***
В тишине Баки становилось неуютно, тревожно, поэтому спал он обычно под включенный телевизор. Только вот сегодня сон к нему не шёл — это тоже случалось довольно часто, что бы он ни говорил своему психотерапевту. Из-за ускоренного метаболизма таблетки на него действовали плохо, поэтому всё, что оставалось — лежать на полу и бездумно смотреть в телевизор, чтобы отвлечься от невесёлых мыслей. Весёлые к нему редко приходили, особенно ночью. Показывали старый романтический фильм, на экране мужчина с усиками целовал изящную красавицу в пышном платье. Баки не вникал в сюжет, главным было просто на что-нибудь смотреть. Кто-то скакал на лошади, кто-то кому-то признавался в любви — он при всём желании не мог придумать ничего столь же далёкого от собственной жизни. Тут фильм прервался социальной рекламой: на экране появился Сэм Уилсон в звёздно-полосатом костюме, который провожал семью с тремя детьми в новый дом. Глава семьи жал Сэму руку, самый младший ребёнок умильно хлопал длинными ресницами и обхватывал Сэма за палец пухлой ручкой. Потом Сэм смотрел в экран и говорил: — Мы поможем. Вам нечего бояться. Регистрируйтесь в Единых центрах для перемещённых персон, и вы получите крышу над головой, еду и защиту. Баки отвернулся от экрана и стиснул зубы. Он запрещал себе думать об этом. Сэму лучше знать, что и как делать. Сэм знает, как надо. Знает, как правильно. И если у Баки скулы сводит от этих социальных роликов, то это только его проблемы. Бормотал телевизор, по потолку то и дело проезжали светящиеся полосы от фар. Где-то вдалеке завыли сирены, приблизились, по стенам пробежали голубоватые отблески, но потом звук затих вдали. Баки почти начал засыпать, когда в глухой бубнёж телевизора вдруг вклинился мучительный стон, от которого мурашки по коже пробежали. Стон повторился, вслед за этим донеслось глухое «Net... net!». Баки приподнялся на локте, секунду поколебался, потом всё же встал и подошёл к Земо, который спал на полу — ничего другого Баки предложить ему не мог, мебели у него практически не было. В комнате, освещённой только вспышками телевизионного экрана, его лицо казалось мертвенно-бледным, на лбу выступила испарина, глаза двигались за закрытыми веками. «Разбудить или пусть мучается?» — Net... — невнятно повторил Земо, и Баки всё же потряс его за плечо. Земо мгновенно открыл глаза и перехватил его руку; вторую его кисть Баки поймал у самого своего горла. Он навалился на противника, стиснул коленями бёдра, а металлической рукой прижал оба запястья к полу. Земо рванулся раз, другой — он был куда сильнее, чем казался на первый взгляд, но не чета суперсолдату; Баки держал его, чувствуя, как бешено колотится чужое сердце, пока Земо не обмяк и не сказал хрипло: — Джеймс?.. Баки отпустил его, и Земо тут же сел, кутаясь в одеяло и тяжело дыша. Баки налил ему стакан воды, против воли испытывая сочувствие — он знал, что это такое, сам не раз просыпался вот так же, весь в испарине, от адреналина срывает крышу — хочется бежать, стрелять, а бежать некуда, стрелять не в кого. — Тебе снятся люди, которых ты убивал? — спросил он. — Иногда. — А мне — часто. — Парадокс, — проговорил Земо, отставив пустой стакан в сторону. — Страдает пистолет, из которого стреляли, а не человек, который жал на курок. Хотя так ведь всегда происходит. Решения принимают одни, а разбираться с последствиями приходится другим... — Поздновато тебя на философию потянуло, — сухо сказал Баки. — Три часа ночи, ложись спать. Земо покачал головой; в синеватом свете его глаза казались непроницаемо-чёрными. — Вряд ли я теперь засну, Джеймс. Это Баки тоже было знакомо. Просыпаешься, а потом лежишь и часами смотришь в потолок, раз за разом прокручивая