Не потеряй меня

Свет в квартире погас в тот же день, когда Хосок узнал новость о смерти возлюбленного. Голоса стихли, более не отражаясь едва уловимым эхом. Некогда просторная квартира, полная эмоций, сузилась до нескольких квадратных метров, где и обитал альфа. Но так было ровно до вечера этого дня. Едва распрощавшись с Чимином, чудом не прищемив в такси куртку, Хосок взмывает по лестнице на пятый этаж, останавливая бег лишь у темно-коричневых дверей с золотыми цифрами «56». Там можно укрыться, спрятаться, закрыться от всего мира ровно так же, как Чон делал это до рокового похода в кино. Ключ попадает в замок не с первого и даже не с третьего раза, и Хосоку приходится сначала перевести дух, а потом попытаться вновь. Заветный щелчок — дверь наконец-то распахивается, пропуская Хо в его царство темноты и молчания. Однако никакого спокойствия Чон не испытывает. Наоборот, сердце его продолжает стучать, словно отбойный молоток, тупая боль появляется в районе висков, не предвещая ничего хорошего. Он может сбежать от того парня из кинотеатра, может сбежать от Чимина и его вопросов, только от себя Хосок сбежать не в силах, как ни старайся. Теряясь в собственном доме, альфа натыкается на обувную ложку и даже не сразу понимает, с чем столкнулся. В попытке положить её на место он бьется бедром о комод, сбивает с него вазу, и та разбивается на хрустальные осколки, похожие на слезы. Хрупкое равновесие, к которому Хосок стремился так долго, ради которого тратил деньги на психолога, которое собирал по крупицам, испарилось, как пятно от воды на солнце. Как пятно от воды, растекающееся темно-зеленым по мятным волосам. Издеваясь, память подсказывает черты чужого лица: кошачьи глаза, скрывающие наивно-доверчивый взгляд, мягкие, слепленные будто чьей-то осторожной рукой, скулы и щеки, светло-ягодные губы, сжатые в недовольстве… Конечно, мало кому понравится вдруг получить коленом по лбу, но даже в такой эмоции незнакомец был прекрасен. Альфа медленно сглатывает, закрывает глаза и выдыхает. Проводя ладонями по лицу, он будто старается смахнуть этот ненужный, чужой портрет на пол, к осколкам разбитой вазы. Это ошибка, ошибка, ошибка! Насмехаясь, лицо незнакомца изгибается в улыбке, нахальной и хитрой. Но вдруг губы и глаза меняются местами, все течет, будто плавленый сыр с пиццы, и через какие-то мгновения в памяти уже показывается родное, знакомое до боли, далекое, как небо, лицо Тэхёна. Это становится выше всех сил, накопленных с таким трудом. Хосок прислоняется лбом к стене, не открывая глаз, проводит ладонью по шершавому рисунку обоев. Секунда — сильный удар пронзает руку, сжатую в кулак, но альфа не останавливается, вымещая на стене все непонимание, обиду, боль. Тишину квартиры разрезает крик раненного зверя, рождающийся в сердце, находящий силу в груди и раздирающий горло. Один, второй, десятый — на костяшках появляются сколы, но Хосоку мало. Ничтожно мало, чтобы вся душевная боль хоть немного исцелилась физической. — Почему он, а не я?! — с остервенением глядя на стену, спрашивает альфа то, что миллион раз спрашивал у самого себя мысленно. — Почему не я?! — после секундной передышки кулаки снова стираются в кровь, пачкая рубиновыми следами обои. — Почему! Почему! Почему!!!.. — доносится хриплый крик, и обессиленный Хосок медленно садится на колени перед избитой стеной, опираясь кровавыми ладонями в пол. Почему… — Хосок! — дверь резко открывается, и Чимин, освещенный светом из лестничной клетки, похожий на ангела, врывается в квартиру, бросаясь к другу. — Хосок, что ты делаешь, не нужно, хватит… — Пак силится оттащить альфу от стены, но попытка не венчается успехом. Чимин нащупывает выключатель, озаряя коридор светом. Кровавые подтеки на стене и на полу, разбитая ваза, погнутая ложка были меньшим из того, что предстало его взору. Куча пыли по углам, паутина, разросшаяся до невиданных размеров — все будто уже обрело глаза и теперь щурилось, чудом лишь не пища от испуга и недовольства. — Боже… — омега снова пытается поднять Хо с пола, но тот будто прирос к нему, превратился в камень. — Так и думал, что ты никакой воды не забывал, — причитает Чимин, только сейчас замечая, что и руки друга в крови. Несложно догадаться, что происходило несколько секунд назад. Нетрудно представить, что могло случиться, не успей омега вовремя. — Почему ты