— Перемены - это хорошо.
— Да, но это нелегко....
The Lion King.
Они были слишком разные. В мыслях, в эмоциях, в действиях и чувствах. В одежде, во вкусах, в увлечениях. Они не были водой и камнем, льдом и пламенем. Искренность и лицемерие, любовь и злость — вот что их отличало друг от друга по-настоящему. Однако никогда не знаешь, что будет завтра или через час. То, во что ты еще вчера верил, сегодня может оказаться ложью. То, что еще вчера казалось твёрдым и непоколебимым, сегодня рушится, как карточный домик. И выживает не сильнейший, а тот, кто принимает эти изменения, кто живет с ними в гармонии. Может, Юнги не был душой компании, шутником и весельчаком, при виде которого в глазах многих загорается огонь оживления, может, внешность его была скорее интересной, чем красивой, может, характер его был не из самых простых, но в этом море грубых выпивших альф, в компании омег, которым член в рот не клади, оглушительном океане музыки и рёва моторов он купался с таким наслаждением, что его было не узнать. Даже рядом с Хосоком, целуя его и пальцами сжимая пряди темных волос у корней, Юнги не был так раскован. Омега был не просто в своей тарелке, он был её частью, тем кусочком фарфора, из которого она сделана. Юн общался со всеми и сразу, отвечал каждому, смотрел на каждого. Его любили, его ждали. Здесь, в этом месте, где, по мнению Хосока, собирается вся грязь города, знали настоящую цену омеги. И никогда не смотрел Чон с такой внимательностью и участием, с каким смотрели друзья Юнги в его глаза. Хосок не ожидал такого движения за десятки километров от города. Более того, он вообще не думал, что Юн может находиться в таком большом круге людей и чувствовать себя… так прекрасно? В ресторанах, на прогулках в парках Хо все свои силы бросал на то, чтобы Юнги был за его спиной, чтобы нуждался в нем, ходил собачкой. Теперь же за Юнги, боясь отстать, семенил альфа. — Юн, привет! Давно не виделись! Удачи, кстати! — слышится с одной стороны чей-то бас. — Подойдешь потом, я столько хочу рассказать! Удачи! — разносится с другой стороны уже голос омеги, полный ожидания, даже предвкушения. — Потом — это когда? — спрашивает Хосок, наклоняясь к уху Мина, потому что ближе к центру музыка становится только громче. Бутылка пива в его руках уже давно нагрелась, и теперь по стеклу скользили капли прохладной воды. — После заезда, — привыкший и к шуму голосов вокруг, и к громкости музыки, омега сразу говорит так, чтобы Хосок услышал. И говорит это слово так спокойно, будто все идет по плану, даже не останавливаясь на объяснениях. — Что? Какого заезда?! — глаза альфы округляются от удивления, но Юнги ответить уже не может. Буквально за руку его утаскивают в одну из самых шумных, самых ярких компаний, состоящую почти сплошь из альф. За своей спиной Хо слышит тихий смех, больше напоминающий злую насмешку. Бутылка, сделавшая всю руку уже мокрой, раздражает. В ушах начинает звенеть, а злость закипает, как молоко, брошенное на сильном огне, пачкая собой все вокруг. Хосок резко оборачивается и видит высокого, до невероятности красивого альфу, качающего головой влево-вправо медленно, осуждающе. — Что, тяжеловато влиться? — он подходит к Хосоку, смотря сверху вниз, хотя роста он такого же, — особенно без Юнги. Я, конечно, не его старший брат и не его родитель, но дружок, держись-ка от него подальше, — альфа осматривает Чона еще раз с головы до ног, и во взгляде его такое презрение, какое… какое было и во взгляде Хосока, когда он смотрел на омегу. — Ты кто вообще такой? — не ожидая такой наглости, такого хамства и фамильярности, Хосок даже не сразу находит нужные слова. — Это мой омега и делаю я с ним то, что хочу. Это понятно? — Надолго ли твой? Ты себя в зеркало видел? — смех снова раздается откуда-то из сильной груди, — я не удивлюсь, если Юнги в ваших отношениях сверху. — Хэн? — омега лишь чудом заметил, вернее, почувствовал назревающий конфликт, подходя спешно. — О чем