Залечи мои раны

Кэйа совсем перестал понимать эту жизнь и окончательно запутался что в себе, что в окружающих. Началом этого послужило прозвучавшее вскользь признание Дилюка в любви, которое он потом не опроверг, но больше не повторял, словно дав Кэйе время над ним поразмыслить. А поразмыслить стоило, потому что теперь Альберих полностью уверился, что не отвертится от проблем. Потому что отказываться от чувств, оказавшихся взаимными, он не собирался, даже если отец за это растерзал бы его собственными руками. Пора было перестать думать только о других, решил Кэйа, размышляя о том, как послушно раньше следовал приказам отца и брата. Дилюк не зря говорил ему, что нужно заботиться о себе, но самому начать это было сложно, и вот когда оказалось, что Кэйа нужен кому-то, что его кто-то любит, он наконец в полной мере осознал, что и сам заслуживает счастья. И если ради этого счастья он должен был перестать бояться следующего шага отца, то он готов был на это. Возможно, это отразилось на его поведении, потому что в следующие за их разговором дни Дилюк с гораздо большим вниманием следил, как Кэйа себя вел, и одобрительно улыбался ему, когда тот перестал стараться угодить кому-то — например, перестал бояться неодобрения от журналистов, которые не прекратили наблюдать за их парой в желании выцепить какую-нибудь сенсацию. И все-таки полностью измениться Кэйа не мог, а потому иногда ловил себя на мысли, что отец его поведением будет недоволен и непременно предпримет что-то, что плохо скажется на их с Дилюком отношениях. Потому что, что бы Дилюк ни говорил, Кэйа прекрасно понимал, что проводить время с человеком, приносящим одни проблемы, может быть выматывающе. Ко всему прочему они слишком быстро перешагнули стадию ухаживаний — настоящих, а не показательных — и стали жить вместе, пусть это и было вызвано необходимостью для Кэйи спрятаться от отца и брата. Такое быстрое развитие событий было... не самым правильным. «Я быстро надоем Дилюку, и он меня выкинет», — глядя на Рагнвиндра, порой думал Кэйа, совершенно не меняясь в лице, но в душе будучи совершенно опечаленным. Конечно, за такие мысли потом ему было стыдно — Дилюк был не из тех, кто, попользовавшись, бросит, но и выкинуть всю чушь из головы, которая взращивалась пренебрежением со стороны родных людей, в одно мгновение было невозможно. К тому же внезапное сообщение от брата не помогало ему поверить в то, что он кому-то нужен: Дайнслейф писал, что у Дилюка из-за него, Кэйи, проблемы, что такой человек Рагнвиндру не нужен и только будет тянуть его вниз. Что Кэйе рядом с ним не место. Это было правдой, но вместе с тем Кэйа понимал, что это все лишь попытка брата вывести его из себя, принять импульсивное решение, которое наверняка сделает только хуже. Вот только это осознание не приносило облегчения. Кэйа путался, утопая в своих мыслях и переживаниях, и совсем не знал, как ему поступать. Все это свалилось на него слишком внезапно, не давая времени свыкнуться и разобраться со своими проблемами, которые росли как снежный ком. В какой-то момент Кэйе настолько все это надоело, что он решил обязательно поговорить с Дарроном, чтобы попросить его отстать от Дилюка, потому что жить в вечном страхе за любимого человека было очень сложно. Вот только... Только такой разговор не дал бы ничего, кроме очередных проблем — кто знает, как эту встречу повернул бы для общественности отец. Кэйа не был уверен, что не сделает хуже. И это снова приводило его к тому, что он оказался абсолютно бесполезен в решении своих проблем. Кэйа вздохнул, подпирая ладонью щеку, и отодвинул от себя почти полную кружку с чаем. Мысли о путях решения проблем делали только хуже и совсем не помогали. — Ты думаешь слишком громко, — сказал Дилюк, скрестив руки на груди. Он, кажется, уже некоторое время наблюдал за Кэйей, но тот, погрузившись в раздумья, этого не замечал, а потому, когда услышал чужой голос, вздрогнул всем телом. — Привет, — моргнув, как-то отрешенно произнес Альберих. — Все в порядке? Дилюк выгнул бровь и сел за стол рядом с ним, неопределенно пожав плечами. Сегодня он большую часть дня провел в компании, решая какие-то вопросы с Крепусом, как он сам сказал, и Кэйа почти