в мозгу кошмар. Иногда в такие моменты он шёл в круглосуточный спортзал неподалёку: утомить нечеловечески выносливый организм тренировкой было сложно, поэтому проходило немало времени, прежде чем усталость вытесняла навязчивые мысли. Не раз и не два в такие моменты он думал, как хорошо было бы, окажись кто-нибудь рядом. Кто-нибудь, кто не осуждает и не пытается влезть в душу, чтобы навести там порядок. Кто-нибудь, в чьём присутствии он не чувствует, что должен стать — или хотя бы притвориться — нормальным. Он достал недопитую бутылку вина, отхлебнул прямо из горлышка и протянул её Земо, устроившись на полу рядом с ним. — Откуда в нищей Заковии барон? — спросил он первое, что пришло в голову — чтобы отвлечь и отвлечься самому. Судя по благодарному взгляду, Земо его мотивацию отлично понял. — Заковия не всегда была нищей, — заговорил он, приложившись к бутылке и поставив её на пол между ними. — В горах добывали золото, страна считалась богатой. Люди ехали, чтобы заработать лёгкие деньги... Многие делали состояние. — Дай угадаю: золотые рудники принадлежали твоей семье?— хмыкнул Баки и снова взялся за бутылку. Не сказать, чтобы он ощущал опьянение, но вино Земо притащил вкусное. — Верно. Но мои предки были разумными людьми и понимали, что нужно давать жить другим, чтобы к тебе с вилами не пришли. Они строили больницы и школы, занимались благотворительностью. Заковия процветала. — А потом? — А потом — Вторая Мировая. Фашисты нуждались в золоте. Нам нечего было противопоставить, никакого Капитана Заковия, поэтому мой прадед попытался договориться. Он заключил договор с немцами, они несколько лет разоряли страну, а в сорок пятом их вышибли советские танки. — Легче не стало? Земо усмехнулся: — Прадеда расстреляли, обвинив в пособничестве Гитлеру. Дед с семьёй успел сбежать, а Заковией стала править Заковианская Коммунистическая Партия. Теперь золото из страны выкачивали уже они, только вот рудники истощились... В девяностых Советский Союз развалился, русские ушли. А в Заковии не осталось ни золота, ни аристократии, ни денег. Ничего. — Но ты же служил в заковианской армии? — Служил. Потому что мы вернулись. Отец и дед были ярыми патриотами, хотели вернуть стране былую славу... Мой отряд занимался тем, что выслеживал бывших членов ЗКП и возвращал в страну украденные богатства. Может, у нас бы в итоге что-то и получилось, если бы Заковию не разнесло на куски. — Чёрт... Баки попытался представить себе, что чувствует человек, у которого нет не то, что семьи, друзей и дома, но даже родной страны — и не смог. У него всегда была Америка, незыблемая и огромная, как колосс, которая могла подвергаться множеству опасностей, но была достаточно сильной, чтобы с ними справиться. Сильной в том числе за счёт людей и не-людей, способных разнести страну поменьше в ходе внутренних разборок. — Мне очень жаль, — искренне сказал он. Земо отпил из бутылки, глядя куда-то в пустоту. — Мне тоже. Но сделанного не вернуть. Раз уж у нас тут вечер воспоминаний, расскажи и ты что-нибудь. Баки собрался с мыслями — и рассказал. Он помнил множество событий из своей жизни, и не все его истории были о том, как он убил множество людей — хотя чего уж там, большая часть была именно об этом. — ...и тут мы видим несколько полицейских машин. Мигалки крутятся, все дела. Ну, Брок не растерялся: положил руку мне на зад и говорит таким громким-громким манерным голосом: «Пошли отсюда поскорее, милый, тут какие-то ужасы творятся!». Земо захохотал, прикрыв рот рукой — Баки предупредил его о слышимости в доме, поэтому они разговаривали вполголоса и старались громко не смеяться. Не то, чтобы он рассчитывал, что они вдвоём будут смеяться — сержант Барнс и склонный к террористическим актам барон несуществующей страны, почти разваливший Мстителей, — но мир нынче стал очень странным местом, в котором чего только не бывает. — ...