Где ты видел счастье?

      Это был год, когда казалось, что впереди вся жизнь, что все только началось и проблемы обойдут стороной. Это было время, когда можно было позволить себе наслаждаться молодостью, когда казалось, что ты уже достаточно повзрослел, чтобы понять эту жизнь, но как выяснилось, тогда он только стоял на пороге взросления.       Тогда жизнь ощущалась иначе. Тогда он еще не знал, что предавать могут даже самые близкие люди, что от смерти иногда отделяет лишь одна секунда, что боль с годами только усиливается, становясь частью тебя, и распространяется по организму как вирус, медленно, но верно проникая в каждую клетку.       Их компания часто собиралась в «Кролике», особенно по выходным. Не сказать, что они были друзьями, но вполне сносно можно было назвать их приятелями. С кем-то они познакомились на юридическом, с кем-то познакомила Агата. Ему не нужно было заводить дружбу, он не нуждался в этом. У него уже был человек, в искренности которого он был уверен, и знал, что с ней можно иметь дело. Это началось еще в семнадцать, когда он стал уходить из дома, пробовать жизнь на вкус. Но молодость на то и дается, чтобы оступаться и идти дальше, не о чем не жалея.       Мало кто из этой приятельской компании знал, что на самом деле связывает Микаэля и Агату. Но это была настоящая дружба, о существовании которой так яростно спорят. Дружба между мужчиной и женщиной может быть, и в этом они оба не сомневались. Она многому его научила, но самое главное, она принимала его характер, любила его выходки. Агата была умной, ему нравились умные девушки. Но еще больше ему в ней нравилась жизнерадостность. Это не когда человек смеется и радуется целый день с поводом и без. Это не беспричинный оптимизм. Это когда под грузом всех проблем она все равно говорит: «Прорвемся», и знает, что темное непременно сменится белым. Она слишком хорошо его знала. И даже не потому, что он сам рассказывал абсолютно обо всем, что происходило в его жизни, она была таким человеком, который сходу умеет считывать других людей. Его она «прочла» почти сразу и сделала это правильно. Он бесился, выходил из себя при виде заумной и смелой девчонки, а потом привык к ней. Агата знала, что единственный человек, на которого она может положиться – Майкл. Когда ее двоюродный брат снова подсел на наркотики, когда пришлось бросить университет, когда она осталась одна, без семьи и без поддержки – на помощь приходил именно тот, кого все считали циничным, высокомерным и злым. Она много времени потратила на то, чтобы понять, почему он так себя со всеми ведет. А потом поняла и решила, что он в тысячу раз лучше, чем те лицемерные, лживые люди, которые лишь кажутся друзьями. И это стало началом долгой дружбы, которая могла сравниться самыми крепкими отношениями.       В тот вечер они снова собрались в «Black Rabbit Rose», Агата переживала из-за проблем с учебой, все навалилось как-то сразу. И хотя она выглядела по-прежнему весело, мысли ее были где-то далеко. Тревор только что вернулся из Франции, поэтому все разговоры были только об этом. Норман не любил вечеринки, но ему нравилось проводить здесь время. Он познакомился с Майклом случайно, на одной из вечеринок перед поступлением в университет. Благодаря Норману он и влился в компанию байкеров. Родители были против, особенно Джулия устроила сыну истерику с криками: «Хотя бы обо мне подумал! Я не перенесу, если со вторым моим ребенком что-то случится». Это подействовало лишь на время. Потом снова начались клубы, девушки и гонки.       Джордж весь сидел в телефоне, переписываясь с кем-то и время от времени участвуя в разговоре. Как именно начался спор, Агата не поняла, стала вслушиваться только после того, как Майкл сказал что-то грубое Тревору, отчего тот еще больше завелся. — А ты хочешь сказать, что если бы не семья, ты добился бы чего-то сам? — не понятно, что именно заставило Тревора заговорить об этом, но Агата почувствовала, что так просто это не закончится. — Я хочу сказать, что зависть – очень плохая черта, Трев. — А чему завидовать? Смазливой мордашке и папиным деньгам? — Тревор, ты слишком много выпил. Перестань, — Агата попыталась вмешаться, но Микаэль остановил ее. — Пусть договорит. Я слушаю. — Ты думаешь, что все люди вокруг тебя — это твоя заслуга, но это все деньги. Ты их просто покупаешь. Даже ее, — он указал на Агату, — вот только не знаю, либо и ей деньги интересны, либо трахаешь ее хорошо.       