У луны голубые глаза

— Тебе нужно уйти. Было уже слишком поздно, когда она поняла, что сказанные ею слова прозвучали немного резче, чем она представляла. Она не имела в виду ничего дурного, честное слово. Тон ее голоса эхом отдавался в ее ушах и в воздухе между ними. Однако громче этого был звук ее бьющегося, колотящегося сердца, заставляющий ее чувствовать, что оно вот-вот вырвется из груди и упадет на серую плитку дороги в мгновение ока. Армин моргнул. Один раз, потом еще. Его губы слегка приоткрылись при ее словах, и она увидела, как его брови приподнялись за челкой. Он не раз смотрел на нее с беспокойством в глазах, Энни была более менее знакома с тем, как это выглядело. Но это было не совсем то. Возможно, это было потому, что он был шокирован, но он не двигался, несмотря на то, что она ему сказала. Сама она тоже не двигалась, как бы сильно ни кричали и ни колотили ее извивающиеся внутренности. Они оба просто стояли там, неподвижные, как две скульптурные фигуры. Девушка молча молилась, чтобы все это было просто неудачной шуткой, или действительно плохим сном, или чем-то в этом роде. Она представила, как просыпается в испуге в своей постели в темноте, в тишине глубокой ночи, мокрая в холодном поту, с подушкой, брошенной где-то на полу, дрожащая, когда она постоянно пытается успокоиться — и все это казалось прекрасным по сравнению с нынешним кошмаром бодрствования. Заставив себя проглотить ком в горле, Армин с тревогой попытался заговорить. — Энни… Почему ты… — Нет! Я… —  она не могла слышать ни его, ни себя, говорить из-за своего уже резкого дыхания. —  Я не имела ввиду… Армин воспользовался моментом, чтобы аккуратно положить продукты, которые он нес, на землю, а затем осторожно сделал шаг ближе к ней. Его лицо казалось милым, когда он слегка улыбнулся ей. Но он в основном принуждал ее, это она могла сказать точно. — Все хорошо, — прошептал он. —  Хорошо, просто… постарайся успокоиться и скажи мне. Рука Энни взлетела, чтобы прикрыть рот, когда она неохотно отступила на шаг от мальчика. Ее глаза были закрыты так плотно, что она чувствовала, как пульсируют веки, и какое это было ужасное чувство. И что более чем ужасно, девушка знала, что должна открыть их, должна была увидеть, где он находится. Не Армин. Ее отец. Но она не могла заставить себя вернуться в реальность, открытие глаз казалось ей самой страшной вещью в мире. Она действительно пыталась дышать, но ощущение сдавливания горла изнутри не позволяло ей этого сделать. То, что должно было быть глубокими вдохами, выходило только как приглушенная икота. У нее болела грудь, дрожали ноги, болела голова, а глаза… горели. Медленно, осторожно она приоткрыла веки в отчаянной попытке спастись от охватившего ее жара. Энни встретила расплывчатую фигуру мальчика, но ей не нужно было видеть его, чтобы знать, как он смотрел в ее страдающие, опухшие, красные глаза. — … Что-то не так? — закончил фразу Армин после минутного шока. Его беспокойство было искренним и невинным, он всегда был таким чертовски невинным. Необъяснимо, но от этих последних слов, которые он только что произнес, к уголкам ее глаз подступили слезы, угрожая пролиться на покрасневшие щеки. Маленькая девочка попыталась украдкой бросить быстрый взгляд в сторону, все еще слишком напуганная тем, что она могла увидеть. — Я так… —  едва прошептала она, а затем замолчала. Армин выглядел так, словно был как на иголках, ожидая, когда она продолжит. Встревоженный, совсем не взволнованный. —  Прости, — Энни заговорила через секунду или две, чтобы восстановить голос.- Я… Я тот, кто должен уйти. После ее слов Энни отступила на несколько шагов, стыдливо опустив голову, чтобы посмотреть на землю у себя под ногами, ее лицо было почти невидимо из-за легкой светлой челки, закрывавшей его. У Армин отвисла челюсть от того, как она могла так быстро стать такой замкнутой, ведь несколько мгновений назад она чуть не заплакала. Когда состояние, в котором она находилась, причинило ему боль, он подскочил к ней, его рука искала ее руку. — Нет, нет! Энни, пожалуйста… —  крикнул он, надеясь привлечь ее внимание. —  …Пожалуйста, не уходи. Его тон был не выше самого нежного шепота, отчаянно стараясь не отпугнуть ее. Мальчик нашел ее