болтаете? Хосок, познакомься… Это Хэн, мы катались с ним когда-то давно в паре. Хэн, это Хосок, мой соулмейт. — Твой соул…кто? Этот? — презрение в глазах альфы меняется на разочарование. Такому омеге, как Юнги, яркому, необычному, досталось вот это амёбное создание? — Слов больше, чем из одного слога, не понимаешь? — огрызается Хосок, беря Юнги за руку и притягивая к себе. Впервые он сжимал его пальцы так сильно, впервые так желал, чтобы Мин был рядом. Даже грохот басов ушел на второй план. — Заткнулся бы уже, — злится Хэн в ответ. Если это недоразумение — родственная душа, то отбить омегу будет сложнее. — Хэн, выпей лучше пива, — примирительно просит Юн, подавая альфе свою бутылку. — Можешь допить. Хосок позволяет увести себя в ту шумную компанию, но слова альфы, его взгляд, скользнувший по Юнги, как только омега подошел, его реакция на то, что они соулмейты — все это в покое оставлять Чона не хотело. Неужели на чудовище может кто-то позариться? Неужели он не забитый, всеми забытый омега? Мир внутри, прекрасно выстроенный, продуманный до мелочей, дал первую трещину еще тогда, когда вместо страха организм отреагировал на скорость возбуждением. Сейчас же трещина эта стала глубже, длиннее. Все было не так, как представлял Хосок. Юнги был не тем, кем он нарисовал его в своей голове. Но все это — выпивка, сомнительные лица, музыка, байки, какие-то высокие и красивые альфы — все это было лишь цветочками. Только Чон, сжимая руку Юнги в своей, держась рядом с ним, начал успокаиваться, как раздался звук, похожий на удар гонга. Все на мгновение затихли, но оживились с новой силой, стекаясь постепенно к началу той дороги, уходящей за горизонт. В один миг Хосок понял, почему Юнги так ждали. Понял, почему каждый хотел поговорить с ним, почему каждый желал удачи. Омега привез его сюда не просто посмотреть на гонки. Он привез его сюда потому, что сам в них участвует. И догадка эта, ясная, пронзившая мысли, как молния, подтвердилась едва ощутимой дрожью в руке Мина, которую альфа сжимал так яростно. Чем ближе подходили они к дороге, тем отчетливее было видно, что вся толпа, до этого бывшая одним целым, разделяется по обе стороны от неё. Людей было примерно поровну, но на противоположной стороне было будто бы больше омег. Интересно, почему? Или это так только кажется? В этом месте альфы и омеги выглядят одинаково. Рассматривая людей, Хо даже не сразу замечает, что Юнги все же выскользнул из его цепкой хватки. Оглядываясь, альфа не находит его в кругу людей, но зато, услышав знакомый звук двигателя, поворачивает голову на дорогу. В горле вмиг пересыхает, и пиво, теплое, противное, кажется родниковой водой…***
Нельзя сказать, что между Чонгуком и Юнги какая-то давняя вражда. Дальше гонок соперничество их не переходило, хотя дальше них они и не пересекались. Слишком далеко были эти двое друг от друга, слишком разные были их миры вне мотоциклов. Когда Юнги, предупредивший даже Хосока о том, что ему нужно отойти, подходит к своему сокровищу, Чонгук уже надевает шлем. — Я видел, ты тоже приехал сегодня не один, — Чон склоняет голову слегка набок, пока откладывая шлем. — Честно… я думал, он не согласится, — признается Юнги, надевая перчатки, — но я рад, что все прошло почти гладко. — Почти? Почему? — альфа смотрит на Мина даже почти дружелюбно. Ему-то с Чимином повезло куда больше: тот за людей считал всех, а не только себя. — Он достаточно… правильный для таких вещей. Хотя… мне кажется, скорость ему понравилась, — усмехается Юнги. — Поговорим после, окей? — Без проблем, — кивает Чонгук и надевает шлем, заводит байк и выезжает с парковки первым. Юнги еще раз проверяет, все ли в порядке. Конечно, он и не думал о том, что Чон может жульничать и перерезать тормоза. Это, скорее, ритуал, который омега себе избрал еще в самом начале этого «хобби». Даже в шлеме Юн слышит ту бурю криков, аплодисментов и свиста, которым приветствуют Чонгука на гоночной трассе. Именно ради