ну я на него как рявкну: как стоишь? Как оружие держишь? Ты надзиратель с автоматом или дура деревенская с коромыслом? А потом вернулся в камеру и дверь закрыл изнутри — ну их к чёрту, идиотов... — …Пирс и говорит: у меня есть психологическая метода, мы его сейчас допросим, и он нам всё расскажет. А я думаю: какая нахер метода? Щас разведёт болтологию на три часа, а нам информация нужна срочно... Беру мужика за горло, выбиваю им окно и держу так, а мы на двадцать пятом этаже. Он мне без всякой методы всё выложил! Так они и сидели на полу почти пустой квартиры, травя байки из прошлого и передавая друг другу бутылку, пока Баки, совершенно неожиданно для себя, не заснул.***
Когда он проснулся, то обнаружил, что Земо спит, привалившись к его боку и положив голову ему на плечо. Перед тем, как окончательно прийти в себя и ужаснуться, Баки на мгновение подумал, что это даже приятно. Он уже очень давно ни с кем не спал рядом, а меж тем, это успокаивает. Вдалеке грохочут выстрелы вражеской артиллерии, но пока рядом спокойно спит товарищ, ты знаешь, что всё в порядке и никуда бежать не надо... только вот ключевое слово тут — «товарищ», а Земо под это определение не подходил. Баки не желал размышлять над тем, почему ему хотя бы на секунду могло показаться, что спящий рядом барон, мать его, Земо — явление приятное, а не пугающее, поэтому довольно грубо отпихнул упомянутого барона от себя и буркнул: — Поднимайся. Земо проснулся мгновенно — все военные, которых Баки знал, обладали этим умением — и без возражений пошёл собираться. Заикнулся было о том, чтобы сварить кофе, но у Баки не было ни зёрен, ни кофеварки. — Где же ты берёшь кофе? — В кофейне, как все нормальные люди. Судя по лицу, Земо было что сказать про нормальных людей, но к своему собственному счастью он промолчал — Баки, всё ещё смущённый утренним пробуждением в обнимку с преступником, был настроен особенно воинственно. Когда они вышли, не было ещё даже восьми, но город уже проснулся. К ресторану неподалёку подъехал фургончик доставки, и возле него собрались люди, которые надеялись, что им удастся подзаработать разгрузкой. Сразу несколько человек убирали мусор — не так давно на улицы выехали роботы-уборщики от «Старк Индастриз», но после того, как правительство официально решило не возвращать беженцев в родные страны, роботы куда-то исчезли. Он собирался выпить кофе у Зазу перед тем, как отправляться в путь, но у пекарни его ждал неприятный сюрприз. Он замедлил шаг, глядя на разбитые окна и разрисованную свежим граффити дверь в чёрно-жёлтых лентах полицейского ограждения; рядом дежурил скучающий патрульный. Видно было, что внутри всё вверх дном: светильники разбиты, гирлянды сорваны со стен, столики валяются вверх ногами. — Что тут случилось? — поинтересовался Баки у патрульного. Тот сначала машинально забубнил: — Проходите, проходите, тут не на что смотреть... — но потом присмотрелся, узнал его и расплылся в улыбке. — Сержант Барнс! Здравствуйте! Да что случилось — что и обычно в последнее время... Напали на хозяйку вчера вечером, она как раз собиралась закрываться. — Она жива? — В больницу увезли. Голову ей разбили, но жить вроде бы будет. Выгребли все деньги и товар... Бедная маленькая Зазу так старалась сделать пекарню уютной. Сама пекла пироги, придумывала новые рецепты, беспокоилась, понравится ли покупателям. В воскресенье ходила в церковь и раздавала выпечку бесплатно. Баки ускорил шаг, проходя мимо разорённой пекарни. — Много людей — мало ресурсов, — тихо заметил