Ответ не заставил себя ждать. Он мог стерпеть, когда оскорбления касались лично его, это мало его задевало, и было даже не интересным, но, когда переходят за черту дозволенного, он всегда ставил человека на место. В сторону отлетел стол, потом они сцепились. Сначала Майкл отбросил его к стене, ничего не понимающий Тревор только выругался, принимая вызов, но был слишком пьян, чтобы защищаться. Балистиери словно сорвался с цепи и снова набросился него. — Перестаньте, что вы делаете! Майкл, оставь его! — Агата кричала, пытаясь образумить их, но никто ее не слышал.       Тревор уже лежал на полу, сверху его по лицу бил Майкл, и только выкрик Агаты: «Ты его убьешь!» заставил его остановиться. Еще немного и он и, правда, мог его убить, совершенно потеряв контроль над собой. — Майкл, хватит! — она с ужасом смотрела за всем происходящим.       Норман и Джордж наконец вмешались. Они попытались оттащить Микаэля от окровавленного парня, лежащего без сознания. Но он с силой оттолкнул их: — Я сам, — рявкнул он, вставая, не сводя глаз со своей жертвы. Он шатался, закипая от бешенства, и если бы в эту минуту кто-то осмелился что-то ему сказать, на этот раз он бы уже не остановился.       Он пошел в сторону лестницы, дышать было трудно, адреналин зашкаливал, нужно было успокоиться. — Жив, — с явным облегчением выдохнул Норман, когда удостоверился в наличии пульса у Тревора. — Разбирайтесь. Я пойду за ним, — дрожащим голосом ответила Агата и быстрым шагом поспешила на третий этаж.       Майкл сидел на кожаном диване в комнате на третьем этаже. Увидев Агату, он болезненно усмехнулся. — Зачем ты так? — тихо сказала девушка.       В ее голосе не было осуждения или жалости. Да она и не собиралась осуждать Микаэля, она знала, как легко его было вывести из себя, тем более, когда дело касалось чего-то, что было ему дорого. — Он с самого начала меня провоцировал, — медленно и хрипловато ответил парень. — Ты ведь его чуть не убил, понимаешь? Да, он сказал глупость, но нельзя же сразу кидаться, Майкл. — В следующий раз будет следить за тем, что он говорит. — У тебя кровь, надо продезинфицировать, — сказала Агата, вставая с дивана, но Майкл посадил ее обратно. — Не надо, — ответил парень, вытирая кровь с губы.       Он помолчал, вероятно обдумывая, стоит говорить вслух то, что творилось в этот момент у него в голове. — А я, правда, хотел его убить. Он сделал ошибку и должен за нее заплатить. — Ты всех идиотов собираешься убивать? Не думаю, что это долгосрочная перспектива, - улыбнувшись заметила Агата. — Ну, папочка ведь отмажет, — он тоже улыбнулся. Хотя говорить это больно, невыносимо больно. — Это ненормально — так бурно реагировать на чьи-то глупые слова тем более на пьяную голову. — Агата, это не просто глупые слова. Никто не смеет мне говорить подобные вещи. Я всегда буду любой ценой стоять за то, что мне дорого и за свои убеждения. Я лишь защищаю то, что имею право защищать. Вот и все. — Я понимаю тебя. Но грань между защитой и нападением очень тонкая, к сожалению. — А что я должен был сделать? Тебе какой вариант больше понравился из предложенных?       