ладонь и, не задумываясь, схватил ее. Ее трясло. В тот момент, когда это произошло, Энни не думала ни о чем другом, кроме того, какой теплой была его маленькая ручка, обнимавшая ее. Но «тепло» в данный момент было не лучшим для нее, учитывая, что она упала в обморок всего несколько часов назад. И все же… Это не повредит, не так ли? Как бы ей хотелось послушать, что он сказал. Она тоже не хотела идти. Прикусив нижнюю губу, Энни ответила взаимностью на пожатие руки. Девушка убедилась, что крепко обхватила его за руку, а затем глубоко выдохнула. Она чувствовала себя виноватой, правда, чувствовала. Ей следовало хотя бы предупредить его, прежде чем вот так убегать. Таща его за собой. У Энни почти не осталось сил после сегодняшних событий на тренировке. Но это был далеко не первый раз, когда ей приходилось выходить за свои пределы. Она не придала этому никакого значения, она просто продолжала бежать. Она не оглянулась, чтобы увидеть ни отца, ни Армина. Но она продолжала чувствовать свою хватку на руке последнего и слышала его тяжелое дыхание позади себя, когда бедный мальчик был вынужден не отставать. Двое детей пробежали мимо десятков домов, повернули направо и налево и, наконец, запыхавшись, остановились, когда столкнулись с несколько узким проходом между двумя трехэтажными зданиями. Он был лишен солнечного света и завален несколькими пустыми бутылками из-под алкоголя — некоторые целые, некоторые разбитые на куски — и кучей дешевых окурков. Но даже несмотря на неприятный запах выпивки и пепла и ее вздымающуюся грудь, Энни почувствовала, что ей стало легче дышать. А что касается ее спутника, то его колени врезались в землю, как только Энни замедлила шаг. Спина Армина была согнута, и он поддерживал себя одной рукой. Другой все еще переплетался с ее пальцами. Армин уже был явно слабым, не особенно физически одаренным мальчиком, слабее среднего ребенка их возраста. Легко предположить, что бегать даже так много было намного больше, чем он привык. Энни, чувствуя себя довольно раскрасневшейся, отпустила его руку. — Я… мне действительно жаль, — прошептала измученная девушка, прислонившись к стене и медленно скользя спиной по твердым кирпичам. Она приземлилась в сидячее положение, смущенно спрятав голову между коленями. Но извинения не могут отменить ее действий. И ей пришло в голову, что, следовательно, ей придется найти способ объясниться с ним. То, что она схватила его и бросилась, было основано на волне эмоций, своего рода на прихоти, а не на размышлениях и рассуждениях, и определить такие чувства словами, а затем использовать их, чтобы должным образом оправдать себя, было далеко за пределами ее возможностей. Тяжелое дыхание мальчика не прекращалось, он не разговаривал, но Энни знала, что это потому, что он просто еще не мог этого сделать. Однако то, что он поделится с ней своими мыслями, было очевидно неизбежно. И когда он это сделает… что он скажет? Как и следовало ожидать, разум Энни болезненно быстро пришел к тому, что она считала самым мрачным сценарием, поскольку была совершенно убеждена, что он не одобрит ее и ее безрассудное поведение. — Ты… —  она собралась с духом, прежде чем спросить, надеясь, что ткань ее тренировочных штанов приглушит и скроет неуверенность в ее голосе. —  Ты ненавидишь меня? — Что? — Армину приходится тяжело дышать. — Я имею ввиду… ты…—  она поджала пальцы ног в своей изношенных обуви и глубже уткнулась лбом в колени. —  Ты злишься на меня… не так ли? Мальчик еще не мог стоять прямо, вместо этого он сделал несколько шагов, которые отделяли его от свернувшейся калачиком девочки. Она слышала, как он сел рядом с ней, прислонившись затылком к прохладной стене. Каждое мгновение его бессловесности ощущалось как острый нож, вонзающийся в ее живот и играющий с ним. — Думаю, что… Я просто… удивлен, — Армин наконец ответил, немного подумав. Энни выглянула из укрытия левым глазом, надеясь сама убедиться, что он действительно не расстроен. Но после того, как она не смогла разглядеть его лица, так как его золотистые волосы скрывали его, она робко решила спросить: — Удивлен? В каком смысле? Маленькая девочка надеялась, что он не почувствует ее пристального взгляда, глядя на его волосы, чувствуя себя