Земо, шагая чуть позади него. — Заткнись, ладно? Просто молчи. Кофе он купил на первой заправке. Неоправданно дорогой и отвратительно-невкусный. Подумал, что если Земо прокомментирует хотя бы словом, хотя бы выражением лица, то дорого за это заплатит, но Земо без единого возражения выпил кофе и съел невкусный хот-дог. На заправке продавались пластиковые игрушки, изображавшие нового Капитана Америка. «В комплекте крылья и щит!» — жизнерадостно сообщала упаковка. Их Земо тоже не прокомментировал, хотя Баки так и ждал какой-нибудь язвительной реплики. Он и сам не знал, как к этому относиться: с одной стороны, вроде и понятно то, что Сэм подписал контракты на выпуск игрушек с символикой — надо же ему как-то зарабатывать? С другой, казалась странной и неприятной мысль, что каждый теперь может купить себе маленького Капитана Америка, а ещё неприятнее было бы, озвучь Земо вслух то, что он и сам думал. Но тот благоразумно молчал, и у Баки не было повода сорваться. На выезде из города они встряли в пробку, потому что полиция проверяла выезжающие машины. Может, из-за побега Земо, а может, и по другой причине — в последнее время причин для проверок хватало. Например, недавно грабители в масках Разрушителей флагов напали на фуры «Старк Индастриз», которые везли гуманитарную помощь в лагерь беженцев под Нью-Йорком... Между едва ползущими машинами сновали дети, стучались в окна, назойливо просили милостыню. Баки поднял стекло и мрачно смотрел в сторону, барабаня пальцами металлической руки по рулю. Хотел бы он быть супергероем — человеком-миллиардером, чтобы накормить всех страждущих, но он был всего лишь сержантом со скромной пенсией. Когда до них дошла очередь, и в салон заглянула крепкая полицейская с коротко стриженными выбеленными волосами, она сразу узнала Баки. — Сержант Барнс! — она аж слегка покраснела от удовольствия. — Не думала, что когда-нибудь вас встречу... Можно пожать вам руку? Баки изобразил на лице улыбку и протянул ей живую руку, но она отдёрнула ладонь: — А можно... — и со смущённой улыбкой указала на металлическую. — Конечно, офицер, — невыразительно сказал Баки. Состоялось вибраниевое рукопожатие. Полицейская радостно улыбалась, не обращая внимания на Земо, который прикрыл лицо кепкой и прилёг на заднем сиденье. — Вы не против дать мне автограф? Моя дочка вас обожает! Баки стиснул зубы. Почему-то тот факт, что всё это слышит Земо, делал ситуацию ещё хуже. — Разумеется. Есть ручка? Он расписался в её блокноте, поглядывая в зеркало заднего вида на вереницу машин, которая уже скопилась за ними. Кто-то уже недовольно жал на клаксон, полицейская, спрятав блокнот, пожелала им приятного пути и наконец-то отпустила. Баки агрессивно вжал педаль газа в пол и на высокой скорости проскочил полицейский пост. — Суперкоммерция в мире суперсолдат, — задумчиво проговорил Земо. — Суперприбыли наверняка тоже присутствуют... — Ты в моей машине и в моих вещах. Будешь наглеть — заставлю раздеться и высажу, — предупредил Баки. На несколько мгновений воцарилась тишина, а потом Земо мягчайшим голосом проговорил: — Джеймс, если хочешь, чтоб я разделся, заставлять необязательно. Можно просто попросить. Баки поперхнулся и не нашёлся с ответом; развивать тему ему хотелось меньше всего, поэтому он сделал единственное, что оставалось в этой ситуации: включил радио и нашёл станцию с тяжёлым роком. — Ты же говорил, тебе нравится музыка сороковых? — Нельзя всё время жить прошлым! В зеркало заднего вида Баки увидел на лице Земо выражение чуть ли не ужаса, поэтому с удовольствием сделал погромче, чувствуя себя отомщённым.***
