***
К концу четвертой недели Тибиль решил основательно подготовиться. Он собрал все свои вещи, купил кусок самого-самого дешевого из ароматных мыл и отправился из порта в город, а оттуда дальше в гору. Там была горная река, в которой он хотел хорошенько помыться, пока не стало слишком холодно, так как горная речка и без того была ледяной. Там же он решил постирать все свои вещи и высушить их на ярком солнце, которое уже холодало. Когда мужчина нашел достаточно укромное место, так как в этом месте не было ни души, даже мальчишек с удочками или сетями, которые могли бы ловить рыбу, если такая здесь вообще водилась, то первым делом он растянул веревку, расстелил плотный кусок шерстяной ткани и принялся собирать щепки и сухие ветки для костра. Когда к костру все было подготовлено, Тибиль принялся за стирку своих вещей. Белые рубахи, купленные здесь же, сильно истрепались за последние недели, пожелтели и посерели, что как бы он ни отбивал их о камни, вряд ли они вернули свою белизну. Но они были чистыми и, наконец, снова приятно пахли. Развесив все на подготовленную веревку, Тибиль принялся за костер. Только после он разделся и выстирал еще и вещи, в которых пришел, решив, что штаны удастся просушить у костра. Надрав травы вместо мочалки, он стал мыть и свое тело. Вода, конечно, была ледяной! Еще от стирки ломило руки, мыться вообще было почти невозможно, что мужчина мыл себя частями, так как полностью прыгнуть в реку казалось ему неисполнимым действием. И все же, хорошенько намылив и натерев себя, Тиб прыгнул в воду, чтобы смыть пену и грязь, которая чуть ли не въелась в его кожу и волосы. Дыхание сперло. В мгновение Тиб выпрыгнул из холодной воды и смог только волосы нормально промыть, наклонившись над рекой у берега. Все остальное время он, укутанный в шерстяную ткань, трясся от холода у костра и пытался просушить штаны и рубаху, в которых пришел. Когда одежда немного просохла, но все еще оставалась влажной, Тибиль оделся и просто грелся у яркого костра, в углях которых запекался картофель. С собой у него был ломоть черствого серого хлеба и несколько кусков сыра для бедных (тот был такой твердый, что иной раз камень казался мягче), который придавал пустому картофелю более богатый вкус. Когда картофель достаточно запекся, Тибиль проткнул его палкой и вывалил в плошку из кокоса, коя у него была из более экзотичных и бедных мест. Он не голодал, имел кров, одежду, хорошие сапоги. В конце концов, он был чистым и слава богу не избитым до полусмерти. И все же, проглотив первую ложку своего горячего ужина, Тибиль заплакал. Ему было невероятно тяжело переживать острое одиночество, словно в этом огромном мире, где земля может закончиться лишь бескрайним морем, он был совсем один, брошенный теми, в ком так нуждался. Месяц самостоятельной жизни подходил к концу, и Тибиль с содроганием сердца ждал возвращения пиратов в порт, чтобы броситься в объятия кузена и просить никогда больше не оставлять его одного. Он скучал по всем членам команды, даже по тем, кто никогда не щадил его чувств, а наоборот любил задеть его побольнее. И все же, вдали от привычного и знакомого, дружелюбие города не казалось ему теперь столь притягательным и абсолютным. Люди, которые улыбались ему, разговаривали с ним, были ему чужими и родными так и не стали. Он был интересен, пока рассказывал о дальних уголках, где успел побывать, пока бесплатно помогал от чистого сердца, но когда нужда привела его к ним с просьбой о помощи, каждый из них нашел свои причины, чтобы с искренними извинениями отказать ему в ней. И все же Тибиль не винил этих людей. Им и без него было, о ком заботиться и переживать, еще один голодный рот вряд ли кому-то был нужен. Да и кто он? Чужак. Чужак на своей родине, который, если бы остался тогда во дворце, сейчас был бы молодым и богатым, не знающим никаких нужд. Его бы готовили к духовенству, быть может, даже на пост Первосвященника. И в этом городе ему были бы рады. «Они бы целовали полы моего платья, если бы не…» — горько думал про себя Пастырь, всей душой раскаиваясь в том, что когда-то по глупости побежал за Тамерланом. А тот не бросил его, хотя он с первого дня был для него обузой, боявшись, что маленький Тибиль расскажет все и Тамерлана найдут быстрее, чем он смог бы сбежать от этого лицемерного высшего света, от правил которого, от обязанностей, кои ему приписывал королевский титул, его тошнило. — Выше нос, чего ты раскис?! — озорной голос Дона выдернул Тиба из глубин самобичевания. Половинка кокоса выпала из рук, но Тиб не обратил на это ровно никакого внимания. Он стер с глаз слезы и осмотрелся, и сначала даже увидел Асмиля, который стоял рядом с костром с бутылью дешевого вина. — Асмиль? — только и успел позвать мужчина, как образ пирата растворился в плавящемся воздухе от костра. — Асмиль! Но его не было и не могло быть здесь. Осознание своего одиночества с новой силой ударило по нему, словно огромная волна в шторм, которая топила самые крепкие судна. Он поднял свою плошку с земли и, подсаливая еду слезами, начал быстро есть, чтобы скорее проглотить это невозможное чувство. Чувство, когда ты никому не нужен.***