неловко. По большей части он, казалось, оправился от порыва, о чем свидетельствовала его грудь, которая больше не поднималась и не опускалась так резко. Армин молчал целую мучительную минуту, хотя, по-видимому, не торопился поправлять повязку, которая по пути сползла до локтя. — Ну, я действительно не ожидал, что ты… начнешь так убегать. Это правда застало меня врасплох, — он ответил ей тоном, который она не совсем поняла, но как только он это сказал, он повернул голову в ее сторону. Энни почти сразу же снова спрятала глаза, потому что была слишком смущена, чтобы смотреть на него прямо. — Я тоже не думала, что убежу, — призналась она, ее вина растет в геометрической прогрессии. —  Прости… твои эм… твои пакеты остались там. — Правда, да, так и есть… —  Армин вздохнул, его голос почти не скрывал, что он был в подавленном настроении из-за этого. —  Не волнуйся, я придумаю что с эти делать. Тогда… можешь рассказать сейчас? — Что рассказать? — она пробормотала что-то в ткань своих тренировочных штанов, но в глубине души полностью осознавала, о чем он спрашивал. — Чего ты так боялась? — уточнил мальчик с той же нежностью и заботой в голосе, как и тогда, когда он пытался утешить ее, прежде чем она силой потащила его. —  Только не говори, что ты не боялась, или что это ничего не значит, потому что посмотри, где мы находимся. Маленькая девочка сделала все возможное, чтобы придумать убедительное, правдоподобное оправдание тому, что ее напугало, и до такой степени, что это было так болезненно очевидно. Но никаких хороших идей и возникающая головная боль позже, все, что она сделала, это слабо вздохнула от того, насколько жалкой и ненужной была вся эта суматоха, в которую она ввязалась. — … У меня болит голова, — прошептала Энни, решив поделиться с ним этой информацией. —  …И это место воняет. — Ага, — он терпеливо кивнул.- Алкоголь обычно не имеет приятного запаха. Тебе поможет, если мы пойдем куда-нибудь еще? Энни искренне предпочитала мириться с этим запахом, если это означало оставаться в таком укромном месте, как это, а не ходить где-нибудь, где они могли бы случайно снова столкнуться с определенным человеком. Когда она покачала головой в ответ, то почувствовала, что ее пучок распустился. Раздраженная, Энни быстро сняла повязку, позволив своим светлым волосам средней длины упасть на плечи. Ее крошечные ручки два или три раза прошлись по волосам, собирая их в новый пучок, который она благополучно заправила лентой. Однако все это сопровождалось жгучим чувством дискомфорта — глаза Армина были неотрывно прикованы к ней. — Не знаю почему, но мне казались твои волосы длиннее, — сказал он ни с того ни с сего. — Ну, мм… —  ее пальцы пробрались в челку и потерли пряди друг о друга, ощущая текстуру ее светлых волос. И когда дело дошло до нее, неловкий вопрос не мог остаться без ответа того же характера. —  Прости, если разочаровала… Армин продолжал смотреть на нее, и поэтому она продолжала пытаться смотреть в другую точку. От ее колен до стены впереди, бутылки и окурки. Она была убеждена, что даже сегодня вечером, когда она в конце концов ляжет в своей темной комнате, она сможет живо представить себе те части стены, где кирпичи были немного другого цвета, и вспомнить текст и названия марок, написанные на этикетках бутылок. И он сможет сделать то же самое, за исключением деталей того, как она выглядела в тот момент. — Ты испугалась этих двух мужчин? В одно мгновение Энни могла бы поклясться, что услышала громкий стук, исходящий из ее груди при этом вопросе. — Что? — спросила она, нервно сглотнув. — Там было двое взрослых мужчин, — начал он, поворачиваясь к ней всем телом, а не только головой. Его тон и взгляд были мягкими и расслабленными, он спокойно подходил к теме, как будто в этом нет ничего такого, из-за чего можно было бы паниковать. —  Я… Я видел как ты смотрела на них каждые несколько секунд. И каждый раз, когда ты смотрела, тебе становилось еще страшнее. Быстро бьющееся сердце девушки ухитрилось опуститься глубоко в грудь, в попытке куда-нибудь спрятаться. Увы, реальность заключалась в том, что ее поймали с поличным. — Энни, кто это? — спросил он, видя, что явно попал в точку. При этих словах Энни начала задаваться вопросом, как