все это время провел в своих мыслях, не зная, чем себя занять. — У отца пока не все так гладко, как нам хотелось бы, но... — Дилюк как-то довольно хмыкнул, кладя на стол тонкую папку с какими-то листами и придвигая ее к Кэйе. Тот удивленно нахмурился, но папку открыл, вчитываясь в напечатанные слова. Сначала их смысл сложно доходил до него — написано было много, но после, прочитав несколько строк, он весь замер, приоткрыв рот. Выражение его лица быстро менялось от испытываемых эмоций, из которых ярче всех выделялись шок и неверие. Кэйа из-за нежелания Даррона хоть как-то приближать младшего сына к своим делам не особенно хорошо разбирался в том, как ведутся дела крупных компаний, и знал об этом только слегка, примерно ориентируясь благодаря выцепленным из интервью отца фразам, но даже так ему было понятно, что на принесенных Дилюком бумагах было то, что афишировать никогда и ни при каких обстоятельствах не стоило, если только целью не было разрушить чей-то бизнес. То, что Кэйа сейчас читал, было настоящим средством уничтожения дела отца, которым он так сильно дорожил, но вместе с тем которое своими же руками и уничтожил, когда стал вести дела нечестно — и вот как раз об этом было написано на всех листах, в которые Кэйа так внимательно вчитывался. Справки о подделке документов, недействительные договоры и проверки, которые были куплены Дарроном Альберихом ради того, чтобы о настоящем положении дел люди никогда не узнали — все это Дилюк так просто положил перед Кэйей. И если бы Кэйа все это время водил его за нос, просто играя с его чувствами, то для Рагнвиндров его поступок был бы началом конца: Кэйа попросту мог рассказать обо всем отцу, дав время подготовиться и попросить об ответной проверке для «Рассвета», что не было бы удивительным, ведь Даррон поступал так уже не в первый раз, когда хотел разобраться с конкурентами. Но Дилюк без лишних слов протянул папку с компроматом на Даррона Кэйе. Словно показывая, что полностью ему доверяет. — Это... — у Кэйи пересохло в горле, и он залпом осушил всю кружку с чаем, — это создаст отцу много проблем. Он не сможет так просто отделаться. И хотя Кэйа был уверен, что Даррон уже не в первый раз сталкивался с чем-то подобным, настолько полный список документов для его разоблачения вряд ли собирали, поскольку раньше он шел против мелких компаний, давя их своими связями. Сейчас все было по-другому. — Верно. Поэтому я хочу спросить, готов ли ты на это? — Дилюк внимательно посмотрел на Альбериха, подмечая, как меняется выражение его лица, и закусил губу в легком волнении. — Если эти документы обнародовать, то на «Каэнрию» посыпятся проверки, и простыми взятками Даррон не спасется. Под удар попадут все, кто с ним связан. Даже ты, несмотря на то, что ты почти никогда не появлялся рядом с ним. Конечно, ни я, ни отец не позволим, чтобы ты пострадал, но тебе стоит быть готовым к тому, что людям будет все равно, что вы с Дарроном не близки. Кэйа кивнул сразу же, не оставив себе времени на раздумья — все, что ему было важно, он обдумал уже давно и сомневаться в своем решении был не намерен. Не тогда, когда единственными людьми, которые о нем заботились, были Рагнвиндры, а не собственный отец или брат. Не когда он ждал от людей, что должны были быть ему семьей, самого худшего. — Готов, — решительно ответил Альберих, — мне все равно, что подумают другие. Я больше не хочу бояться, что тебе или господину Крепусу навредят из-за меня. — Тебе. Кэйа, больше всех страдаешь ты, и вредят они тебе. Я беспокоюсь о том, чтобы ты не страдал от действий собственного отца, — возразил Дилюк, беря ладонь Кэйи в свою и легко ее сжимая в жесте поддержки. — Я хочу, чтобы ты наконец это понял и полюбил себя. Как люблю тебя я. Кэйа хотел ответить ему что-то, сказать, что не так уж сильно нужно о нем беспокоиться, но безмолвно замер, услышав последнюю фразу, сказанную Дилюком. Замер и побоялся шевелиться, чтобы вдруг не спугнуть этот чудесный сон. «Я сплю», — только подумал Кэйа, несмело улыбаясь, потому что во сне не страшно проявлять свои чувства, — «это все такой сон, не мог же Дилюк и правда такое сказать». Но серьезное выражение лица Дилюка и его взгляд, полный решимости и осознания