Она лишь тяжело вздохнула, откидываясь на спинку дивана. — Он, что думал, что я скажу «Да, дружище, ты абсолютно прав»? Он прав лишь в том, что касалось меня и моей семьи. Это я стерпел. Но он упустил момент, когда стоило заткнуться. Я вот думаю. Он ведь действительно прав. Это не моя заслуга, что я родился в такой семье. Но просто никто почему-то не задумывается о том, какая обратная сторона этой жизни. Каким способом они заработали столько денег, какой ценой это все было сделано — это как будто само собой разумеющееся и вопросов не вызывает. И ведь они все думают, что у меня не может даже быть проблем. Они не понимают, каково это каждый день осознавать, что я что-то кому-то должен? Жить достойно фамилии. Делать с детства то, что говорят. — Они и не должны это понимать. Какая разница, что они думают? — девушка взяла его за руку, — Просто он затронул больную тему. — Я хочу, что это принимали не как должное. Вот я сейчас приду домой и знаешь, что будет? «Микаэль, ты должен учиться, чтобы заниматься делами фирмы. Ты должен быть готов к руководству фирмы. Ты должен то, то, то», — копируя голос отца, продолжал парень, — или вот еще: «Милый, а как твоя учеба? Нет ли у тебя проблем с преподавателями?» Меня хотя бы раз спросили о том, доволен ли я своей жизнью? Меня спрашивали вообще, хочу ли я иметь какое-то отношение к фирме, к бизнесу, ко всему прочему? А потом они удивляются, почему прихожу домой пьяный или не прихожу вообще. Они сделали из меня удобного, правильного ребенка. А потом в какой-то момент ребенок стал жить своей жизнью, что, конечно же, им не понравилось.       Он замолчал. А потом, вспомнив что-то еще, добавил: — А ты ведь не знаешь самого главного. Ему докладывают о каждом моем шаге. С кем я бываю, где бываю. Это хуже всего. Когда тебе двадцать один год, а с тобой обращаются, как с двухлетним ребенком. — Он переживает о тебе. И у него есть на то причина. — Какая причина, Агата?       Она замялась. Не хотела говорить, зная, что сказанное будет неприятным. — Он боится потерять и тебя. И Джулия тоже. Ты единственный наследник, поэтому к тебе так и относятся. — Он просто привык все контролировать. И меня тоже. — Ты, между прочим, тоже такой. Но постарайся его понять.       Разговор прервал телефонный звонок. — Да, Рэйч. Прости, я был занят. К тебе? Хорошо, часа через два буду. Скажи сейчас, ладно? Почему? Вечно у тебя какие-то сюрпризы, — он сбросил звонок и поставил телефон на беззвучный режим. — Рэйчел? – заговорщицки улыбаясь, спросила Агата.       Майкл лишь кивнул. — Хорошая девочка. Мне сразу понравилась. Ты к ней поедешь сейчас? — Да, сказала, что меня ждет какая-то новость, но судя по голосу, не радостная. — Что у тебя с ней? — Не знаю, она не плохая, но иногда мне кажется, что она слишком сильно ко мне привязана. Ты же знаешь, я не люблю это. — А ее ты любишь?       Он задумался. Не хотелось признавать, что не любит. Ему казалось, что такая девушка, как Рэйчел заслуживала любви. Но он не мог дать ей то, чего она хотела. Иногда он думал, что влюблен в нее. И тогда становилось легче. Значит, хоть что-то он может чувствовать. — Вряд ли. Но с ней хорошо. ***       Нора стояла у зеркала в своей комнате. За этот месяц она стала совсем другим человеком. Это когда смотришь на свое отражение и не понимаешь, кого там видишь. Там кто-то совершенно чужой. Человек, живущий другой жизнью, выглядящий иначе, но только осознание и память говорили об обратном. Это все еще была она. Нора взяла резинку для волос и завязала высокий хвост, надела джинсовую юбку и обычную белую футболку. Сегодня она не станет плакать, кричать в пустоту как раньше, искать помощи и поддержки у других людей. Ей нужно провести этот день одной, наедине со своими мыслями, со своим горем, с ним. Так она решила еще утром. Сегодня она не станет проклинать и ненавидеть весь мир, жизнь, вообще ничего. Она просто уйдет, чтобы больше не показывать свою слабость, ненависть.       Никто не знал, куда она собирается, зачем ей это нужно и какие будут последствия. Только она знала одно – без этого нельзя, особенно сегодня. Уже минуты две девушка стояла у зеркала и смотрела на себя. Затем отошла к полке и из верхнего ящика достала небольшую голубую косметичку. Тут потребуется несколько слоев тонального крема, чтобы привести себя в человеческий вид. Она нехотя начала наносить макияж. Нора не любила краситься так сильно. Обычно достаточно было слегка подвести глаза и брови, чтобы выглядеть ярче. Но не сегодня. Она достала ярко красную помаду, которой пользовалась за несколько лет от силы два раза и принялась уверенно наносить ее на губы. Затем подвела глаза черным карандашом и посмотрела на результат. Красивая. Теперь лицо не было заплаканным и уставшим, как несколько минут назад. Она выглядела так, будто хотела обратить на себя внимание, взгляд был пронзительным и не потерянным, как раньше, только до невозможности холодным. Она положила в сумочку ключи от квартиры, телефон и деньги. Больше не нужно ничего. Обула босоножки на высоком каблуке и, резко открыв дверь своей комнаты, стала спускаться на первый этаж.       