такой простой вопрос мог заставить ее чувствовать себя такой беспомощной? Такой разоблаченной, незащищенной, уязвимой? Но даже если бы она могла что-то придумать, она знала, что никогда не была хорошей лгуньей, так что она могла бы просто… — Не знаю… Одного из них я, кажется, раньше не видела, — она начала с той части, которая давалась легче. — Который из них? — с любопытством он капнул глубже. — Высокий… мужчина, что шел прямо, — говорила она, осматривая землю, чтобы попытаться найти что-нибудь, на чем можно было бы задержать взгляд, прежде чем продолжить. Когда она, наконец, остановилась на цветном осколке стекла рядом с остатками разбитой бутылки, она нашла в себе силы продолжить. —  А… другой… был моим отцом. — Твой… отец? — спросил Армин, как бы желая убедиться, что он правильно ее расслышал. —  Человек с костылем? — … Да, — подтвердила она, звуча полностью побежденной. — Но… почему ты убежала от своего отца? — заговорил он после ужасной, безмолвной паузы. Пауза, которую, как она предполагает, он провел, пытаясь мысленно оправдать это, и после неудачи у него не было другого способа выяснить ее истинный мотив. Энни поняла, к чему он клонит, говоря это. Она действительно очень хорошо помнила, как он говорил, что никогда не ссорился со своими родителями. Потому что, конечно, он бы этого не сделал. Потому что, с ее точки зрения, Армин был необычайно добрым, добросердечным мальчиком. То, что у него были хорошие отношения с родителями, было простым здравым смыслом. Но поскольку ее внутренний голос молча восхвалял его, она не отвечала вслух, поэтому он задал ей следующий вопрос: — Ты стеснялась меня? — Нет, — этот ответ пришел легко, почти сразу. Но Энни на мгновение задумалась: если бы это был кто-то другой, сделала бы она то же самое? Нет, она бы ни для кого так себя не повела, она бы не схватила их, не побежала и не болтала в таком захолустном переулке, как сейчас. Это было совершенно ясно. Тогда почему же он, по-видимому, был единственным исключением? — Я просто… не хотела, чтобы мой отец видел тебя. Меня с тобой, — сказала она. — Почему? — сказал он тихо, безрадостным голосом. — Просто дело в том, что… —  в ее голове промелькнуло несколько ужасных образов. Один из них ее отец сначала кричал на нее, а позже сурово наказал за то, что она разговаривала с мальчиком. Свободно проводила с ним время, когда это не приносит никакой пользы ее военному положению. Он ругал Армина, мальчика, которого он только что встретил бы на улице, за проявленный к ней дружеский интерес. После того, как она провела ночь, усердно тренируясь, сдерживая слезы, в то время как капли крови окрашивали брыкающиеся манекены или капали на грязь и траву, он не выпускал ее из виду ни на долю секунды. Она будет жить как пленница в своем собственном проклятом доме. Никогда больше не будет возможности провести с ним ни секунды, то есть, если он вообще когда-нибудь захочет увидеть ее после этого. — …он строгий — Оу… —  Армин, наконец, отвел от нее взгляд, но его голос остался таким же тихим. — … Кажется, я понял. Он медленно встал на ноги, затем попытался вытереть пыль с брюк. Его рука скользнула по волосам к затылку, неловко почесывая их. — Ну, тогда… э… Я пойду. Глаза Энни расширились. Она перестала обнимать свои колени, впервые с тех пор, как села. Он сделал первые два шага в сторону от нее, а маленькая девочка быстро схватила его за краешек пальто (что было нетрудно сделать, так как оно всегда казалось ему на размер или два больше, чем нужно). Остановившись на месте, он оглянулся через плечо, чтобы тоже увидеть ее. Он встретился взглядом с Энни. — Не уходи, — ее голос звучал спокойно, но ее глаза — почти сверкающие — умоляли его. —  Посиди со мной. — Ты же сказала мне уйти раньше, — он говорил печально, но все еще ласково и с сочувствием. —  И теперь я понимаю почему, так что все в порядке. Правда, все хорошо. Чувство вины охватило Энни в тот момент, когда она даже велела ему уйти. С тех пор это чувство не покидало ее. Реальность ситуации заключалась в том, что она просто запаниковала там. Не было времени подумать, что делать, что еще сказать. В конце концов, ее отец был прямо там. Но до нее дошло, что Магат отправил детей домой сегодня