До Эдисона, где должны были состояться похороны, они доехали за пару часов. Баки снял номер в дешёвом мотеле — один на двоих, чтобы удобнее было следить за подопечным. Они договорились на сутки: Земо сходит на похороны и на поминальную службу, они переночуют в Эдисоне, а утром Баки собственноручно вернёт его в Нью-Йорк и передаст с рук на руки маршалам. Озник обосновался в Эдисоне не случайно: тут жило несколько заковианских семей, сбежавших в Америку после разрушения Заковии. Перед тем, как отправиться в церковь, они заехали к одной из этих семей, которая держала в городке ресторан заковианской кухни. «Военные», — определил Баки, глядя на мрачного черноглазого мужчину и светловолосую женщину с внимательным взглядом, которые поздоровались с Земо по-заковиански и тут же о чём-то с ним заговорили. Часть слов заковианского языка была похожа на русский, Баки разбирал отдельные слова — drug, tserkva... Кажется, речь шла про похороны, но его всё равно настораживал сам факт болтовни на незнакомом языке, поэтому он подошёл к Земо и, наклонившись к его уху, прошептал: — Не борзей. — Прошу прощения, — Земо, как всегда, был сама любезность. — Я всего лишь просил Стефана одолжить мне чёрный костюм. Хочу достойно выглядеть на похоронах. Ты не возражаешь? Просьба была вполне логичной: вещи Баки на Земо болтались, словно он их снял со старшего брата. Возражать Баки не стал, и через пятнадцать минут все они отправились в церковь. Он смутно опасался, что там их могут ждать маршалы, но либо никто так и не нашёл связи между заковианским стариком и Земо, либо властям сейчас было не до того. Народу в церкви было не очень много, почти все говорили по-заковиански. Баки сел на скамью поодаль и позволил Земо подойти к соотечественникам, издалека наблюдая, как тот тихонечко здоровается, обменивается рукопожатиями и поцелуями. Между рядами скамеек проковыляла древняя старушка, вся в чёрном, как монахиня; она схватила руку Земо и расплакалась, а он обнял её и усадил рядом с собой, что-то приговаривая по-заковиански. Баки отвернулся; он не хотел ему сочувствовать, не хотел видеть в Земо человека. Пока тот был хитрым манипулятивным ублюдком, всё было в порядке, и даже тот факт, что они когда-то переспали, ситуацию не менял — то был акт агрессии, а не любви. Но прошедшая ночь, разделённая на двоих бутылка вина, старые байки, а теперь ещё Земо, который бережно сжимает иссохшие старушечьи лапки в своих ладонях и втолковывает что-то с таким выражением лица, с каким, наверное, разговаривал бы с ребёнком... Это было уже слишком. Убедившись, что из маленькой церкви нет другого выхода, он не стал слушать службу: вышел на улицу и сидел в церковном дворе, слушая заливистое чириканье воробьёв в кустах. Солнце грело почти по-летнему, кругом зеленела листва, в траве тут и там желтели головки одуванчиков — легко было забыть обо всех проблемах и бедах, о том, во что превратился мир. Пригревшись, он сидел на скамейке и ни о чём не думал, радуясь редкому спокойствию в душе и лениво глазея в синее небо, пока служба не закончилась. Одетые в чёрное заковианцы потянулись из церкви; вышел Земо под руку со старушкой, и Баки поднялся со скамейки. — Вдова? — спросил он в машине, глядя на Земо в зеркало заднего вида. — Сестра. Озник так и не женился — считал, что это помешает ему заботиться о нашей семье. — Соболезную, — искренне сказал Баки, и Земо кивнул, встретившись с ним взглядом в зеркале. Уже на кладбище, глядя на разрытую чёрную землю среди ровной зелени, Баки подумал, что несмотря на все сложности, с которыми он столкнулся в жизни, умирать ему не хочется. Он вспомнил, как спокоен был Земо у мемориала в Заковии; как улыбался, несмотря на близость смерти. Разница между ними была в том, что Земо умел жить и знал, как это делать, но при этом хотел умереть. Баки же умирать не хотел — но вот жить толком не умел.***