Спустя четыре недели пираты не вернулись в порт. И спустя шесть недель тоже. Каждый день Тибиль вставал рано утром (светало все позже) и приходил в порт, во-первых, чтобы найти работу, а если не получалось, то просто узнать последние новости. Моряки, которые недавно прибыли в город, рассказывали, встречались ли им пираты, особенно, если они перевозили купцов с товарами. Но вода была спокойной у берегов Бронзы. Тибиль потерял свой покой. Ведь он так ждал! Да и к тому же уже третью неделю он вынужден оплачивать свою комнату, и траты его стали от этого только больше, а доходы были ничтожные. Мужчина явственно понимал, что ему необходимо приумножать сбережения, но это было почти невозможно. В порту много не заработать, а в другие места ему была заказана дорога. Была надежда на купцов, но и те не любили платить много и всегда старались обмануть. — Гайро, бога ради, пошли отсюда, — прикрикнул старый мужчина. Лавки купцов, что раскинулись в скромном торговом ряду прямо недалеко от порта, ломились от товаров. Они должны были отплыть сразу, как продали свои товары местным богачам, однако в этот бедный городок приехал герцог с сыном, небывалый титул для этих земель. — Посмотри, как это все красиво! Можно прикупить что-то для матушки, — улыбнулся парень, продолжая рассматривать прилавки. Гайро уже сцепился языком с одним купцом, который должен был достать что-то совершенно исключительное, на что здешнему люду просто не хватало ни чувства стиля, ни денег. Он отправил мальчишку, чтобы тот доложил принести к лавке нужный товар. — Здесь одна дешевка из Сингапура, сын! — Отнюдь, уважаемый! Я купец из Золотого Дома и не торгую всяким мусором! — оскорбился купец. Моро тяжело вздохнул. Он не желал оставаться здесь ни минутой больше, а потому, махнув рукой, оставил одного рыцаря с сыном и поспешил удалиться. — Буду в городе, пока ты здесь развлекаешься, — только и бросил он. — Я совсем скоро к тебе присоединюсь в здании городского совета! — отчеканил Гайро, хотя вовсе не собирался спешить. Тем временем Тибиля, наконец, окликнули. — Эй ты! — позвал его один мужчина. — Беги сюда, я нашел тебе работу! Тибиль быстро поднялся на судно, где один из купцов стал вытаскивать свертки тканей и прочих товаров и складывать их в большой сундук. — Мальчишка один не утащит, помоги ему, — бросил он и небрежно всучил ему пару медных монет, — остальное получишь, когда вернешься. Сундук был очень тяжелым, казалось, мужик впихнул в него больше, чем тот мог вместить. Однако выбора не было, и, взяв за железное кольцо с одной стороны, Тиб только с сожалением посмотрел на мальчишку, который подхватил сундук с другой стороны. Ему явно было тяжело, но он не жаловался и показывал дорогу к нужной лавке. Уже у лавки они опустили сундук на землю. — Наконец-то! — воодушевился купец. Он открыл сундук и стал вытаскивать товары на прилавок, показывая своему дорогому покупателю. — Вы только посмотрите, какие ткани! Скоро осень станет холодной, это как раз для зимних туалетов! Тибиль ждал указаний и потому вместе с мальчишкой тихо стоял в сторонке. Но мужчине все же было очень любопытно наблюдать за этим покупателем. Он явно был приезжий, так как был слишком хорошо одет для этого города. И даже на расстоянии, особенно среди вони порта, от него пахло очень приятно. — О, а это что? — заинтересовался Гайро, увидев сверток изумрудного бархата. Он уже точно знал, что купит его, и точно знал, кому в подарок. — Это бархат, лучший в Золоте! Из такого шьют только для самых важных господ, очень модно в Золоте зимой иметь такое платье и накидку с воротником из соболя, у меня есть и заготовки к платью, где пуговицы из жемчуга. Такое может носить только очень достойная женщина! У меня и соболиный мех имеется, — продолжал купец. Тибиль затаил дыхание. Жемчуг стоил невероятных денег. На мгновение ему захотелось выдрать хотя бы одну жемчужину и сбежать, но он тут же застыдил себя за такие мысли. Он еще внимательнее посмотрел на покупателя. «Он так молод с виду и уже имеет возможность покупать такие вещи… кто он?» — размышлял про себя Пастырь. — А есть бархат другого цвета? — все же спросил Гай. — А чем же этот цвет не нравится? Посмотрите, какой насыщенный цвет! Прямо как изумруд! А как выглядит на солнце! — Моей матушке такой не подойдет, ей бы цвет нежнее, лиловый, например, — ответил он. Купец порылся в сундуке и вытащил другой сверток, но уже не бархата, однако запрашиваемого цвета. — Бархата нет, но есть прекрасный шелк, очень тонкий! Он еще с какое-то время показывал придирчивому покупателю все лучшее, что у него имелось, и его труды вознаградились. Щедрый господин купил у него и бархат, и мех, и даже шелк. За мехом как раз отправили Тибиля, который получил на корабле оставшуюся оплату. — Это ваш помощник? — поинтересовался Гайро, когда купец надежно упаковал все в тугие свертки. — Да их тут на каждом шагу, — отмахнулся тот. Тибиль же, почуяв наживу, решил все же заговорить. — Я могу Вам чем-нибудь помочь? Хотя бы донести эти покупки до нужного места? Гайро поморщился, осматривая мужчину. Но все же он не мог не заметить, что этот носильщик выглядел куда чище всех остальных и явно не был обделен манерами. — Да, но, смотри, если решишь украсть, этот рыцарь, — Гай указал на своего сопровождающего, — проткнет тебя шпагой. — Я не ворую, господин, — ответил Тибиль, — вообще-то я миссионер… просто мне нужны деньги, так как я остался без… Он даже не договорил, потому что купец его грубо заткнул. — Господину нет дела до твоих проблем, святоша, — гаркнул он, — неси, да осторожно, не урони! Шелк не терпит грязи! Тибиль взял все покупки и посмотрел господину в глаза, ожидая указаний. Про себя Тибиль думал, что ему очень повезло, ведь этот парень мог заплатить ему больше, чем купец хотя бы из сострадания. Или просто потому, что он скорее всего и счета деньгам не вел. Гайро больше ничего не сказал и лишь пошел прочь от прилавков в город. По дороге он ничего у него не спросил, хотя Тибиль очень надеялся на жалостливую исповедь. Однако уже у церкви, как раз недалеко от здания местного совета, Гай все же остановился и оглянулся на носильщика. Он внимательно осмотрел его с головы до ног. — Хорошие сапоги, — заметил он. — Да, я купил их здесь, двумя улицами южнее. Там работает хороший кожевник. — Да и рубашка твоя когда-то была ничего… — продолжал рассуждать парень. — Да, она тоже куплена в этом городе. — На деньги, что ты заработал в порту? — с недоверием протянул сын казначея. Этот