пораньше, и, насколько знал ее отец, она еще не закончила сегодняшнюю тренировку. Теперь он шел довольно медленным шагом, и до штаба оставалось еще некоторое время. И если бы она вернулась туда бегом, у нее было бы свободное время прямо сейчас. — Мы все еще можем побыть здесь, какое-то время, — сказала она. —  Я хочу поговорить с тобой. — Поговорить? — он моргнул, приятно удивившись. —  Хочешь поговорить? Энни отпустила его пальто и кивнула, ее щеки были довольно розового цвета. — В тот день, когда ты говорил о небе, свете и цветах… Я подумала, это было здорово. Я… Мне нравится слушать, как ты говоришь. У Армина слегка отвисла челюсть, он почувствовал, как все его лицо становится довольно теплым. Однако мальчик недолго оставался ошеломленным — широкая, лучезарная улыбка полностью завладела им. Все его, еще маленькое, тело охватило волнение, он обнаружил, что не может усидеть на месте. Но вместо того, чтобы размахивать руками и прыгать по всему переулку, он сел перед ней на колени, так что она больше не могла отвести от него взгляд. — Я найду эту книгу! Ту, о которой я тебе рассказывал, со светом и цветами! — он поклялся в этом так, как будто от этого зависела его жизнь. — И я могу найти тебе больше! С историями, наукой и природой, или что захочешь! У меня есть целая куча книг и вещей, которые я могу тебе показать! Это одно конкретное слово заставило уголки ее губ на мгновение дернуться. — Покажешь мне? — повторила она за ним. Казалось бы, Армин не до конца осознавал, что говорил, охваченный трепетом и энтузиазмом. Румянец появился снова, более глубокий, чем в первый раз. Он подумал про себя и застенчиво улыбнулся. — Думаешь, это… то, что тебе бы понравилось? Солнечные лучи, падавшие на улицу за пределами уединенного участка между зданиями, приобрели теплый оранжевый цвет, и для Энни это был знак того, что ей пора отправляться в путь. Однако ее это нисколько не волновало. Несчастная девушка нашла момент простого блаженства, сидя на грязной земле, пахнущее алкоголем, темного переулка с этим мальчиком. Они оба молча покраснели. Неуклюже и неловко Энни попыталась спрятать часть своих волос, которая была оставлена распущенной. Но ей это не удалось, и Армин увидел на ее лице легчайшую улыбку, сопровождаемую румяными щеками и приподнятыми бровями. — Ты… —  прошептал он едва слышно. —  Ты выглядишь очень… — Да. Он остановился на месте. — Что? — Я хочу, чтобы ты мне показал, — сказала Энни, улыбаясь. Казалось, в Армине всегда было что-то особенное, когда его глаза расширялись. Чувство, совершенно не похожее ни на какое другое. К сожалению, на этот раз оно быстро исчезло, и вместо этого их место заняли глаза, наполненные неуверенностью и сомнением. — Но когда я могу показать? У нас никогда нет много времени, когда видимся. И, ну, ты сама только что сказала — твой отец строгий, — и он был прав. Улыбка девушки исчезла, оставив выражение лица таким, как будто ее никогда и не было. Каждый раз она могла уделить ему всего несколько минут, но этого едва ли могло быть достаточно. Теперь, возможно, она могла бы предложить еще меньше, находясь под пристальным, подозрительным наблюдением своего отца… А потом — идиотская, по-настоящему безрассудная идея ворвалась в ее голову. Один, возможно, если не явно, гораздо хуже, чем трюк, который она только что провернула. — Завтра, — и это прозвучало скорее как утверждение, чем как предложение. Да, действительно. Магат дал им на завтра выходной из-за того, что он назвал «деловой обязанностью». Каким бы ни было это так называемое дело, Энни была уверена, что его это не касается. И в случае, если бы это было так — у нее не хватило бы сил даже притвориться, что ей не все равно. Тем не менее, это дало ей такую возможность, и, наверное, она действительно была дурой, пытаясь воспользоваться ею, но… — …Правда? Завтра? — спросил Армин таким тоном, словно не мог поверить в то, что слышал. —  Ты… ты уверена, что все нормально? — Да. Давай встретимся завтра. …Но она знала, что была бы еще большей дурой, если бы упустила такую возможность. Мальчик несколько секунд смотрел на нее, размышляя, а затем кивнул в знак согласия. — Тогда договорились. Завтра. Теперь Энни встала и стряхнула пыль с некогда чистых