Поминки проходили в том же заковианском ресторане. «Сначала все будут грустить, потом выпьют, развеселятся, будут вспоминать Озника и рассказывать смешные истории из его жизни. Потом мы начнём вспоминать Заковию и загрустим, а потом кто-нибудь подерётся. Вот когда дойдёт до драки, можно уходить», — предсказал Земо, и пока всё шло в соответствии с его предсказанием. Насколько Баки мог судить, сейчас наступила стадия веселья и смешных историй — собравшиеся в ресторане заковианцы то и дело начинали хохотать и хлопать друг друга по плечам. Сам Баки пребывал в благодушном настроении: его накормили заковианской — непривычной, но вкусной — едой и даже напоили водкой, сказав, что отказ обидит как покойного, так и всех его друзей, поэтому он не торопился вмешиваться и вытаскивать Земо из толпы соотечественников. Пусть пообщается с ними в последний раз, перед тем как навсегда вернуться в Рафт. Страшная всё-таки участь — остаток жизни провести в крохотной одиночной камере, не видя ни свободы, ни близких людей... И как, интересно, он всё-таки сбежал? Земо так искусно съехал с темы побега, что Баки и не вспомнил, что хотел выяснить подробности. Размышления прервал Стефан, который неожиданно плюхнулся за его столик и устремил на Баки недоброжелательный взгляд чёрных глаз. — Американец... — сказал он с пренебрежением. — Думаете, что вы боги. Думаете, что вы право имеете... — Думаю, что ты пьян, — доброжелательно сказал Баки. — Возвращайся к своим. Стефан стукнул по столу кулаком так, что стаканы зазвенели; разговоры за столом заковианцев затихли, многие повернулись к ним. — Ты не имеешь права его судить! — взревел Стефан. — Не смеешь! Ты на коленях перед ним должен стоять! На коле... — Leitenant! Vstani! Krujne! Даже Баки вздрогнул от этого резкого командного голоса, а Стефан мгновенно вскочил, с грохотом опрокинув стул, крутанулся «кругом» и застыл, вытянувшись в струнку. В зале воцарилась тишина, и в этой тишине отчётливо прозвучали шаги Земо, который встал перед Стефаном и уставился ему в лицо, глядя снизу вверх. Стефан стоял, не шелохнувшись, вытянув руки по швам, а Баки думал, что никогда ещё не слышал у Земо такого голоса и никогда не видел таких глаз. Земо, с мягкими чертами лица, вкрадчивыми манерами и тихим голосом казался безобидным; Баки были знакомы ипостаси богатого вальяжного барона и скользкого негодяя из Мадрипура, а вот офицера, привыкшего отдавать приказы, он видел впервые. — Ваше поведение недопустимо, лейтенант, — сухо сказал Земо, перейдя на английский. — Принесите извинения сержанту Барнсу. — Да не нужны мне... — начал было Баки, но Земо, обратив на него взгляд потемневших глаз, коротко приказал: — Тихо, сержант. К собственному удивлению, Баки замолчал, а Стефан повернулся к нему, и хотя в его глазах плескался гнев, он смиренно проговорил: — Прошу прощения, сержант. Вы наш гость, моё поведение недопустимо. — Проехали, — мрачно ответил Баки. — Вольно, лейтенант. Возвращайтесь за стол, — приказал Земо. Стефан, пошатываясь, ушёл, а Баки взял Земо за локоть и сказал: — Так. Считай, это была драка. Мы уходим. — Конечно, Джеймс, — ответил Земо, подозрительно быстро отбросив модус сурового полковника. Когда они вернулись в мотель, было уже совсем темно. Баки принял душ и уступил ванную Земо, а сам с наслаждением растянулся на кровати, давая отдых спине — вакандская рука была легче, чем гидровская, но всё-таки протез весил много, и под вечер тяжесть давала о себе знать болями в спине и плечах. Слушая шум воды в ванной, он думал о том, что его поступок можно считать сумасбродным и неправильным, но всё-таки сам он считал, что сделал