молодой мужчина явно отличался своим видом от всего сброда, который можно встретить в порту. Одежда, хоть грязная и потрепанная, была все же с каким-то слабым намеком на моду и этикет, коим не отличались остальные неотесанные мужики. — Нет, на содержание от старшего брата, — признался Тибиль, — это были необходимые покупки, так как до этого в другом месте меня обокрали и чуть не убили, забрав даже сапоги… — И где же твой брат теперь? От чего ты вынужден работать среди этого сброда? — Он умер, — Тибиль вздохнул, нужно же ему было придерживаться одной легенды? — Мы не местные… и все, что он зарабатывал, как честный моряк… кануло в небытие. Я никогда не работал за деньги, в основном помогал церквям везде, где мы останавливались. Но теперь я вынужден брать деньги за работу, и церковь мне ничего не смогла предложить. — Ясно, — кивнул Гай. — И что ты делал для церкви безвозмездно? — В основном переписывал старые письмена и книги, участвовал в написании литургии для служб. — Так ты умеешь писать и читать? — Разумеется, — кивнул Тиб, — чтение — моя страсть. — От чего же ты не подашься в монахи? Тибиля как громом поразило. Он все это время ждал возвращения пиратов и почему-то даже не додумался о том, что он действительно мог попроситься в мужской монастырь! — Я… мой брат умер не так давно, и это место мне очень дорого, пока я не могу его покинуть, а здесь нет монастыря. — Мы проезжали один монастырь, правда, женский, — Гай пожал плечами, — да и потом, если ты грамотен и обучен, возможно, тебе стоить поискать работу камердинера. — К сожалению, я не так грамотен, — ответил он и даже немного сгорбился, но, возможно, лишь от своей ноши. Гайро вновь осмотрел портового работника с головы до ног, а после вновь вернулся к лицу. Этот мужчина был высокий, довольно складного телосложения, а его лицо даже в пыли и поте выглядело весьма… «Красивым», — пронеслось в голове парня, но он тут же поспешил выкинуть из дум столь неприемлемую ересь. — Что ж, отдай все Родрику, и ты свободен, — франт взмахнул ладонью, указав на своего сопровождающего. — И, да, держи. Надеюсь, ты помолишься о моем здравии, — когда руки мужчины освободились от ноши, Гай бросил ему в ладони аж пять золотых, что было для Тибиля невероятным богатством. «Тебе хватило бы и медяка, но больно уж твоему аристократичному лицу не идёт наряд оборванца, — подумал про себя будущий казначей. — Меня зовут Гайро. — Я не могу подобрать слов благодарности, — Тибиль сжал монеты в ладони и прижал к груди. — Огромное спасибо! Конечно, я помолюсь за Вас! И сделаю пожертвование в церковь! — Пожертвование можешь не делать, — пожал плечами франт, искренне не верив, что мужчина вообще собирался за него молиться. — Иди, свободен! Тибиль вновь рассыпался в благодарностях и неожиданно для молодого герцога побежал в церковь. Ведь Тибилю было не сложно помолиться за здравие господина Гайро, к тому же он действительно был ему благодарен.***
Еще пять недель спустя, когда в городе уже сильно похолодало от надвигающейся зимы, Тибиль горестно принял факт, что Тамерлан не вернется. Скорее всего он даже не собирался этого делать, дав небольшую фору на месяц, чтобы Тиб смог хоть как-то освоиться и встать на ноги. В целом, мужчина не переставал работать, хотя щедрая милостыня богатого вельможи по имени Гайро давала ему возможность ленно и даже праздно ожидать возвращения пиратов. Но их не было уже так давно, что Тибиль сбился со счета. Так как в городе сильно похолодало, Пастырю все же пришлось одеться в свою рясу, коя была сшита из грубой шерстяной ткани, а из куска такой же ткани, которая служила ему дополнительным одеялом, он сшил (тут спасибо церкви, прихожанка с радостью сделала для него это без оплаты) сносного вида накидку, правда, без капюшона. Из обрезков женщина сшила шапку, чтобы закрывать уши от сильных ветров в дороге. — Дорогой, а ты уверен, что тебе стоит покидать нас? — с тяжелым вздохом вопрошала она. — Мы здесь уже сроднились! Разве не ты говорил, что тебе нравится наш город? — Все именно так и есть, но я хочу, пусть мне это и сложно, попробовать что-то новое. Я много путешествовал по морю и никогда по суше. Думаю, мне нужно это сделать ради себя, ведь теперь я совсем один… и я уже понял, что в порту или большом городе я смогу найти работу, а если не получится, то уйду в монастырь. — Монастырь! — взмахнула та руками. — Нет, ты слышал? — она обратилась к мужу. — Ему бы жениться, а он в монастырь собрался! — Посмотри на него, ведь он буквально создан для монастыря! — пожал плечами мужчина. — Вдруг ему повезет, его обучат и отправят служить прямо к нам же! Тибиль улыбнулся и окинул взглядом два своих узла. Он никогда в жизни не носил свои вещи дальше, чем от корабля до ближайшей комнаты в аренду. Никогда не жил один и точно никогда не имел в распоряжении столько времени и свободы. И страха. — Ты отправишься завтра? — поинтересовалась прихожанка и снова покачала головой. Конечно, работу дать они ему не могли и содержать такую детину не желали, но Тибиль был очень добрым и интересным, таких людей в этом городе было мало. — Я испеку пирог тебе в дорогу. — Это лишнее, — смутился Тиб, — к тому же я решил, что отправлюсь сегодня. — Боже мой! — воскликнула женщина. — Но почему? — Я решил не тянуть. Если я решил, то чего ждать и тратить деньги на комнату? — Правильно. Это я уважаю, — подал голос мужчина, — если решил, то нечего откладывать. Но мы будем рады встретить тебя снова. Но Тибиль не отличался решимостью, скорее он был очень напуган, а вместе с тем понимал, что хотел сам поставить точку всей своей пиратской жизни. Ведь если Тамерлан его оставил, то, наверное, он в него верил? Верил, что у Тиба что-то да получится. А если Тиб в ответ проживет в этом месте всю оставшуюся жизнь, то изо дня в день он будет ждать возвращения