он, указывая Курапике на два своих пальца, и он послушно, зажмурившись, берёт оба в рот, проводя языком по каждой фаланге к верху, а потом снова опускаясь вниз, навивая круги вокруг пальцев, ощущая еле заметный соленоватый приятный привкус на кончике языка. Вынимая пальцы, Леорио снова опускается, подтягивая Курапику к себе.       Он аккуратными и нежными движениями, просунул один палец в промежность, растягивая проход, заботясь о том, чтобы не было больно или неприятно. Внутри он поглаживал раскалённые анальные стенки, вытягивая из Курапики новые, более яркие и тяжёлые стоны, закатывая глаза от их мелодичности, растянутости, а ещё у Курапики прекрасный голос, нежный, и от этого каждый стон обвалакивал ушную перепонку, как полиэтилен, создающий жар и тесноту. Следом за одним Леорио вставил и второй палец, медленно их расставляя и раздвигая анальный проход, одним пальцем оглаживая колечко по кругу и размазывая горячую слюну, которая ощущается как нагревающаяяся плёнка, доставляющая ещё больше разных ощущений.       Внутри Курапики все сосуды с бешеной скоростью сокращались, сердце молотило внутреннюю сторону грудной клетки, а лёгкие сжимались и резко разжимались, как будто сейчас порвутся от количества воздуха, который Курапика вдыхал, пытаясь разбавить неимоверный жар, заполняющий каждую клетку тела.       Пальцы Леорио сейчас были чем-то таким, что Курапика не мог бы позволить себе в жизни, как в детстве дорогие игрушки соседских детей, так и сейчас.       Даже когда Леорио стал вынимать пальцы, по телу прошлась новая волна дрожи, всколыхавшая все внутри, зажёгшая всё ещё более адским пламенем, заставившая простонать ещё громче и сладострастнее.       — Курапика, милый, я не хочу причинять тебе боль, так что если будет больно, ты скажи, пожалуйста, — буквально молил Леорио, из под ризы снимая свои штаны и подставляя головку члена к анальному проходу.       У Леорио в штанах было уже давно тесно, от этого было слегка больно, но неимоверно приятно, а сейчас такая лёгкость, а вместе с ней и жар с предэякулятом растекались по всей длине, заставляя тело подрагивать от приятных ощущений.       Медленно он вошёл на пару сантиметров в Курапику, останавливаясь, давая ему привыкнуть к новым ощущениям, а сам Курапика буквально стал задыхаться и давиться воздухом, когда в него вставили член. Было до безумия жарко снизу, и жар разбегался по всему телу, идя вверх, заставляя мозг плавиться, не думать ни о чем другом, кроме наслаждения, заполнявшего каждую клетку организма. Леорио почувствовал то же самое. Почувствовав, как горячее и узкое нутро Курапики сжалось, обволакивая его половой орган горячими стенками, Леорио издал громкий стон, слившийся с циклом стонов со стороны Курапики.       Кровь в венах стала кипеть, с бешеной скоростью разливаясь по всему телу, кислород казался чем-то тяжёлым, невдыхаемым, непосильным для хрупких лёгких, казалось, что они сейчас порвутся либо от переизбытка, либо от нехватки кислорода.       Через пару секунд Леорио двинулся ещё дальше, Курапика застонал ещё громче. Стало ещё жарче чем было. Всё тело горело, пусть они ещё только начали. Леорио аккуратно и нежно стал двигаться, стараясь делать все чувственно, чтобы Курапике не было больно, чтобы они оба утопали только в жарком удовольствии, прожигающем все тело, точно солнечные лучи.       И как же правильно он все делал. Курапика готов был поклясться всей жизнью, что нежнее их с Леорио секса он не чувствовал ничего и никогда. Даже не смотря на то, что растянут он был не до конца, боль почти не ощущалась, ее покрывал адреналин, бьющий в обоих телах через край. Ощущалась эйфория, заполняющая мозг, как мёд, наполняющий пчелиные соты.       Движения такие мягкие, такие прекрасные и такие приятные. Невольно начинаешь двигаться навстречу, ёрзая бёдрами, стараясь прочувствовать насквозь каждый миллиметр тела Леорио. От обоих тел веяло жаром, который плавил воздух, делая его душным, горячим как лава. Курапика задыхался, давился кислородом, словно углекислым газом. Сердце заходилось бешеным ритмом, отдавая краткие импульсы в виски.       Перед глазами плыла радуга, а ещё лицо Леорио. Он глядел на него мутным взглядом, пытаясь сфокусироваться.       С каждым новым толчком становилось все более приятнее, становилось ещё душнее чем было. Оба были мокрыми, горячими до предела.       Пот мелкими струями стекал по лбу. Волосы неприятно налипали на потную кожу, но это были лишь мелочи. Курапика уже начинал хрипеть от того, какие громкие стоны он издавал, но даже так он не мог остановиться.       — Курапика, — с предыханием, полушепотом, но чтобы его было чётко слышно, заговорил Леорио, — я сейчас кончу..       — Я.. Тоже, — захрипел Курапика, на выдохах делая коротковременные стоны, хрипло уходящие куда-то за пределы атмосферы между ним и Леорио.       Толчки участились. Тело Курапики стало дёргаться в разные стороны. Оба были почти без сил и достаточного количества воздуха, зато вдвоём, доставляя друг другу удовольствие и раскрывая свою порочную любовь.       Они оба кончили. Перед глазами плыло всё, тело пропускало лихорадочную дрожь, вздохнуть нормально не очень получалось.       Курапика пытался смотреть на Леорио, моргая глазами, поглядывая через дрожащие светлые ресницы. Леорио пытался смотреть на Курапику, игнорируя то, что он без очков и глядеть получается не очень чётко.       — Леорио, — нежно прошептал Курапика, протягивая свою тонкую руку к его щеке, — я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, Курапика, я тоже, – Леорио прикрыл глаза и положил свою ладонь на ладонь Курапики, аккуратно поглаживая бледную кожу, целуя пальцы и запястье.       Бог их определённо накажет.