***
Ощущения… странные. Антону и так было жарко в этом свитшоте, а тут еще и чертова пробка, которая так хорошо давит на стенки, что хочется пить. И лечь. Или не лечь — черт знает, как тут лучше. Он то и дело поглядывает на Арсения перед концертом, который выглядит заведенным, как всегда, и, разумеется, ни из-за чего не переживает. Конечно, стоит признать, что это весьма волнительно — чувствовать внутри себя пробку и стоять как ни в чем не бывало разговаривать с остальными. Стас бы последних волос лишился, если бы узнал. Антон лишь сглатывает, когда видит, что Арсений кладет маленький пульт себе в карман, молится всем богам, чтобы тот не выпал в процессе игры, и выходит последним на сцену, когда его объявляют. Улыбается, машет всем, делает глубокий вдох и садится. Пиздец. Он не думал, что это будет так… т а к. Как в позе обратного наездника, только хуже, потому что до простаты игрушка не достает, но будоражит так, что на лбу выступает испарина. Он слушает рассказы Арсения, Димы и Сережи, вставляет свои реплики, старается придумать, что будет говорить сам, и немного елозит, пытаясь устроиться удобнее. Получается не очень, но терпимо. В какой-то момент по позвоночнику распространяется тепло от слабой вибрации, и он невольно приподнимается на стуле. Скашивает глаза на Арсения, который продолжает спокойно слушать Сережу и выглядит максимально невинно. Второй разряд кажется сильнее, по спине прошибает теплом, Антон облизывает губы и снова немного смещается на кресле. И зачем он только на это подписался? Пробка маленькая, да, но даже от нее так плохо, что перед глазами все плывет. Хочется пить и нахуй. В смысле, на хуй. Стас как раз переводит свое внимание на него, когда еще более сильный импульс вибрации с такой силой прошибает все тело, что Антон инстинктивно дергается назад и вперед, стараясь уйти от этого ощущения, слышит, как что-то хрустит, и вскакивает. Обходит кресло и под оглушительный хохот зала поднимает две отломанные ножки кресла. — Это молочные ножки, — старается шутить, выглядя максимально виновато, топчется с ними, не зная, куда их деть, и почти пропускает слова Сережи: — Хозяин этого кресла их тебе в жопу засунет. В жопу — очень пожалуйста, только не хозяин кресла, а Арсений.***
На концерте все всегда проходит как в тумане: он играет, ни о чем не думает, просто следуя какому-то порыву, и только потом, дома, осмысливает все. Сегодня с Арсением как-то слишком много взаимодействия: и следователь, и вечеринка, на которой ему достается роль «разозлить Арсения, и тогда он получит две банки пива», за которую вечером придется отдуваться долго и глубоко. А потом каскадеры — и Антон чуть не отключается, когда Арсений прижимается так близко и откровенно лапает его за задницу. Понятно, что это не совсем его инициатива — он повторяет за гостьями, — но сам факт… Антон принимает правила игры и начинает заводить его в ответ: то и дело встает на четвереньки, выгибается, пошло лапает пальму, получает в ответ арсово «ты сам меня провоцируешь», разве что не светится и не думает останавливаться. Томно называет его «своим рыцарем», чуть не скулит, когда Арсений сжимает его шею и толкает вперед, указывая на что-то, послушно держится рядом, слишком выпячивает задницу, когда скачет на лошади — словом, делает все, чтобы вечером было жарко. Когда концерт подходит к концу, они оба выглядят взмыленными, словно трахались прямо на сцене, впрочем, учитывая некоторые моменты и касания, так и было, а после Антон и вовсе садится к Арсению в машину, радуясь тому, что Серый с Позом и Оксаной сели в другую. — Нам очень надо в отель. Арсений облизывает губы, закусывает нижнюю и смотрит на него очень многозначительно, показывая, что понимает его и более чем разделяет порыв. — В отель — так в отель.