***
Первой рассветное солнце встречает гордая, недосягаемая, величественная и прекрасная Фудзияма. Теплые лучи скользят по ней, но ткань их не рвется об острые горные края. Снежную вершину солнце не растопит, зато ослепительный блеск отраженного света покажется в зеркалах японских красавцев, с раннего утра занятых своим внешним видом. Вслед за стремящимися к красоте пробуждается и вся природа. Роса на траве, никем не тронутая, стекает влагой по зеленым стеблям и уходит глубоко в корни, напитывая густые островки растительности живительной силой. Удивительная свежесть, пробирающая до гусиной кожи, притягательная, практически зимняя прохлада, звенящая тишина и только-только начинающаяся городская жизнь — вот что уловил Хосок, выйдя рано утром на балкон, втянув носом этот воздух, будто пряный. В уголках его красивых карих глаз появились слёзы. Давно, очень давно такое чувство внезапного счастья не охватывало альфу, не дарило спокойствия. Хосок и не думал, что гармонии можно добиться так просто. Пойти по течению, перестать противиться очевидному, хвататься за воспоминания и прошлое счастье, открыться новому — все это кажется таким несложным на словах, но на деле… Опираясь о перила балкона, Хосок обводит взглядом парк, что раскинулся совсем рядом. Шум машин почти не долетает до сознания, он служит больше фоном для потока новых размышлений и чувств. И каждая мысль содержала в себе частичку Юнги. Каждое чувство, будь то чувство вины или влюбленности, каждое отзывалось на его имя. Это забытое, щекотное, приятное ощущение приближающегося еще большего счастья заставляет улыбнуться и выдохнуть, словно с воздухом из тела и головы уйдет все плохое, освобождая дорогу чему-то светлому. Переводя взгляд с верхушек деревьев на небо, безоблачное, до безобразия чистое и голубое, Хосок жмурится и тихо смеется, широко улыбаясь. — Прошу, пусть все будет хорошо… — одними губами просит он у высших сил, запахивая халат, плотнее кутаясь в него и уходя с балкона. Впереди очень трудные три дня, и, чтобы их пережить, нужно как минимум выпить кофе. Желательно, в одиночестве, чтобы Ёнмин не задавал больше глупых вопросов и не лез туда, куда не следует. Еще при подъезде к большому серому зданию Хосок заметил очередь, тянущуюся на километры. И почему-то разум точно подсказал, что это очередь именно на кастинг. К удивлению своему, альфа обнаружил, что он толком и не помнит, по каким параметрам они отбирают омег, поэтому пока Ёнмин читал новости, Хо пробегался глазами по требованиям и условиям попадания в новую, только формирующуюся группу. Легкий медово-горьковатый запах, который вчера услышал коллега, помогал концентрироваться Хосоку на работе, а от других был скрыт слоем парфюма. Проходя в здание, альфа сворачивает условия в трубочку и прячет во внутренний карман пиджака. И что новое он ожидал увидеть в этих строках? Ноги не от ушей, а хотя бы от плеч? Губы не бантиком, брови не домиком? Глупо, конечно, было думать, что в стандартах красоты что-то кардинально поменялось. Шаги менеджеров, секретарей и двух альф эхом раздавались по пустым коридорам. Хосок и забыл, каково это — быть на кастинге. Звонки со всех сторон, гомон голосов, куча бумаг и анкет, которые нужно рассмотреть, подписать или выкинуть в мусорное ведро — меньшее из того, что затянет в эти три дня. Но это работа, за которую Чон получал немалые деньги, а значит, нужно со всем справиться. Поначалу стулья показались очень даже удобными, а вода в бутылках — вполне себе питьевой. И даже анкеты участников кастинга, которые они заполнили на сайте, были разложены в порядке той очереди, в которой заходили омеги. Прохлада кондиционера спасала от жары, назревающей за окном, а плотные жалюзи не пропускали прямых солнечных лучшей. Казалось бы, сиди, отбирай, следуй требованиям и ни о чем не думай. Но все шло хорошо первые несколько часов, пока круговорот из звонков, имен, фамилий и лиц, слёз и истерик, скулежа, плача, хитрых улыбок, подмигиваний, теплой воды, неудобных стульев, требований, от которых уже голова шла кругом, вранья в анкетах, снова молитв и просьб взять в группу, тиканья часов, шелеста бумаг, чехарды анкет не выбили землю из-под ног. Голова начала не просто гудеть, а сразу беспощадно болеть и пульсировать. За эти пять часов слёз утекло уже столько, что можно было бы фонтан какой-нибудь наполнить, да еще осталось бы. Но раздражали больше не слёзы или завывания, а ложь в анкетах. — И Вы хотите мне сказать, что Ваш рост составляет сто шестьдесят пять сантиметров? — Хосок взглядом мог определить уже и рост, и вес. И в том метре с кепкой, который стоял перед альфами