брата. А потому Тибилю нужно было уйти отсюда, покинуть это место. В конце концов, есть города куда лучше! Где больше богатых людей, у которых можно работать… Но, конечно, Тиб не желал работать на вельможу. Ведь он сам, черт возьми, вельможа по крови! Он мог бы вернуться ко двору и стать наследником короны, чтобы Каур не отдавал бразды правления в руки язычника. Но по каким-то внутренним соображениям Тибиль считал это недопустимым. Как он сможет солгать королю о смерти его сына? Почему тогда Тибиль не вернулся раньше? Как он жил все это время? Тамерлан не простит его, если Тиб в итоге расскажет правду, чтобы утешить короля, а король не выдержит такого позора, что родной сын, его кровь и плоть, стал отпетым разбойником, убийцей и пиратом. Да, Тамерлан стал королем среди них, но не это ли мерило дна, какого достиг славный принц? И за все разбойничества и преступления, за измену родине Тамерлана должны будут казнить. Какой позор для Бронзы! «У меня есть теперь некоторые сбережения, — думал про себя Тибиль, из раза в раз возвращаясь мыслями к тому щедрому господину и благодаря его так, как никогда не был благодарен кузену, хотя получал от него содержание в разы больше и по первому требованию, — я могу посмотреть города, возможно, посетить столицу. В монастыре мне не нужны будут деньги». — И куда ты отправишься? — женщина выдрала его из размышлений своим вопросом. — Сначала вдоль берега, но я хотел бы побывать в столице. Я был там совсем ребенком последний раз, мне бы хотелось посмотреть на нее уже взрослым. — Говорят, там очень красиво, — кивнула женщина, — я никогда не покидала наш город… и моя мать тоже. — До столицы и я не добирался, — хмыкнул ее супруг, — что же, надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. Доброй тебе дороги. Они распрощались. Благословил его путь и святой отец при церкви. Тибиль отправился в путь весь в сомнениях. Все это время он жил для себя, но все же был сильно ограничен волею кузена. Однако сейчас он был свободен. Впервые в жизни волен поступить так, как считает нужным. И вместе с тем впервые в жизни он никто, просто человек без своего угла, и Феррос или Асмиль больше не смогут защитить его. Больше нельзя прикрываться именем короля пиратов, здесь, в Бронзе, за связь с пиратами вообще могут бросить в тюрьму. «Жаль, у меня украли кинжал… наверняка, будь он у меня, я смог бы выгодно его продать… или показать в качестве доказательств, что я настоящий Тибиль, а не просто жадный до власти самозванец», — с грустью подумал мужчина, когда город за спиной скрылся.***
Уже практически покинув этот проклятый город-крепость, Скараби думал лишь о том, какой долгий путь ему предстоит. Однако, едва успев выдать последние указания Брону, к нему со всеми ветрами и силой всех богов подоспел гонец из столицы. Скараби почти побледнел, на мгновение подумав, что это еще какой-нибудь указ короля, который, как было свойственно Эдмариону, не отличился бы мягкостью. — Я даже не хочу читать, — пожаловался Скар, когда с золоченной тубой, в которой было письмо, он вошел в шатер Брона. — Разучился? — хмыкнул вояка и пожал плечами. Он выхватил из рук Скара тубу и вытащил из нее письмо. Важно развернув, он сначала молча прошелся по строчкам взглядом. — И что там? — Это личное… — только и сказал Брон, однако этого хватило, чтобы полководец побагровел от стыда. Он вдруг вообразил, что в долгой разлуке Эдмарион открыл в себе творческие таланты и решился написать ему письмо о страстной любви, которая у них была или которая случится, когда он вернется. Мгновенно выхватив письмо из рук приятеля, Скар отвернулся и стал быстро читать строки. Однако не было там ни слова о тоске или разлуке, о любви или просто животной страсти, не было ровно ничего постыдного, да и письмо было вовсе не от Эдмариона. — Что?.. — только смог выдохнуть Скар, вчитываясь в короткие строки. — А ты думал, там признания в любви будут? Вполне оправданно, обычная практика. — В смысле обычная практика? Этот город сдался мирно! — опешил полководец. — Ой ли? — усмехнулся Брон, припомнив все бунты и поджоги. — Но мы же обещали… это обговаривалось при сдаче города… Скараби бессильно сел на деревянную скамью у стола Брона не в силах поверить в то, что прочел. — Ты недавно сам прирезал некоторых, не вижу проблемы, — нахмурился мужчина. — Брон! — Что? А вообще поступай, как знаешь, это все твоя ответственность. К тому же это не приказ, а совет, и лишь тебе решать, следовать ему или нет. А совет был простой: если в городе есть сопротивление вопреки всему, то всех мятежников мужчин убить, а мальчиков возраста от восьми лет забрать с собой в столицу, как пленников и претендентов пополнить армейские лагеря для детей. И совет был от Ясона, который вообще считал, что такие очевидные вещи не нужно прописывать и отсылать с гонцом, однако веры в Скараби у него было мало. Для Ясона Скараби был не просто человеком, а в первую очередь военнослужащим, у которого есть долг перед своим королем и государством. И какими бы гуманными идеями не был занят ум полководца, военный устав был превыше всего. На войне не избежать потерь. Звание, коим наградил его король Эдмарион, диктовало обязанности и не следовать им неподобающе. — Вам нужно крепко помнить о своем воинском долге, — зачитал Скар, скривившись. — Пытаясь спасти всех, Вы вызываете отвращение у людей, которых ведете за собой, а противник и вовсе над Вами смеется. — Это совсем рядом с истиной, — вздохнул Брон. — Ты тоже испытываешь отвращение ко мне? — хмыкнул Скараби, сильно оскорбившись. — Нет, но для меня ты в первую очередь хороший человек, и я понимаю твои мотивы… А для них ты военный, а потому и спрос с тебя, как с военного. Да и с меня тоже. — Боги, почему я не отбыл раньше? — тяжело вздохнул Скараби. Теперь ему нельзя было покинуть эти чертовы