тренировочных штанов, которые ей дала медсестра. Приятный аромат, исходивший от ее наряда, теперь полностью исчез. — Встретимся завтра утром на той скамейке, на которой мы сидели. Тебе хватит времени, чтобы показать мне все, что тебе удастся найти. Двое детей покинули переулок — Армин весело попрощался с ней и пошел в направлении пекарни (и Энни надеялась, что он сможет успешно запомнить улицы и повороты), тем временем Энни побежала в противоположном направлении. Бег, казалось, был самой стойкой частью ее сегодняшнего дня. Это, а также чувство вспыхнувшего смущения. Ее темп, по общему признанию, был медленнее, чем в первые два раза, когда она бежала, пока она была с Армином, было легко забыть, как болят ее ноги. Как им было плохо весь день. Как плохо она себя чувствовала. Рот и губы девушки пересохли от жесткого ощущения, она больше не могла дышать через нос. Когда она проходила мимо домов и приближалась к штабу, в голове возник несколько ожидаемый вопрос: если бы Магат или эта добрая медсестра могли увидеть ее сейчас, стали бы они ругать ее? Но зачем им было ее ругать? Магат дал им всем выходной, рассказал ей, что он и сделал, но только потому, что произошел инцидент. Медсестра помогла ей оправиться от обморока и дала совет, как лучше выздороветь, но это была ее работа. Они сделали свое дело, и девушка знала, что то, через что она сейчас проходит, не было вызвано никем, кроме нее самой. Во всяком случае, они оба могли бы посмотреть на нее и подумать: «Какой глупый ребенок». И Энни подумала, что это звучит довольно точно. Энни остановилась, пока еще могла стоять. Она решила, что этого достаточно, тренировочная площадка была в поле зрения — достаточно хорошо, чтобы увидеть, что ее отец еще не добрался туда. Во всяком случае, сегодня произошло по крайней мере одно счастливое событие. Безжизненный ребенок сел посреди улицы, сказав себе, что через минуту она повернет домой. Маленькие ладошки ее рук потянулись к щекам. К потным, опухшим, горящим щекам. Она обнаружила, что скучает по холодной воде, которую пила на больничной койке, сейчас было бы достаточно одной капли. И она хотела, чтобы темные, серые облака заволокли кроваво-оранжевое небо над ней, чтобы на нее пролился сильный дождь, чтобы охладить ее. — Энни? Что за… —  она вздрогнула от мужского голоса. Знакомый. —  Какого черта ты делаешь? Она не встала, только оглянулась через плечо, чтобы увидеть своего отца. Его брови были нахмурены, глаза сузились, а нос сморщился — в целом, он казался разъяренным. — Я не для того проделал весь этот путь, чтобы найти тебя вот так сидящей на этой чертовой улице! — рявкнул он, ударив костылем по кирпичам. —  Вставай прямо сейчас. Мы уходим. Энни сделала, как ей было сказано. — Кто тебе сказал, что с твоей стороны приемлемо сидеть на улице, как бездомный? — спросил ее отец, когда они возвращались домой. Они шли медленно, из-за ноги ее отца, так что у него было много времени, чтобы допросить ее. — Тяжелый день был, — мягко говоря. — Тяжелый, говоришь? — спросил он, застигнутый врасплох. —  Если ты так быстро устаешь, нам следует поработать над твоей выносливостью. И быстро. Как она и думала ранее, рассказать ему правду о своем обмороке и о том, что ей нужно отдохнуть, было совершенно неуместно. Даже не мог рассматриваться как вариант. — Сегодня я заняла первое место в гонке с другими кандидатами, — сказала она, мысленно повторяя, что технически не было ложью. Молясь, чтобы это как-то пошло ей на пользу. —  За рекордное время. Выражение разочарования действительно изменилось, сменившись смутной гордой улыбкой. Родитель и ребенок продолжали идти, но Энни почувствовала, как его рука погладила ее по макушке. Это простое прикосновение было самой большой формой привязанности, которую он когда-либо дарил ей, и даже это было редкостью. В прошлый раз это было, когда она заставила избила его до костыля. — Хорошо, — гордо сказал он, его рука задержалась на ее голове чуть дольше, чем в прошлый раз. —  Хорошая работа, Энни. Она молча кивнула, соглашаясь с его похвалой. Надеясь, что он никогда не узнает, как сильно она ему лжет. — Ты ведь знаешь, зачем родилась, да, Энни? — Чтобы выполнить свой долг, — ответила она. Это уже вошло в привычку.