Было воскресенье. Раньше она любила воскресенье, это был день, когда они всей семьей устраивали что-то интересное, ходили гулять или просто проводили весь день вместе. Так было, пока она училась в школе. Потом университет стал занимать большую часть свободного времени, а затем она влюбилась. И все стало неважным. Кроме него. Жизнь стала другой, ей казалось, что она проснулась от долгого скучного сна, и наконец, живет. Это и есть счастье – когда человек чувствует себя живым и не хочет, чтобы это заканчивалось.       Было воскресенье. Но не такое, как раньше. Она спускалась по лестнице, стуча каблуками и прислушиваясь к голосам родителей, сидевших в гостиной. Они обернулись и застыли, глядя на дочь. Элизабет чуть было не выронила чашку с чаем из рук, Сол не моргая смотрел, пытаясь понять, что перед ним такое. А Нора смотрела на их удивленные лица, стараясь не фокусироваться на чувствах и эмоциях. — Куда ты собралась? – наконец, спросил отец, послав перед этим жене вопросительный взгляд. — Мне нужно уехать на целый день. Я больше не могу здесь находиться, – она сказала это так, будто умоляла не задавать больше вопросов, не лезть в душу и просто дать уйти, – все будет нормально.       И не посмотрев на родителей, она развернулась и пошла к двери. Такси ждало ее. Она села на переднее сиденье, уточнила адрес и подумала, что осталось еще совсем немного и станет легче.       На седьмой этаж она добралась на лифте, крутила ключи в руке и почувствовала, что вся напускная решимость ушла, смелость исчезла и снова пришло то ненавистное чувство, от которого начинается тошнота и головокружение. Она стояла перед дверью собственной квартиры, думая о том, зачем она сюда приехала. Зачем все это нужно? Вернуть ничего нельзя, здесь пусто и тихо, здесь нет ничего, что сотрет боль. Но она вставила ключ и повернула, открывая на себя дверь. В нос ударил теплый, даже горячий воздух. Шторы не спасали от летней жары, окна были закрыты, и дышать было нечем. Она закрыла дверь, оставляя ключ в двери, и прошла на кухню, настежь открывая окно. В коридоре она прислонилась к стене, ощущая, что долго продержаться не сможет. Сделав глубокий вдох, она оттолкнулась от стены и вошла в спальню. Здесь было душно, воздуха не хватало. Но она все также неподвижно стояла, вдыхая что-то неуловимое, от чего на секунду закружилась голова. Нора оперлась рукой о стол и вдыхала горячий летний воздух, в котором улавливалось кое-что еще, попыталась отогнать от себя эту мысль, но не могла. Она отчетливо слышала запах одеколона. Это сводило с ума. Нора твердила себе, что это лишь кажется, что не мог запах сохраняться даже в замкнутом пространстве целый месяц. Но она чувствовала его. От этого вся решимость и смелость ушли. Снова что-то до боли сжалось в груди, затрудняя дыхание и разрывая душу на части. Вот что ей было нужно. Почувствовать это снова, хотя бы на секунду, вернуться в прошлое, чтобы снова это ощутить. Но секунды мало. Как бывает мало даже вечности, чтобы человека хватило.       А его не хватило. Слишком мало, слишком внезапно, слишком.. не честно. Ей почему-то именно это слово пришло в голову. Какой-то отрезвляющий эффект пронесся по всему телу от того, что это все не честно. Она быстро поморгала, чтобы на глазах высохли слезы. Не время для этого. У нее впереди целый день, чтобы подумать обо всем. Она чувствовала, как перестала улавливать запах и без того слабый и теряющийся. В нем хотелось раствориться. Забыться и потеряться навсегда. Но его было катастрофически мало.       