своих слов, разрушили уверенность в том, что все это Кэйе только привиделось, и Альберих тихонько пискнул, дергаясь назад и чуть не падая со стула. Удержаться ему удалось только чудом, но он все равно неловко замахал руками, почти уронив со стола кружку. Ну и как кто-то мог полюбить такую неуклюжую катастрофу? Кэйа сам бы себя никогда не полюбил. — Ты не можешь такое говорить, — слабым голосом произнес он, затравленно глядя на Дилюка в надежде на то, что тот сейчас скажет, что все его слова были лишь шуткой и он по-прежнему не определился еще, что действительно чувствует. Так было бы проще. — Почему нет? — спокойно спросил Дилюк, не пытаясь помочь Кэйе и не сводя с него взгляда алых глаз. — Ты ведь первый меня полюбил. Почему я не могу любить тебя в ответ? Вздохнув, Кэйа нацепил на лицо фальшивую улыбку: — Потому что ты лучший, — честно признался он, — добрый, умный, готовый помочь даже тому, из-за кого у тебя вечные проблемы. Очень красивый к тому же. Ты можешь выбрать кого угодно. Я люблю тебя, потому что ты невероятный. Но я не такой, не ровня тебе. Его объяснение было очень непонятным, словно придуманным в спешке — и на деле так оно и было. Не мог ведь он сначала признаваться в любви, так дерзко рассказав о своих чувствах, а потом испугаться и пойти на попятную, уверяя, что не заслужил любви. Дилюк понял, что что-то не так, и вопросительно приподнял брови. — Что с тобой случилось? — Я просто наконец-то понял, что мне не место здесь, — покачал головой Кэйа. Его взгляд стал болезненным, сам он весь сгорбился, показывая наконец, насколько сильно устал. — Ты столько всего для меня сделал, я не могу отплатить тебе тем же. Даже если сейчас все пройдет хорошо и отец отстанет, люди все равно будут говорить о нас. Что я не лучший выбор. Они ведь и так уже это делают, я видел и слышал, просто не обращал внимания — тогда для тебя это было только спектаклем. Но если пр... — Хватит, — грубо оборвал Дилюк, резко вставая из-за стола и сжимая губы в тонкую полоску. — Прекрати нести этот бред. Я уже не раз говорил, что ничего от тебя не требую взамен. — Так не бывает, Дилюк! — Кэйа почти что плакал, не зная, как еще донести свою мысль. Ну почему, почему Дилюк не понимает, что портит себе жизнь, связывая себя с таким человеком как Кэйа? — А как бывает?! Дилюк был зол — его лицо покраснело, брови нахмурились, нависнув над сощуренными глазами, и он весь будто кипел. Но даже когда он явно сдерживал себя, Кэйа испугался резкого движения в свою сторону, которым Дилюк молниеносно дернул его к себе, прижав к собственной груди. — Вот как бывает! — Рагнвиндр метнул цепкий взгляд к губам Кэйи и... И крепко его поцеловал, выбив у него землю из-под ног. Движения Дилюка были пропитаны тщательно сдерживаемой яростью, направленной, кажется, вовсе не на Кэйю, и Альбериха это поразило даже больше, чем внезапный кусачий поцелуй, от которого у него подгибались колени и сладко тянуло в груди. Он поверить не мог в то, что Дилюк мог испытывать к нему такие чувства, которые заставляли бы его с таким трепетом и нежностью целовать его, когда секунду назад он очевидно очень злился. Кэйа совсем потерял голову от легких касаний губ и языка, чередующихся с укусами, которые не причиняли боль, но здорово отрезвляли — будто Дилюк хотел выбить у него из головы всю дурь. И Кэйа готов был признать, что это у него получалось, потому что мысли о том, что он не заслуживает любви Дилюка если не исчезли совсем, то поутихли и уже не так сильно его беспокоили. В самом деле, как можно думать о прекращении таких поцелуев, когда все, чего ему хочется, это заставить время остановиться, чтобы это мгновение длилось вечность. Дилюк целовал его долго и чувственно, позабыв о том, что им обоим нужен воздух, и дал всего несколько секунд передышки, прежде чем снова обрушился на губы Кэйи, посасывая их и обдавая чувствительную кожу горячим дыханием. Кэйа боялся думать, каким ненасытным Дилюк будет в постели, если он так пылко целуется. Ни один из предыдущих их поцелуев не шел ни в какое сравнение с этим — словно состоящим из чистой страсти и огня, и это до такой степени будоражило кровь, что Кэйа ощущал, как его сознание понемногу ускользает. Дилюк