земли, ведь что скажет Эдмарион, если он не привезет этих несчастных детей в столицу? Детей! Скар против воли вспомнил то отчаяние, когда он вернулся на родной остров и обнаружил разгромленное поселение, пустой дом, где не было ни матери, ни сестры. Его сестре пришлось пережить ужас и жестокость мира в очень юном возрасте, но ей повезло оказаться подле королевских господ. В голове Скара тут же пронеслась гнетущая мысль обо всех тонкостях везения его сестры. Ведь если так подумать, ее вполне завидное положение было достигнуто благодаря тому, что ее брат лег в постель с королем. Губы Скараби сжались в бескровную полоску: в нем уже давно не было ярости за низкое принуждение и шантаж, однако неверность короля спустя долгие месяцы все еще ранила его сердце. — Оно, может, и лучше? — подал голос Брон. — Дети очень внушаемы и эмоциональны. Сколько детей погибло зазря? Если их всех собрать и отправить в лагеря, то для них это шанс выбиться в люди, иметь какое-никакое звание. Все лучше, чем стать рабом и отбыть на арену смерти, — мужчина вспомнил амфитеатр, где давно бы подох уже, если бы не Скараби. — Но они же дети… — тяжело проговорил военачальник, — многие уже без отцов, теперь еще от матери отлучат! Да и как же сами женщины? — Женщины, чтобы выжить, начнут рожать новых. Тяжело вести хозяйство, когда нет помощи. Семьи постепенно будут расти. Через десять лет никто уже и не станет ворошить былое. — Варварство… — скривился Скар, но выбора у него не было. — Прикажи снарядить телеги и собрать детей. — А что с мятежниками? — поинтересовался Брон. — Убить, — вздохнул Скараби. — Это лучше, чем отправить их рабами на арену смерти, — согласился он, взглянув в глаза приятеля, — но можешь предоставить им выбор. Они понадеются, что смогут сбежать в пути или там… и могут выбрать амфитеатр. Это их право. — Скараби, — ошарашенно выдохнул вояка, не ожидавший такого решения. — Ты же знаешь, что лучше смерть, чем… — Исполняй, — перебил его кшатрий. Брон нахмурился, но все же поклонился и вышел из шатра. Уже на следующий день все было собрано. Казалось, Скараби больше никогда не сможет спокойно спать. Сколько слез, боли, испуга, мольбы и обещаний… И все же, надев на лицо маску безразличия, он с небольшим отрядом и маленькими пленниками отправился в долгий путь. Путь, который сопровождал плач голодных и испуганных детей, ведь, естественно, никто не собирался кормить их досыта. Каждый раз, когда военачальнику приносили трапезу, у него кусок в горло не лез, когда он вспоминал, как в этих чертовых клетках, словно для животных, а не людей, сидят испуганные и голодные дети, вынужденные мочиться прямо под себя. Для несчастных сирот, а именно сиротами они ему теперь казались, этот долгий путь был весьма нелегким. Помимо страха и голода это было и физически сложно. Благо, чем ближе к южной столице, тем было теплее, несмотря на приближающуюся зиму. Скараби ни разу за этот поход не желал так сильно быстрее явиться ко двору, а вместе с тем находиться от него как можно дальше. Определенно, этот поход состарил его душу на десяток лет, сделав из него чудовище. Ведь именно чудовищем его видели эти полные от ужаса глаза детей.***
Чем ближе подходила зима, тем больше Олимпия впадала в истерию. Ее отец даже начал волноваться о ее здоровье, но ровным счетом ничего не предпринимал, так как боялся, что поползут слухи. Его дочь всегда была довольно требовательной и капризной, поэтому ее частые перепады настроения не были для кого-то сюрпризом. Олимпия же страшно переживала, что у нее все еще не начались месячные, когда у всех ее подруг, которые даже младше ее, уже были регулярные кровотечения каждый месяц! Договоренность отца со старым королем могла быть отменена из-за ее недоразвитости, незрелости, невозможности явить молодому королю наследников, о которых, может, он и не мечтал, но явно был убежден, что они должны быть по умолчанию. Иначе для чего ему нужна жена, если для услады плоти у него есть множество наложниц? И все бы ничего, отец бы подобрал хорошую партию для нее в любом случае, а ее приданного хватило бы на безбедную жизнь даже с мужчиной без титула, но девушка маниакально желала стать королевой. Кто бы отказался? И как будет обсуждать ее весь свет, если она ею не станет? Какое отношение к ней будет после сорвавшегося бракосочетания? Олимпия знала, что не перенесет этого, лучше уж кончить с жизнью вовсе. Ведь соглашение было заключено слишком рано, когда она была совсем девочкой. Все знали, что она не стала женщиной, и только это мешало исполнить соглашение. Однако время шло, а ничего не изменилось. Никто не смел поднимать столь щекотливую и неприличную тему, но Олимпия знала, как полоскали ее доброе имя в других семьях, где тоже росли дочери, мечтавшие выйти замуж сначала за принца, а теперь за короля. А потому совсем неудивительно, что в голову ей пришла опасная затея, в случае провала которой она могла лишиться головы, а ее отец мог лишиться своего положения. — Эбру, — обратилась она к одной из своих фрейлин, как она любила их называть, хотя девушки были лишь слишком раздутым штатом личных горничных. — Твоя бабушка и тетя служили еще моей покойной матушке, — издалека начала она, — и некоторые вещи я могу доверить только тебе. — Да, моя госпожа, — только и ответила девушка с темными, почти черными глазами. Она была чуть ниже Олимпии, но разительно от нее отличалась не только своим положением прислуги. Если дочь наместника была светла кожей и цветом глаз, даже волосы были русыми, то Эбру обладала смуглой кожей и черными как уголь волосами. — Я хочу поручить тебе одну обязанность, которую ты будешь держать в строжайшем секрете… — Олимпия вытерла сухие, но красные глаза. Она плохо спала и выглядела довольно болезненно, — это так важно, что я убью тебя собственными руками, если ты