этого омега столько времени проводил в ночных сменах. Именно ради этого очень долго делал вид для папы и отца, что он примерный и послушный ребенок. Для того, чтобы накопить на байк, чтобы почувствовать жизнь за его рулем. Он водил так опасно не потому, что не знал правил, а потому, что хотел чувствовать себя живым. Когда вены на руках проступают, когда зрачки расширяются, когда сердце стучит где-то в мозгу, когда нет ничего вокруг, кроме одной-единственной цели — достичь финиша первым — тогда каждый порыв ветра чувствуется в десять раз сильнее, тогда каждый шорох становится в сто раз громче. Этот байк, эта компания, эти лица вокруг, голоса, эти заезды были смыслом его жизни. В этом был он сам. И решение привезти сюда Хосока, как бы сильно ни был влюблен в него Юн, далось ему не сразу. Однако же далось. Почему? Удивительно, что за все это время Хосок ни разу не задался вопросом: «Неужели Юнги ничего не замечает?». А омега замечал и эти попытки заставить перекраситься в другой цвет, и эти потуги переодеть во что-то мягкое, бежево-кремовое. Театр не был последней каплей, но подтолкнул к тому, решению, которое принял Мин: показать Хосоку мир, к которому относится омега, попробовать убедить, что театры, обычный цвет волос, другой стиль — это не то, к чему можно склонить. Юн решил показать, какой он на самом деле. Не потому, что захотел сделать из Хосока другого. Не потому, что стеснялся его. Не потому, что преследовал какую-то корыстную цель. Но просто потому, что решил открыться этому человеку, показать настоящего себя. Аплодисменты не смолкают, потому что совсем скоро на старт выезжает и Юнги, поворачивая голову в сторону Чонгука. Тот кивает, отвечая так молча на вопрос о готовности. В центр выходит омега с простым черным флагом и свистком на шее. Все прекрасно знают, что в шлемах ничего не слышно, и свисток нужен только для атмосферы. — Три!!! — кричит он громко, и толпа начинает гудеть неистово. Юнги осознает этот гул, чувствует даже через байк, как вибрирует земля под ногами людей. Сердце уже начинает стучать быстрее, но разум чист, как стекло. — Два!!! — ведет отсчет парень с флагом, и выдерживая паузу, накаляя и без того напряженную атмосферу, кричит после. — Один! Только в воздухе мелькнуло что-то черное, как звук свистка потонул в визге колес. Пыль поднялась столбом, скрывая омегу из виду. Миллисекунду назад на старте были двое, теперь же — никого. Слышно только, как где-то далеко уже рычат моторы, и с каждым мгновением рык их все сильнее. Закроешь глаза и дашь волю фантазии, представишь, что это дикие звери делят территорию. В голове Хосока сразу проносятся все те минуты, какие он провел за спиной Юнги. Все его лихачества, все его рискованные повороты, игры с машинами, вся та запредельная скорость. Но тогда он вез с собой еще одного человека, свою родственную душу, а значит, осторожничал. Что же творит он сейчас, на темной дороге, в одиночестве, охваченный желанием выиграть?.. Альфа и не мог этого видеть. Ему даже было сложно представить, на что способен омега, данный ему свыше. Зато Чонгук видел, чувствовал, буквально кожей ощущал дыхание байка Мина за своей спиной, мчащего в каких-то метрах, с каждой секундой сокращающихся. Рядом с Хосоком Юнги был мягче и покладистее. Оказавшись в своей стихии, в полном одиночестве, он выпустил все эмоции наружу, отпустил сам себя с поводка. Чонгук ожидал многого, но только не обгона справа. Мокрая обочина слишком близко, это неудобно и непривычно для головы и рук, и на такой скорости у Юнги нет права на ошибку. Лишь чудом он не касается колесами грязи, не летит в кювет, ломая себе все подряд. Внутри все ликует, когда фары Чонгука остаются позади, но эта маленькая победа вовсе не значит, что Юнги победил во всей гонке. Впереди участок с крутыми поворотами на сто восемьдесят градусов, от которых или затошнит, или занесет. Юнги, разумеется, выбирал первый вариант, не собираясь тормозить и на