нечто хорошее. К тому же эта поездка выделила день среди череды других — одинаковых и бессмысленных, отличающихся лишь кошмарами. Он точно запомнит день, в который возил барона на похороны старого дворецкого... Шум воды смолк, из ванной вышел Земо в халате. Он выглядел усталым и потухшим; прошёл к своей кровати, сел на край и закрыл лицо руками. — Мне очень жаль, — сказал Баки в неловкой тишине. Земо не ответил; он упёрся локтями в колени и зарылся обеими руками в свои густые каштановые волосы. Баки покосился на него, понятия не имея, что принято делать в таких ситуациях. Будь это его друг, он, может, и нашёл бы подходящие слова, но Земо не был его другом, хотя, пожалуй, не был уже и врагом. Рассудив, что сам на его месте он хотел бы остаться один, Баки встал и хотел было выйти на улицу, чтобы дать Земо время погоревать, но тот вдруг схватил его за запястье и поднял взгляд покрасневших глаз. — Джеймс. Побудь со мной, пожалуйста. Даже себе Баки не хотел признаваться в том, чего хочет; собственные желания казались стыдными, и он поспешил отогнать их от себя, подумав, что Земо просит всего лишь посидеть с ним, как они сидели прошлой ночью. Но когда он опустился на кровать, Земо не отпустил его руку, а провёл ладонью выше, к плечу, погладил по шее и по щеке. — Что ты творишь? — шёпотом спросил Баки, чувствуя, как всё быстрее бьётся сердце. В мягком свете ночника глаза Земо приобрели красивый чайный оттенок, и Баки поймал себя на том, что не может оторвать от них взгляд. Что с ним творится... что он делает. Он перехватил его руку, но не убрал от щеки, держал и смотрел Земо в глаза. — Может, это последний раз, когда я могу побыть с кем-то, — прошептал тот; его вторая рука тем временем уже пробралась под футболку Баки и гладила его по животу. К чёрту всё. Никто не узнает... а у Земо это, может, вообще будет последний раз в жизни. Нельзя отказать осуждённому на пожизненное в последней просьбе. Их прошлый и единственный секс был агрессивным и злым, но теперь всё было по-другому; Баки хотелось не придушить, не ударить, а... Почувствовать себя живым, почувствовать другого человека рядом, выразить странную тоскливую нежность... к нему? а может, к себе? он не знал. Они целовались, и его потряхивало от возбуждения, смешанного с острым чувством неправильности. Он знал, что не должен — но тем тяжелее становилось дыхание, тем больше хотелось прикосновений, поцелуев... близости. Он не помнил, как они избавились от одежды; помнил, как прижимались друг к другу, обнажённые и возбуждённые, переплетались ногами и руками, целовались так жадно, будто без этого не смогли бы дышать. В какой-то момент Земо посадил его на край кровати и скользнул на пол; «ты на коленях должен перед ним стоять...» — вспомнилось Баки, а в следующий момент он забыл, как думать, потому что Земо сделал кое-что невообразимо непристойное, но в то же время восхитительное. В сороковых приличные девушки такого не делали, а с неприличными он не гулял... А теперь это делал с ним другой мужчина — так неправильно, но так хорошо... Баки откинулся назад, комкая простыню в руках и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, подавляя желание двигать бёдрами навстречу... Он долго не продержался, а потом, едва придя в чувство, посадил Земо на себя верхом и отдрочил ему, обнимая железной рукой и чувствуя каждый его вздох и стон. Они не разошлись по разным кроватям. Может быть, Земо и сказал (очень тихо) «не уходи»; может, Баки и ответил, что он никуда не денется, а может, всё было решено молча, но в сон Баки уплывал, прижимая его к себе и гладя живой рукой по пояснице. Как давно с ним никого не было рядом, как давно он никого не обнимал, как давно...