здесь? — тихо, прокашлявшись, спрашивает Хосок, не отрывая застывшего взгляда от светло-бежевого паркета, сейчас заляпанного уродливыми каплями. — Я ведь сказал, что все в порядке, просто забыл про воду. — Я вижу, как в порядке, — с упреком произносит Чимин, садясь медленно рядом. — Хосок, что случилось? Я знаю тебя слишком долго, чтобы не понять, что что-то произошло… — в глазах омеги настоящая тревога. Таким Чон был лишь раз, когда после похорон тоже сказал, что все в порядке, а потом выпил гору таблеток, отключил телефон и лег спать. — Я в порядке, — по слогам произносит альфа, тихо сглатывая ком злости в горле. — Тебе не стоило приезжать, Чимин. Пак молчит несколько минут. Слышно только его дыхание, с каждой секундой более тяжелое. Омега встает, снимает верхнюю одежду и вешает её на вешалку. Обходя осколки, молча проходит в кухню, включая свет и там, берет веник с совком, сметает остатки вазы в коридоре. Не проронив ни слова, он выкидывает из холодильника пропавшие продукты, меняет мусорный пакет в ведре. Слыша возню, Хосок оборачивается, замечает снующего туда-сюда Чимина и потихоньку встает, делает глубокий вдох. Неожиданно свежий, прохладный воздух врывается в легкие. Он опьяняет, отрезвляет, охлаждает. Только сейчас Хо понимает, что сказал тому, кто печется за жизнь Чона больше, чем он сам. — Чимин, я… — Хосок медленно проходит в ванную комнату, где омега моет руки после небольшой уборки, — я не хотел, я… Не вытирая руки о полотенце, Пак подходит к альфе, смотрит в его глаза с секунду, а потом хлестко бьет по щеке. Брызги летят во все стороны, остаются на коже Хо, обрамляя алый след от небольшой ладони. — Это был последний раз, когда я был здесь, Чон Хосок. Если ты не желаешь, чтобы я носился вокруг тебя, как курица с цыпленком, то я избавлю тебя от своего бремени. Говори и дальше, что ты в порядке. Ври самому себе столько, сколько влезет. В этой лжи я участие принимать не собираюсь, — неожиданно строго, даже холодно отчитывает Хосока парень, не отводя взгляда. — Чимин, я не… — но эти слова уже никому не нужны. Не став даже слушать, Пак выходит из комнаты, забирает пальто и идет прочь из квартиры, чувствуя себя невероятно глупо. Потерять еще и друга Хосок не рассчитывал. Альфа выбегает из квартиры, но никого на площадке уже не видит. Гулкие шаги слышны где-то внизу. — Чимин, я снова вижу цвета! — кричит Хосок вниз, облокачиваясь на перила. Руки болят нещадно, но этой боли Чон словно не замечает. Шаги вдруг затихают, но после слышатся вновь. Правда, с каждым мгновением слышатся они все ближе. Хо отходит от лестницы, понимая, что омега поднимается обратно. Удивительно, как быстро можно преодолеть несколько лестничных пролетов. Запыхавшийся, с розовыми от подъема щеками, Чимин останавливается на предпоследней ступеньке, все еще не веря тому, что услышал минуту назад. — Ты… снова…снова… что? — дыша через слово, переспрашивает Пак, а в глазах его удивление мешается с радостью и неверием. — Я снова вижу цвета, Чимин, — повторяет Хосок тихо, будто признается в преступлении. — И ты прав. Я не в порядке. Вернись, пожалуйста, — не отрывая глаз от пола, просит Чон и закрывает глаза. Если омега не поверит, если не захочет выслушать, то альфа останется один. Абсолютно один. Секунды тянутся, как патока, и Хосок думает, что омега прощать не станет, не поверит в сказанное, уйдет. Но легкий, цветущий запах колокольчика проскальзывает под носом. — Ты поступил как неблагодарный эгоист, ты в курсе? — снимая пальто и вешая его на ту же вешалку, оборачивается Чимин, смотря на друга все так же строго, но уже менее холодно. — Мне очень жаль, я… — альфа закрывает дверь на щеколду, и её пачкая в красный. — Ты больше так не будешь, я надеюсь, — прерывает его Чимин, потому что куда важнее другое. — Ты снова… видишь цвета? Хо молча кивает, чувствуя себя предателем. Он и был предателем в своих собственных глазах. — Давай пройдем в кухню, — видя, что другу тяжело об этом говорить, Чимин смягчается. Неизвестно, как бы сам омега чувствовал себя в такой ситуации. Хосок цепляется за небольшую отсрочку с охотой, порывается пойти за Паком, но тот в проходе останавливает. — Сначала помой руки. Или хочешь еще и всю посуду отмывать? — омега склоняет голову едва заметно набок в вопросе и, видя смирение в глазах Чона, тихо вздыхает. Разговор будет более, чем интересным.