и уверенно кивал, с горем пополам можно было найти хотя бы большую половину от заявленных цифр. Под строгим взглядом омега начинает пасовать, заламывая руки за спиной. — Ну… на каблуках точно будет столько… — нерешительно предполагает он, когда Ёнмин уже не выдерживает и кидает под ноги анкету участника кастинга. Листы рассыпаются, а под напором кондиционера еще и разлетаются. — Да за кого Вы нас тут держите? Мы уже больше сотни таких, как Вы, посмотрели. На каких каблуках? В пятнадцать сантиметров?! Чтобы ты на сцене себе все переломал, а мы виноваты потом были?! — альфа аж из-за стола встает, указывая пальцем на дверь. — Иди вон, пока ноги целы. И передай всем, кто цифры не отличает, что время у нас не резиновое, тянуть его не нужно. Кондиционеры уже не спасали от жары, рвущейся изнутри. Поэтому пиджаки обоих, Хосока и Ёнмина, отправились на спинки стульев. Вода стремительно кончалась, а больше прохладной не было. Хотелось есть и размяться, но толпа волнующихся омег ждала за дверью. Да, парочка таких же врунишек покинула коридор, но на общем количестве это не сказалось. Запивая уже вторую таблетку от головной боли, Хо усмехнулся перебирая другие анкеты скорее просто для того, чтобы чем-то занять руки. Вдруг глаза цепляют знакомое имя и фамилию, и таблетка застревает где-то в горле. Рост тот же, приблизительный вес… — Что, кто-то интересный? — заметив, что коллега смотрит на одну анкету, Ёнмин заглядывает в нее же и вдруг смеется. — Какое сочетание… Мии Юнни, — смех его становится громче. Видимо, атмосфера после этого мини-скандала будет получше. — Чего? Какой Мии? Написано же, Мин… — но Хосок глядит на имя и фамилию вновь. Действительно, никакого Юнги там нет. Мина — тоже. Разочарование отдается горечью на языке, ведь на одну минуту альфа уже подумал, что увидит свою родственную душу здесь и сейчас. Ага, размечтался… Окончательно наваждение спало, когда омега с такими чудными именем и фамилией все же предстал перед «комиссией». Да, действительно, он совсем не похож на Юнги. Да и возможно ли, чтобы хоть кто-то был похож на эту мятную бестию, гоняющую на мотоцикле? Нет, конечно же, нет. Очитка эта будто бы заставила сконцентрироваться на работе втрое сильнее, чем до этого. И если Ёнмин к четырем часам дня уже натурально умирал, то Хосок готов был смотреть омег и дальше, машинально откладывая некоторые анкеты, другие же пробегая глазами, третьи — подвергая более тщательному осмотру. Правда, теперь желающие попасть в группу подвергались ещё более внимательному разглядыванию, ведь неосознанно альфа старался уловить в их лицах хотя бы крупицы той же необычной, притягивающей красоты, какая была у Юнги. Однако впереди ждало еще два дня, полных куда больших призраков Юна, чем его имя и фамилия… — Боже, они закончились… — устало выдыхает Ёнмин, когда стрелка часов переваливает за восемь вечера, а последний омега, на свое, кажется, удивление получает согласие. — Когда ехал сюда, до последнего не верил, что их может быть так много… — Да брось, бывало и хуже, — неожиданно оптимистично произносит в ответ Хосок, складывая документы аккуратной стопкой. Из более, чем трехсот омег попали во второй тур только пятьдесят, и то, это было слишком много. Завтра отбор будет куда более строгим, мини-интервью — более жестким. Но это будет завтра, а сегодня можно зачеркнуть один день, проведенный в разлуке с Юнги. И именно это поселяло оптимизм в разум Хосока. Вдвоем, даже не сговариваясь, коллеги решают поужинать в ресторанчике неподалеку. Тяжелый день требует хорошего завершения, именно поэтому приятная музыка, улыбчивые официанты, светлые скатерти на столах и удобные, мягкие стулья принимают обоих альф в свои объятия. Приятное на ощупь, будто бархатное, меню привлекает еще и хорошими ценами, а алкоголь вовсе не такой дорогой, какой бывает во многих кафе и ресторанах. Дружно решив, что прекрасный вечер пара рюмок напитка не испортит, альфы выбрали рисовое саке и, продолжая следовать по пути японской кухни, дополнили заказ сашими и гёдза, сойдясь во мнении, что лучше сильно не экспериментировать. — Так… я могу поздравить с новым этапом в твоей жизни? — спустя полтора часа совместного ужина и литр саке начинает все же осторожно Ёнмин. — А я уж думал, что вновь что-то случилось… Хосок прекрасно знал, что нельзя говорить «гоп», пока не перепрыгнешь. Но алкоголь в крови и усталость после всего этого калейдоскопа омег мягко, но настойчиво отодвинули эту установку в сторону. — Ну… — задумчиво проводит альфа пальцем по палочкам, будто проверяя наличие заноз, — я надеюсь, что можешь, — кивает он все же, и впервые Ён