***
Вторым замужеством Мариам не напугать. Она не девочка, на счету у неё уже трое дочерей, а старшенькой, Серах, через пару-тройку лет можно будет ткать приданое. Брат её почившего супруга, курчавый Ишва, младше Мариам на два года, застенчив и очень влюблён, так что она ждёт счастливой жизни — без побоев, криков и дрязг. Не то чтобы Асир принёс ей страдания и боль, просто никогда не знаешь, чего ждать от незнакомого человека. А ведь Ишва действительно незнакомец. Мариам как следует разглядела его всего за несколько дней до свадьбы. Не уродлив, пусть и низкоросл, но Мариам не жалуется. Она вообще никогда не жалуется: Господь дал ей живых дочерей, Господь дал ей двух здоровых братьев, одного из которых точно ждёт величие. Пусть их родители сейчас мертвы, но когда-то они были отмечены Богом. А Египет… Что ж, Египет скоро познает правосудие Всемогущего, и фараону не помогут придворные маги с их мерзкими фокусами. Ишва касается плеча Мариам с особой нежностью; она вздрагивает, понимая, что задумалась. Когда символическое заключение брака окончено, они наконец могут называться мужем и женой по-настоящему. Мариам укрывает волосы и садится во главе стола уже хозяйкой. Теперь они пьют из одной чаши, как при обручении, а гости пляшут вокруг и веселятся. На второй день пира Мариам кладёт руку себе на живот. Слишком рано что-то говорить, но Господь, кажется, даёт ей подсказки. «Если будет сын, — думает Мариам, — я назову его Моисеем»… …Когда Мариам хоронит Ишву, в её глазах нет слёз. Он даровал ей сыновей и восполнил семя брата своего, как и положено, так что он не согрешил в глазах Бога. Одно плохо — какой-то самодур из фараоновских советников забил Ишву плетьми до смерти. Это плохая кончина. Крови было много, теперь и саван лип к месиву на спине. Мариам открывает грудь, чтобы напоить младшего сына, и обещает себе, что вскормит дитя, способное жить свободно — без египтян и их пут.***
В небе вспыхивают зарницы, сопровождаемые божественным рокотом. Это войско Господне бьёт крыльями и готовится к схватке. Да, сегодня будет бой, истинный бой, которого народ Божий давно не видел… Детей пугает шум, поэтому Мариам гладит их и качает в объятьях. Там, на улице, объясняет она, пахнет духотой, и воздух собирает дорожную пыль, но дома прохладно, спокойно и витает дух жареного мяса. Дома с ними их Бог. Её старший сын обмазывает косяки дверей кровью ягнёнка. Мариам знает, что под языком у него толкаются вопросы, что он не просто так озирается по сторонам и угрюмо взирает на небо. Саранча, собачьи слепни, вода, обращающаяся в кровь… Мариам твердила детям и внукам, чтобы они не боялись, потому что Бог на их стороне, но иногда слов недостаточно. Вежд Мариам касается влажный речной ветер. Она чувствует, что пора запирать дверь и зашторивать окна, что пришло, наконец, время Исхода. — Как Господь поможет нам, бабушка? — спрашивает Асир горячим шёпотом. — Когда мы выйдем отсюда, — говорит Мариам, гладя внуков по голове, — тогда я вам всё объясню. И спою песню — песню Исхода.***
Мариам вытирает выступившую на лбу испарину. Её зрение уже давно не то, но слух за эти годы так и не притупился. Мариам знает, как плещется Нил, и может отличить этот звук от полноводной песни моря. И сейчас за их спинами смыкаются исполинские волны Красного моря. Мариам вдыхает запах соли и водорослей прежде, чем навсегда его забыть. Да, все песни природы отличаются друг от друга: лай собак и мяуканье кошек, стенания боли и стоны наслаждения, хруст песка и звон гальки… Аисты вспархивают, взбивая прокаленный воздух, словно молоко, а гуси неискусно машут огромными крыльями — и это тоже два разных звука, совершенно друг на друга не похожих. Теперь они вряд ли покажутся в небесах, когда ноги народа Божьего ступят на землю Обетованную. Так думает Мариам, пророчица, сестра Моисея, сестра Аарона, и вот она достаёт тимпан, стянутый козьей кожей, украшенный бубенцами, и ударяет о него сморщенной от работы и возраста ладонью. — Пойте Господу, ибо высоко превознесся Он, коня и всадника его ввергнул в море! — кричит Мариам, отбивая в тимпан вольный ритм. Ей вторят голоса тысяч женщин.