кому-нибудь проболтаешься! — Госпожа? — насторожилась девушка. — Что Вы задумали? — Поклянись мне, что будешь верна мне, пока жива! — настаивала на своем Олимпия. — Как я могу поклясться в том, чего не знаю? — уже не на шутку испугалась та. — Но я верна Вам! Я точно никогда не предам Вас! — Эбру, — голос Олимпии дрогнул, хотя глаза все еще были сухими. — Ты знаешь о моем недостатке… — У Вас нет недостатков, уверяю! — воскликнула служанка, хотя в Олимпии было много недостатков, начиная от невозможной капризности, заканчивая непомерным эгоизмом. — У меня нет кровотечений… — даже с какой-то брезгливостью выпалила та, — все еще! — Ох, дорогая, — плечи Эбру опустились. Ей было искренне ее жаль, так как сама она была старше девушки и понимала, как сильно на нее это давит. — Стоит немного подождать и… — Я жду достаточно! — перебила ее Олимпия. — Их нет! И я уже не знаю, случится ли это со мной! Но я обязана выйти замуж за короля! Обязана! Не бывать другому! Если он женится, ему придется смириться с моим недугом, но я буду королевой… — Но он не женится на Вас, если… — тут до Эбру дошел ее замысел, она охнула и прикрыла ладонью рот от снизошедшей до нее истины. — Вот именно, — Олимпия хмыкнула. — Мы должны сделать имитацию… об этом будем знать только мы, только я и ты. Я щедро вознагражу тебя за преданность, Эбру. В конце концов, ты единственная, кому я осмелилась это сказать, ведь сама я не справлюсь. Я не знаю, как сделать это, чтобы это выглядело правдоподобно… — Но, госпожа, — выдохнула она в некотором шоке, — но если король узнает… — Я не теряю надежду, что все же регулы начнутся… — перебила ее девушка. Глаза ее увлажнились, и она начала быстро говорить, словно убеждала в нужности этих действий не Эбру, а саму себя, — но больше ждать нельзя, иначе Эвой подберет королю другую жену. Или сам Эдмарион вдали от меня, когда вокруг него столько других женщин, вдруг он полюбит одну из них? Пока я здесь в чертовом ожидании этих чертовых месячных! Я буду лечить свой недуг, но если это не поможет, о боги, если это не поможет? — вдруг всхлипнула она. — И все же, будучи уже в браке, королю придется смириться и, быть может, уже с Эдмарионом мы решим, как обмануть весь мир. Ведь родить сможет и его любовница… это все неважно! Сначала нужно женить Эдмариона на мне, а потом мы решим, что делать дальше. — Госпожа, — Эбру была в шоке. — Вас могут казнить! — Это лучше, чем не стать королевой! — хмыкнула девушка. — Ты представляешь, что будут говорить эти злые языки? Сколько яда в них уже сейчас, а что со мной станется после? Я навечно стану недоразвитой, недоженщиной, так как только это, Эбру, только вдумайся, только это стоит препятствием для моего брака с королем! Горничная молчала, обдумывая слова своей госпожи. Как бы там ни было, но Олимпия была права. Вряд ли общество, это жестокое и алчное общество, где каждый завидовал ее богатствам, молодости и красоте, будет с ней не суровым. Ни один мужчина с титулом не захочет ее в жены, только если очень старый вдовец, у которого уже есть сыновья, а разве это счастье для такой хорошенькой девы? — Так ты… ты мне поможешь? — всхлипнув, тихо спросила Олимпия, хотя уже знала ответ. К ее счастью, Эбру действительно была верна госпоже, да и выбора у нее все равно не было. — Ох, я… право, я не знаю, как это сделать. Нужно будет добывать кровь… — при этой мысли Эбру даже вздрогнула. Она вдруг представила скотобойню, куда ей придется бегать и брать кровь. Или ей придется ловить крыс? Но они такие страшные! Или кошек и собак? Но они же такие милые… — Сойдет и твоя, — ответила девушка. Эбру хоть и удивилась, но с облегчением выдохнула. — В дни твоих кровотечений ты будешь лежать в моей постели перед сном в моей ночной рубашке, чтобы запачкать ее и кровать кровью. Я буду пачкать подъюбники своих платьев твоими подкладками, а ты будешь моей единственной горничной, которая будет видеть меня без одежды и помогать принимать ванну в эти дни. — О… — только выдохнула Эбру. — Как только регулы начнутся, то есть как только мы все провернем так, что все об этом узнают, я попрошу отца отправиться в столицу и бывать при дворе. У нас там есть замечательный дом! Временно мы можем жить и там. Тогда разговоры о совершении соглашения будут все чаще, и я выйду замуж. А потом нам останется только молиться, чтобы жизнь в браке каким-то волшебством спровоцировала мою зрелость… Мне нужно всего раз родить ему сына, и я исполню долг перед империей. Я уверена, что Эдмарион будет любящим мужем, каким был Эвой для своей королевы, и мы вместе все преодолеем. А если нет, то любовь поможет нам придумать что-то. — Моя дорогая госпожа, к сожалению, любовь и регулы совсем не связаны, — вздохнула девушка, — вступление в брак… супружеский долг в одной постели с мужем… это какое-то преступление над собой, моя дорогая. Нехорошо незрелой девушке вступать в такого рода союзы, это… — Эбру не знала, чем это чревато, но из уст в уста передавалось знание, что женщина до месячных не должна вступать в интимные отношения, что после она обязательно будет не здорова. А госпожа итак в определенном смысле не здорова. К тому же Эбру допускала страшную и несправедливую к Олимпии мысль: а вдруг король и вовсе ее не полюбит? Но озвучить этого не решилась. Ведь если Олимпия не видела своей жизни без титула королевы, то, да не допустят этого боги, разъяренный король убьет ее, и тогда она покинет этот мир с желанным титулом. — У меня нет выбора, Эбру. Мне остается только это… Олимпия была готова на все. Она наивно не допускала мысли, что красота, данная ей природой, не сможет влюбить в себя короля. Да и она сама разве не чудо? Как же ее можно не полюбить? Ведь если закрыть глаза на статус, то она готова была стать самой верной и преданной женой своего абсолютного мужчины. А разве не это ценится в женщинах?***