И снова появился вопрос: а что делать дальше? Ну, пришла она сюда, как и хотела, ну, снова захотелось биться в истерике, а что потом? Ответа не было. Она медленно опустилась на диван и почувствовала, что все зря. Каждая секунда тянулась нескончаемо долго, казалось, она сидит здесь уже минут десять или пятнадцать, но прошло лишь около двух минут. Она вдруг усмехнулась, потом в замешательстве прикусила нижнюю губу, стирая помаду и рассмеялась. Громко, истерично, так, будто смеялась над очень смешной шуткой. Но никто не шутил. Нора смеялась, чтобы не заплакать. Это уже надоело. Плакать больше не было сил, захотелось убежать куда-нибудь подальше, чтобы никто не нашел, просто спрятаться ото всех. Но бежать-то некуда, незачем. Ей хотелось просто поговорить с кем-то, сказать, как паршиво на душе, но вокруг была лишь пустая квартира, тишина и стены, из которых трудно было выбраться.       Она пошла во вторую комнату. Пусто, везде слишком пусто. Эта пустота уничтожающая изнутри, высасывающая все силы, она ощущается физически. Нора вышла на балкон, оставляя за собой открытую нараспашку дверь. Солнце спряталось, по-прежнему было жарко, но уличный воздух ворвался в комнату, когда девушка открыла окно. Людей на улице не было. Вдалеке проносились машины, слышно было, как в городе идет своя жизнь. Но для Норы время остановилось. Она снова усмехнулась очередной своей мысли и будто что-то вспомнив, прошла на кухню. Порылась в ящике, сначала в одном, потом в другом и разочарованно отвернулась, постучав пальцами по столешнице. — Но должны же быть, - произнесла она, прикусывая губы и пытаясь что-то вспомнить. Она нервничала. Успокоительные таблетки, которые она выпила еще утром, мало чем помогали. Нужно было другое. — Они точно есть, - она улыбнулась своей догадке и вернулась обратно в зал. Стала коленями на диван и протянула руку на маленькую полочку, которая была у самой стены. Рукой нащупала коробочку и снова постучала по ней пальцами.       Упаковка Black & Gold, которую она так искала, была в руке. Нора покрутила ее в руке. Улыбка ушла с лица. Она сжимала ее рукой так крепко, что твердый картон мялся. Все еще стоя коленями на диване, она открыла коробочку. Десять штук. У нее есть целых десять сигарет, чтобы ненадолго отпустило. Вставая с дивана, она снова улыбнулась. Так улыбаются те, у кого нет причин для радости, просто привычка, от которой на душе не становится ни весело, ни тепло. — Лучше надо было прятать, - произнесла девушка и стала искать спички.       Она не курила, кроме тех двух раз: первый, когда просто захотела попробовать, второй, когда захотела его подразнить. Ей не нужно это было. Но каждый раз, когда она видела, как это делал он, в душе что-то трепетало и волной накатывало ощущение тепла и счастья. Он медленно выпускал дым, словно не наслаждаясь курением, а позволяя другим смотреть на себя. Этой игре в театр научил ее именно он. Показывать людям то, что они хотят видеть даже, когда душа истекает кровью и каждый вдох дается с невыносимым трудом. Правила этой игры она усвоила хорошо. Даже слишком. Потому что иногда сама не понимала, что пора остановиться.       Решимость вернулась. Злость, раздражительность, непринятие – все вернулось. Она стояла на балконе, доставая сигарету и толком не зная, что с ней делать. Она снова всех ненавидела, ощущала себя загнанным зверем, которому не сбежать, остается лишь смириться с печальной участью и ждать когда судьба соизволит смириться и пошлет избавителя от этих страданий. Нора затянулась, забыла, что не нужно было пропускать дым в легкие, и закашлялась, а потом в который раз рассмеялась. Вторая затяжка. Теперь уже лучше. Она выпускала дым и смотрела, как он медленно рассеивается и уходит. Снова стало больно. Но в этот момент она ощущала, что он рядом, что они давно стали одним целым, и знала, что он бы не дал ей курить. Но она злилась. На то, что не рядом, что никто не заберет сигарету из ее рук, что никто не остановит ее от последнего акта. Спектакль длился слишком долго.       