них. Прижимаясь ближе к байку, мысленно умоляя его не подвести, Юн добавляет газу, но оторваться не успевает. Колеса альфы ровняются с колесами Юнги, и в первый такой поворот они заходят вместе, через визг шин и запах гари, слышный даже через шлем. В голове сейчас только одна мысль — одержать победу. Не сбавляя скорости, омега входит во второй поворот и сразу за ним — в третий, круто разворачиваясь. На таких частых поворотах стоило бы немного сбавить скорость, хотя это едва бы спасло, когда она уже была за двести пятьдесят. Десятком больше или меньше смысла не имеет, заносило и разворачивало все равно крайне сильно. Повороты хоть и были резкими и опасными, но куда опасней были лужи, оставшиеся после дождя. Одна такая растеклась на всю дорогу, не позволяя себя объехать. Как назло, Чонгук снова оказался рядом, и миллион брызг окутал обоих невесомым облаком, осыпаясь хрустальным дождем уже далеко за спинами гонщиков. Мозг Юнги прекрасно понимает, что, случись что-то неожиданное, затормозить, повернуть или увернуться не выйдет. И этот страх, что заседает внизу живота, только сильнее подстегивает.***
Насмотревшись фильмов, где были показаны гонки, Хосок все ждал, когда же все пойдут встречать этих двоих к финишу. Но время шло, а толпа стояла на месте, бурно обсуждая, делая ставки, толкаясь и ругаясь из-за тесноты. Заметив одного из тех, с кем успел познакомить Юнги, Хо протиснулся к нему, получив раза два в бока локтями точно. — Хей, а нам не надо никуда идти?! — нужно перекричать толпу, а это еще сложнее, чем перекричать музыку. Хосоку приходится повторить дважды. — Нет! Трасса петляет так, что обратно они едут по той же дороге! Разве Юнги не показывал тебе?! Там поворот в конце на триста шестьдесят, потом вновь повороты и прямая, по какой они ехали до этого! — говорить в таком шуме сложно, но альфа справляется. Хосок остается на месте, потому что мир погас на мгновение. Какие повороты? Дорога ведь так прямо уходила за горизонт… До этого момента Чон думал, что проехаться по прямой не так сложно. Даже на большой скорости, но не так уж и сложно. А теперь оказывается, что там едва ли не вся трасса из поворотов. Хосок бросает взгляд на дорогу еще раз. Запах шин, бензина еще стоит в воздухе, будто уехали они несколько секунд назад. С какой же скоростью надо было начать, с какой продолжить?.. — С тобой все нормально? — видя, что новый знакомый совсем бледный, альфа предлагает ему свежую бутылку пива, но Чон отказывается. Земля куда-то уходит из-под ног, предательски раздваивается, даже троится. А если Юнги не приедет? А если разобьется там, попав на камень? «Если с ним что-то случится, я его убью», — решает про себя Хосок, вытирая ставший вдруг мокрым лоб. Хэн, стоящий неподалеку, презрительно сплевывает на пол. И это досталось Юнги… Надо срочно как-то это исправлять.***
Как ни пытался омега соответствовать категории крутых гонщиков, в его жизни все же отсутствовало одно просто чувство — чувство самосохранения. Он отдавался делу целиком, не видел границ. Чонгук проигрывать терпеть не мог, однако отсутствие видимости даже его толкало на сбавление скорости. — Тормози!!! — кричит он через шлем Юнги, который и перед финальным поворотом не нажимал на тормоз. — Юнги, блять, тормози!!! Мин все понимает и сам. Но оставляет Чонгука позади, добавляя газу. В голове червем греется мысль: «Ты не успеешь сбавить скорость и вылетишь с трассы». Внутри закипает злость на себя за такую неуверенность, которой раньше не было, и Юнги бьет по тормозам с такой силой, что скрипит что-то уже внутри байка. Визг, скрежет шин, удушающий запах жженой резины, вспышки перед глазами и приступ тошноты — все обрушивается на Юнги, и на какой-то миг он думает, что это конец. Но боли нет, тяжесть байка он все еще ощущает, а это значит, что он повернул. Сладость, пряность лидерства опьяняет, забивает страх куда подальше и добавляет крылья за спиной. Он сделал это. То, что так давно хотел… Никто более не додумается входить в этот поворот на скорости больше ста. Никто, кроме Мин Юнги.***