Впервые за много лет проведённых за штурвалом Морской Черт заблудился. Он это понял не сразу. Корабль двигался в сторону Золотых вод, как и было запланировано. В это время года многие торговые суда начинали возвращаться на родину, к тому же, многие контрабандисты (маскирующиеся под вышеупомянутые торговые корабли) также направлялись в сторону закрытых гаваней и бандитских островов. Для Фероса сгодился бы любой из таких кораблей. Для него самым главным сейчас было перехватить большой куш в ближайшие пару месяцев, чтобы затем можно было направиться на небольшой отдых в Сингапур. Там пират был намерен переждать несколько месяцев и лишь затем возвращаться в неспокойные воды. Как и всегда Тамерлан выбрал беспроигрышный вариант, и все шло именно так, как им и было запланировано. Ведь так? Команда тоже уже предвкушала скорую наживу и пьяные дебоши по прибытию на пиратские острова после серий удачных грабежей. Слишком долго их судно стояло в порту Бронзового дома, скучая. И лишь рулевому казалось, что абсолютно все идёт через русалочью клоаку. У него никак не выходил из головы тот факт, что они бросили Тибиля совершенно одного в прибрежном городе. Асмиль то и дело, проводя время за картами, просчитывал не возможные траектории, по которым их корабль мог перехватить то или иное судно, а сколько времени им понадобится, чтобы вернуться обратно к берегам Бронзы. И с каждым днём их расстояние все увеличивалось и увеличивалось, что лишь нагоняло тревогу на и без того нервного пирата. Казалось, Феррос в самом деле не собирался возвращаться за кузеном. В какой-то момент Дон поймал себя на мысли, что слишком сильно беспокоился о святоше, и это совершенно ненормально. Да, парень совершенно не умел постоять за себя; да, скорее всего, Тибу сейчас совершенно отвратительно и он живет где-то при церкви, питаясь хлебом и водой и, да, возможно, все это повод для беспокойства, но не для бессонницы и бесконечных мыслей, кои не покидали голову рулевого. Заботиться о ком-то кроме себя — это совершенное не комильфо для пирата. Что уж говорить, Асмиль по какой-то совершенно непонятной причине чувствовал себя настолько виноватым перед Тибилем, что порой терял не только сон, но и аппетит. И все это было невероятной дикостью. Последней каплей для Дона стал тот день, когда он вдруг осознал, что потерялся. Причём, казалось, во всех смыслах этого слова. Асмиль, как обычно ближе к ночи, поднялся на мостик и прошагал к штурвалу. С собой он захватил карту и компас, по которому хотел свериться со звёздами. Ночное небо не было скрыто тучами и луна светила поистине ярко. Приглядевшись, можно было рассмотреть не только всевозможные созвездия, но даже часть млечного пути. На мгновение Асмиль даже замер, подняв голову и ощутив смесь чувств из невероятного восторга и какой-то приятной и тянущей тоски, будто встретился с кем-то очень родным после долгой разлуки. И образ, который всплыл в памяти рулевого вполне заслуживал эти эмоции: Нокс всегда любил разглядывать звёзды. А еще вечно трепался о сказаниях и легендах, которые моряки и пираты посвящали ночному небу и созвездиям. Он всегда любил сказки, мог часами стоять у телескопа и разглядывать светящиеся огоньки, которые будто завораживали его. Однако помимо баек и мифов Нокс отлично разбирался в навигации по звёздам и именно он научил Дона разбираться во всех тонкостях и «читать» звездное полотно. Оглядев ночное небо, Асмиль тяжело выдохнул и опустил взгляд. Прошло уже много лет, а Дон до сих пор тосковал по другу. Казалось, он был единственным, с кем пират мог быть собой… Или же нет? Был ещё один. В голове Дона вдруг отчётливо всплыла картина, где перед его глазами был такой же звездный небосвод, а затем и алый рассвет, шумное море, пляж и Тибиль, который тихо спал у него на плече. Воспоминания заставили Дона заметно нахмуриться. Тибиль был жив (по крайней мере, рулевой хотел в это верить), но также как и Нокс в одночасье исчез, вызвав в душе пирата практически нескончаемые переживания. И если первого Асмиль уже успел оплакать и даже отпустить, то второй слишком крепко засел где-то под грудной клеткой и вцепился так (не желая становиться лишь светлотой памятью), что даже при большом желании было не расцепить. Что весьма было похоже на характер святоши. Будто это не сам Дон не хотел отпускать его, а Тибиль капризно и плотно засел где-то под рёбрами и требовал к себе внимания. И это чувство было невыносимо. — Как ты это делаешь? — вслух, но тихо проговорил Дон, приложив ладонь чуть ниже солнечного сплетения. Конечно, возможно из-за того, что подобные переживания были в новинку Морскому Черту (или он просто успел забыть, каково это), ему они казались столь неправильными и нездоровыми. Но с этим безумием нужно было заканчивать. Причём поскорее и неважно как! Жаль, что Асмиль понятия не имел, как это сделать и единственным верным решением будто было возвращение Тибиля на корабль. И уже эти мысли совершенно не нравились рулевому и казались абсурдностью. Асмиль встал около штурвала и с силой вздохнул, решив продолжить свой односторонний монолог. — Может, Феррос прав? Я просто запутался? — пробормотал Морской Черт и взглянул на компас. Тот показывал точно на север, хотя корабль должен был плыть на юг. Амиль поморщился и в недоумении уставился на чёртову стрелку. — Какого? — гневно прошептал рулевой и легонько ударил пальцем по стеклу: стрелка чуть дёрнулась, но продолжила упорно смотреть в сторону севера. — Как? И тут Дона осенило: во-первых, он совсем не чувствовал ветра, а они должны были направляться через западные воды, а там практически всегда можно было поймать попутный бриз; во-вторых, компас не был сломан и показывал верное направление, просто корабль плыл не туда; а, в-третьих, капитан его убьёт. Асмиль быстро поднял голову и