отстранился от него как раз в тот момент, когда Кэйе стало настолько хорошо, что он почувствовал себя плохо — переизбыток эмоций и огромное количество переживаний перед этой сценой его порядком перегрузили. Облизав губы, Кэйа поднял ошалелый взгляд на Дилюка и наткнулся на взгляд такой же лихорадочно блестящий. Они оба казались ошеломленными тем, что сейчас произошло, вся разница была лишь в том, что Дилюк действовал полностью осознанно. Что, впрочем, не мешало ему испытать внезапную бурю эмоций от поцелуя. — Я люблю тебя, — повторил Рагнвиндр хрипло, словно Кэйе могло не хватить его действий для того, чтобы убедиться. — Мне не важно, как ты выглядишь и что для меня делаешь. Я просто тебя люблю. Позволь мне это, Кэйа, не отказывайся от моих чувств из-за того, что кто-то может сказать. Беспомощно закусив губу, Кэйа молчал, не зная, как на это следует ответить. Слова, отправленные ему Дайнслейфом, все еще стояли перед глазами, но еще он видел, каким больным стал взгляд Дилюка, когда Кэйа пытался отговорить его. Действительно ли он приносил всем только беды? Возможно, для Дилюка Кэйа был не просто обузой? Осознавая, что его противоречивые слова были полной глупостью, Кэйа чувствовал, как установки, которые столько времени создавались в нем из-за слов и действий окружающих его людей, рушились подобно песчаным замкам, которые он так любил строить в детстве и которые с большой охотой ломали другие дети. — Извини, — тихо произнес Кэйа, чувствуя себя глупым и наивным ребенком, который поверил в чужую ложь. — Мне жаль, что я расстроил тебя. Дилюк, кажется, заскрипел зубами, но все равно трепетно прижал голову Кэйи к своей груди, давая почувствовать собственное тепло и услышать, как бешено колотится его сердце. — Не извиняйся. Я понимаю, что вот так просто ты не можешь изменить свое мнение о себе самом, — терпеливо сказал Рагнвиндр, — но я хочу, чтобы ты попытался. И больше не говори глупостей. Ты достоин гораздо большего, чем думаешь. Я с радостью тебе это докажу. — Спасибо. Кэйа зарылся носом глубже в складки рубашки на груди Дилюка, и промямлил что-то невнятное. Дилюку даже не надо было слышать, чтобы понять, что Кэйа в очередной раз сказал о своих к нему чувствах, не требуя на них ответа. Вот только не ответить на любовь Кэйи Дилюк не мог — не когда понял, каким невероятным тот был даже после стольких лет перенесенных страданий. — Если правда любишь, скажи, кто заставил тебя думать, что ты не заслужил меня, — мягко сказал Дилюк, поглаживая Альбериха по спине. Его тон, пусть и был спокойным и успокаивающим, звучал серьезно. — Ты ведь не сам вдруг поменял свое мнение. Тихо вздохнув, Кэйа признал, что отрицать смысла не было, к тому же ложь не принесла бы их и так шатким отношениям пользы. — Дайнслейф написал, что я только мешаю тебе, как мешал им с отцом все это время, — признался он, неловко отстраняясь и кривя губы в грустной усмешке. — Он вообще-то много чего написал, но про то, что я тебе не ровня, я запомнил лучше всего. Наверное, потому что и сам иногда об этом думал, просто не настолько серьезно. Дилюк взял его руки в свои и поднес к губам, целуя выступающие костяшки, покрытые тонкой кожей, увитой слегка взбухшими от волнения венами. Этот жест показался Кэйе интимнее, чем опаляющий страстью поцелуй. — Ты чудо. Я жалею только, что не понял этого раньше, — сказал Дилюк, снова покрывая смуглую кожу легкими беспорядочными поцелуями. — Выкинь эту дурость из головы. Согласись, целоваться со мной приятнее, чем вздыхать издалека о безответных чувствах. Несмотря на то, что он говорил серьезные вещи, последние его слова прозвучали лукаво, и Кэйа почувствовал, что краснеет — по большей части потому, что это он должен был говорить смущающие вещи, а не наоборот. Но Дилюк в который раз бессовестно вгонял его в краску. Кэйа ответил ему чисто из вредности: — Чтобы я убедился, мне нужно, чтобы ты еще раз меня поцеловал. Дилюк ухмыльнулся, целуя сначала краешек его губ, а после языком раскрывая его рот и проталкиваясь внутрь. Кэйа даже не успел подумать о том, что его откровенная провокация была принята Рагнвиндром всерьез, все его мысли занял только глубокий мокрый поцелуй, от которого голова шла кругом.