По тому, как ревет толпа, Хосок понимает, что все близится к концу. Все шумит настолько, что он не может даже понять, едет один байк или два, а если один, то какой. Далеко позади виднеются вторые фары, но расстояние такое большое, что победа первого очевидна. Когда стало возможным увидеть водителя, все резко замолкают, не веря своим глазам. Тишина длится несколько секунд, но сторона Юнги взрывается, как атомная бомба, криками, визгами, овациями. Весь в грязи и пыли, в брызгах лужи, Юнги пересекает финишную черту, не убавляя газа. Хосок не верит своим глазам. В его голове белый экран. Но он срывается с места, едва омега тормозит, расталкивая всех подряд, бежит к Юнги и крепко обнимает его, едва тот успевает снять шлем. Бутылка пива, теплого и противного, брошена где-то в толпе. Хосок чувствует, как часто бьется сердце омеги, как дрожат его руки, хотя лицо его было уверенным. Голова альфы сейчас пуста, зато сердце плавится от переполняющих его чувств. — Ты живой… — севшим голосом произносит Чон, прижимая победителя к себе. Ему плевать на то, что и Чонгук приехал, что вокруг них собирается толпа, чтобы поздравить. Плевать на все. Юнги жив, жив… — Ты надеялся на другое? — спрашивает тихо омега, сглатывая. Сейчас, когда адреналин перестал так разгонять кровь, память услужливо подкинула как минимум три момента, когда омега мог оказаться на том свете. Руки его действительно дрожат, как и он сам. Но за крепкими объятиями этого не видно. — Если бы ты тоже умер, я бы не пережил этого, — шепчет так же тихо Хосок, прижимая Юна еще ближе к себе, вдыхая его запах, смешанный с запахом резины, бензина, пыли, грязи. — Тоже? — поднимает глаза омега на Чона. — В смысле тоже? Ответить Хо не успевает. Не здесь это надо делать, не сейчас. Всем хотелось пожать руку победителя, зарядиться от него успехом и удачей. Хлопали по плечам, спине, обнимали, жали руки, поздравляли на все лады. Только этого омега уже не слышал, улыбаясь больше машинально. «Если бы ты тоже умер…» врезалось в мозг, как клеймо в щеку раба. Во время гонки Юнги очень рисковал. Но даже в минуты опасных поворотов ничего так не сжималось внутри, как от этих слов. Почему тоже? Неужели у Хосока кто-то был? Тогда почему он не сказал сразу? Неужели именно поэтому он пытался что-то изменить?.. Чон отходит, позволяя другим чествовать победителя. Он ради интереса ищет соперника Юнги, видит знакомые глаза Чимина и непонимающе останавливает свой взгляд на нем. Пак, обнимая Чонгука, проводит ладонью по его лицу и шепчет успокоения на ушко, зная уже, как его соулмейт относится к поражениям. Чувствуя чей-то взгляд, омега отрывается от своего альфы и встречает глаза Хосока. Чимин как-то виновато улыбается, мол, сейчас я не могу подойти, давай поговорим позже. Что за день открытий сегодня? Что за странное чувство возникло внутри, когда Хэн смотрел на Юнги до гонки? Что за чувство появилось, когда Хосок узнал, что трасса на самом деле очень опасна? Почему он помчался к Юну, наплевав на то, что тот грязный и мокрый, сломя голову?..***
Судьба иногда играет с людьми злую шутку. То, за что человек усиленно цепляется, она забирает, а то, что никому не нужно, упорно подсовывает. И до тех, пока ты не откроешь глаза, ты будешь жить во тьме. Юнги был бы еще бесконечно долго чудовищем, непохожим на Тэхёна. Альфа бы вынашивал один план за другим, стараясь его поменять. Получилось бы? Возможно, но не так феерично, как получилось это у Юнги. Та стена, которой оградил себя от всего мира Чон, трещала по швам, кирпич за кирпичом выпадал из нее. Сегодняшняя ночь разрушила её окончательно. Оставалось только отряхнуться от пыли и пойти дальше, под руку с тем, кто не похож ни на кого в этом мире. Но готов ли Хосок отряхнуться и сделать шаг вперед? Готов ли не изменять Юнги, а измениться самостоятельно? Можно, он подумает об этом утром?