начал судорожно искать путеводную звезду, чтобы хотя бы примерно осознать, где они сейчас находятся. Когда же Дон наконец отыскал нужные ему координаты и сравнил их с картой, то сразу все понял: он окончательно рехнулся и неосознанно перенаправил судно в сторону Бронзы. Нет, он думал о том, что чуть свернёт с пути, чтобы далеко не отходить от выбранного маршрута, но тем самым сократив время на обратный путь. И, кажется, слегка увлёкся. — Ферр меня за борт выкинет, — протянул Дон, прикрыв лицо ладонями. — Что делать? Врать было бессмысленно, оправдываться глупо, а говорить правду — опасно. От осознания произошедшего у пирата даже закружилась голова, и тот попросту сел на пол возле штурвала. — Он меня точно вышвырнет за борт. Даже лодку не даст. И никакие уговоры и постыдные предложения не изменят его решения. Как я вообще смог себе позволить стать настолько рассеянным? — тихо бормотал себе под нос Дон. Что ж, сейчас-то Асмиль мог за себя порадоваться: теперь его более не волновала жизнь самопровозглашенного пастыря. Теперь он был обеспокоен только своим существованием, как и полагалось приличному пирату. Все ещё пытаясь прийти в себя, рулевой оглядел безмятежное судно, а затем вновь перевёл взор серых глаз на компас. Стрелка еле заметно дрожала, чуть дергаясь влево, но даже при таком раскладе было и дураку ясно, что выбрано серверное направление. «Да… перекидывать вину на сломанный компас бесполезно. Особенно когда он вовсе не сломан…» — пронеслось в голове Морского Черта, но тут же его осенило: «А если сломан?» Молодой пират быстро покрутил прибор в руках и перевернул его вверх дном. Корпус плотно прилегал к стеклу, но острый нож мог без проблем решить эту проблему. Когда-то они с Ноксом уже проворачивали подобный трюк: в прошлый раз с помощью сломанного компаса Нокс пытался убедить богатого вельможу, что ему нужно было ехать именно через густой лес, чтобы попасть в близлежащий город. А уж там бедолагу давно ждала засада. Уловка, конечно, удалась, но где была гарантия, что подобное прокатит и с Ферросом? Он все же опытный моряк и капитан. Да и его компас будет показывать верное направление. Какова вообще была вероятность, что Ферр поверит в байку с неисправностью? Асмиль с силой вдохнул и решил, что выбор у него все равно не велик и все же стоило попытать удачу. — О Боги… помогите мне, — еле слышно воззвал пират. Дон крайне редко обращался к высшим силам и искренне считал, что если где-то там и есть могущественное существо, то ему явно не было никакого дела до несчастий какого-то там оборванца. Единственное, к чему Асмиль относился с особым уважением и трепетом, было море и океан. И хоть морские пучины вряд ли могли ему хоть чем-то сейчас помочь, рулевой все же решил произнести ту молитву, которую он читал каждый раз, когда корабль отправлялся в новое плавание. — Атлакамани, прошу, услышь прошение твоего почитателя. Я вечный слуга твой и обожатель, молю, убереги от тяжелых невзгод и гибели в водах твоих священных, а если не убережёшь, то позволь погибнуть без страданий и обрести покой на дне твоего прекрасного царства… — тихо проговорил молодой мужчина, покорно опустив голову. Конечно, после прошения совершенно ничего не изменилось. Рулевого все также окружала безмятежность спящего корабля и бескрайнее море. Но Морскому Черту действительно даже дышать стало легче и он наконец смог взять себя в руки. Собравшись, Дон принялся вскрывать деревянное дно компаса. Асмиль не знал, сколько времени он провёл за попытками заставить проклятую стрелку смотреть на восток. Но в конечном итоге у него это получилось. К тому моменту, как Дон закончил собирать корпус, он пропустил и ухудшение погоды, и лёгкий ветерок, который будто по воле богов, что услышали жалкие мольбы пирата, начал колыхать края паруса и флага. Небо начало медленно затягивать тучами. Дон опомнился лишь тогда, когда большая капля приземлилась прямо на крышку компаса. Начался дождь. «Неужели?» — не поверил своим глазам Асмиль и даже коснулся капли большим пальцем, размазывая влагу подушечкой по дереву. Пират мигом подорвался и встал на ноги, подняв голову: казалось, начиналась гроза. Рулевому хватило меньше секунды, чтобы понять, что это его шанс все исправить. Асмиль быстро двинулся к главному парусу и поспешил развязать верёвки, чтобы раскрыть его. Конечно, сделать все в одиночку было намного сложнее, но Дон был так увлечён появившейся возможностью спасти свою шкуру, что даже не сразу заметил, что успел ободрать себе ладони о жесткую верёвку. Да и все это сейчас казалось такой мелочью! Он понимал, нужно позвать членов команды на помощь, но парень так боялся, что кто-то начнёт сверяться с картами или компасом и заметит его просчёт, что даже рта не мог открыть, уверяя себя, что и сам справится (хотя бы с несколькими парусами). К моменту, как команда, да и сам капитан, решили подняться на палубу, наконец услышав звуки приближающейся бури, Асмиль, полностью промокший, пытался закрепить трос у кливера. — Какого дьявола здесь происходит?! — только и успел выдохнуть Феррос перед тем, как начал давать распоряжения остальным пиратам. Все же действовать нужно было быстро. Дальнейшие события Дону запомнились довольно смутно: началась сильная гроза, команда не без трудностей смогла выровнять корабль и направить в нужную сторону (теперь действительно в правильном направлении — уж Асмиль об этом позаботился). А после, когда буря утихла, рулевой устало прошагал в каюту к Зире и попросту свалился на койку, крепко уснув, позабыв и про отчетность перед капитаном, и про сломанный компас, что так и остался валяться где-то у штурвала и, возможно, уже был смыт волнами и дождём в море. Так Дон провалился в вязкий мрак Морфея и лишь на утро осознал, что его ночная выходка не прошла даром - у него начался сильнейший жар.