Нора достала телефон и набрала Агату. Знала, что это ничем не поможет, но ей нужно было знать, что в этот день больно не только ей. — Привет, — Ален ответила почти сразу. Нора не знала, что Агата с самого утра ждала ее звонка, что ей тоже нужен был кто-то, с кем можно было поговорить, что ей тоже было тяжело. — Прекрасный сегодня день, да? Солнечный, — Нора не понимала, зачем из всего множества возможных фраз выбрала именно этот бред. Оно само слетело с губ, словно желая причинить еще больше боли. — Давай встретимся, поговорим, пожалуйста, — голос дрогнул, Нора поняла, что подруга плакала. — Не хочу. Я уехала к себе, чтобы побыть одной. — Тогда зачем позвонила? — Надо выговориться. Я устала молчать. И плакать устала. Надоело все. А еще знаешь, что я устала делать, — она чувствовала, как к глазам подступают слезы, как горечь снова скапливается в груди, и никуда от этого не деться, — жить. — Я знаю, как тебе тяжело, но пожалуйста, — Агата всхлипнула, — не наделай глупостей, хорошо? — Я стою на балконе и курю сигареты. Его чертовы сигареты, Агата. Потому, что это хоть как-то напоминает. Знаешь, мне иногда кажется, что это все я придумала. Что я просто сошла с ума! Ничего не было.. Не было этих трех лет, не было ничего и его тоже не было! А я вот курю эти сигареты и знаю, что было, а теперь нет! — она кричала в трубку, зная, что совершает ошибку, но сдерживаться больше не могла, — я вошла в комнату, и ты не поверишь, здесь пахнет его одеколоном. Я бы все отдала, лишь бы вернуть его.       Она не сдерживала рыданий, ее прорвало, она ждала этого столько времени, чтобы просто выплакаться до последней капли, чтобы ее услышали, чтобы перестали успокаивать. Агата молчала. — Ты слышишь меня? — Слышу, Нора. Но сейчас я не знаю, что тебе сказать. Всегда знала, а теперь не знаю. — А ведь это только месяц. А представь всю жизнь это терпеть? Ощущать это каждую минуту, что ничего не изменится. Ладно, я потом позвоню, — Нора сбросила. Она чувствовала, что сейчас тот самый момент, когда нужно высказать все. Пусть в пустоту, зная, что он не услышит, зная, что боль не уйдет, просто сказать все, что так долго разъедало душу.       Она скинула окурок с балкона и вошла в комнату вытирая слезы с щек. Ей говорили, что есть такая психотерапия: написать письмо человеку или представить его перед собой и говорить все, что хочется. — Знаешь что, это не честно! Ты говорил, что у нас все будет хорошо, что ты всегда будешь рядом! Какого черта ты так? А? — Она просто рыдала посреди комнаты, не думая о том, что соседи услышат ее крик, что косметика размазалась по лицу, что сердце сильно ныло, — Почему так? Этого не должно было случиться! Это бред! Все бред!       Нора опустилась на колени, чувствовала, как это работает, как что-то просыпается в душе, заслоняя собой боль. — А еще, если бы я могла выбрать: никогда не встретить тебя или пережить это снова и снова, я бы выбрала второе. Потому, что я хотя бы знаю, что такое любить! Но этого мало. Мне нужно еще. Мне нужен ты! Господи, почему так больно?! — она пыталась успокоиться, глубоко дыша, но не могла, сил кричать не было, но не высказанных слов еще было предостаточно. — Ненавижу тебя! Я не хочу даже знать, что там произошло и как это случилось и что было потом, но неужели ты ничего не мог сделать? А теперь все что мне остается, это курить твои чертовы сигареты и проклинать эту жизнь! Ненавижу!       Нора хотела сказать «люблю», но когда любовь приносит столько боли, она становится еще и ненавистью, граница между которыми очень тонкая. — Но ты ведь все равно знаешь, что я буду тебя любить, да? Знаешь.. Может, я когда-нибудь и научусь жить по новым правилам, но не сейчас. Потому, что сейчас Майкл, я хочу сдохнуть!       Она сидела на полу, ничего не видя перед собой из-за слез, чувствуя только, как сильно клонит в сон от усталости, от такого срыва. Казалось, голова расколется на кусочки, будто в нее вонзали гвозди, но дышать стало легче. Она медленно перебралась на диван и свернулась на нем, как маленький ребенок и молила только об одном, хоть бы он услышал.