видит мягкую, загадочно-таинственную улыбку. Ровно такая же улыбка всегда была у Хэна, брата Ёнмина, когда он приходил поздно ночью с заездов. Сколько альфа не допытывался, Хэн так и не говорил, в кого влюбился, но зато улыбка его запомнилась надолго. И сейчас ровно то же выражение лица было и у Хосока. — Тогда предлагаю выпить за то, чтобы все получилось так, как ты задумал, — поднимает рюмку в тосте Ёнмин, и Хо кивает, поднимая рюмку в ответ, а после залпом выпивая приятный японский напиток. «Хоть бы действительно все было так, как я прошу… Юнги, только дай мне шанс…», — скользит мысль по поверхности разума, поселяясь где-то в его центре. Это сейчас действительно самое важное… И на второй день командировки оптимизм помог стойко пережить наплыв нервных омег. Хосок уже расслабился, видя, что часы вновь вот-вот покажут восемь, но тут в комнату заходит последний на сегодня участник, здоровается, что-то говорит дальше, но альфа его не слышит. Эти губы, складывающиеся в слова и размыкающиеся при начале новой фразы так похожи на губы Юнги, что внутри все сводит от какого-то странно-возбуждающего, щекотного чувства. Их ссора, та ночь у подъезда, чья-то машина — все то, что так легко работа запрятала под ковер, сейчас вновь всплыло, словно изжога. В глубине души альфа понимал, что надежды его призрачны и беспочвенны, но кто же захочет в этом признаваться, тем более самому себе? Пришедший на кастинг омега даже не подозревает, что разбудил в одном из членов комиссии такие двоякие чувства, и свято верит в то, что отказали ему по какой-то объективной причине. Не скажет же Хосок, что-то типа: «Вы нам не подходите, потому что Ваши губы похожи на губы, которые я, возможно, больше никогда не поцелую, потому что я идиот»? Ёнмин не возражал по поводу отказа и совсем ему даже не удивился, зато удивление вызвал отрицательный жест головой в ответ на предложение пойти в то же кафе еще и сегодня. — Хорошо ведь вчера посидели…— пытается возразить отказу альфа, но Хосок стоит на своем, и по взгляду его понятно, что повторять дважды он не собирается. — Увидимся завтра, — хоть и вежливо, но неожиданно холодно прощается Чон, выходя из кабинета с такой быстротой, будто там начался пожар. На самом же деле пожар начался в душе альфы. Хосок действительно сгорал изнутри. От ревности, от злости, от влюбленности, которую растоптал, от недовольства собой, от непонимания и от стыда. С каждым часом пламя это становилось больше, жарило сильнее, не оставляло после себя даже пепла. Ещё и причина этого огня находится в другой стране, и увидеть Юнги получится только послезавтра. Кажется, эти последние пункты уничтожали сильнее всего. Улетая, Хо был рад разлуке, ведь это был шанс подумать, но сейчас… Сейчас эта командировка начинала становиться пыткой. «Только два дня, и я увижу его», — убеждает сам себя Чон прежде, чем рухнуть в постель и, устало закрыв глаза, погрузиться в беспокойный, полный мыслей сон. Так быстро в аэропорт Хосок ещё не рвался никогда. Ёнмин только подумал о том, чтобы перекусить, как коллега уже утянул его под локоть собирать вещи, дав на это дело только полчаса. Даже если бы Чон не признался, что на любовном фронте что-то наклёвывается, догадаться об этом можно было бы по беспричинной грусти, по торопливости, с которой Хосок заходил в самолет, по блеску глаз, немного шальному и сумасшедшему. Эти два часа кажутся вечностью, выждать которую слишком нереально. Искусав все губы, несколько раз прочитав журналы, нарисовав на иллюминаторе все, что только можно было, Хосок с удивлением заметил, что прошло только полчаса. Страдание на его лице было таким же, каким оно было и на лице маленьких детей, которых приструнили родители — мученическим. Но не успел самолет приземлиться, как всё мученичество прекратилось. Ёнмин только и видел, что удаляющуюся макушку. — И тебе спасибо за совместную работу…— произносит альфа в пустоту, оглядываясь в поиске своего чемодана.***
Только здравый смысл и нежелание показываться в таком помятом и усталом виде движут Хо, когда он все же заезжает к себе в квартиру, оставляет чемодан, принимает душ и переодевается. Стрелки часов послушно показывали семь вечера, когда Хосок, убравший темные волосы, еще влажные, пахнущие цитрусово-древесно, накидывает джинсовую куртку и, захватив кошелек и телефон, выбегает из квартиры. —… ещё есть розы. Вам какие именно цветы? Все красивые…— продавец в цветочном магазине обводит взглядом цветы вслед за Хосоком. Альфа на банальных розах даже внимание свое не останавливает. Хризантемы, гвоздики — тоже мимо. Пионы какие-то недостаточно большие, а времени на другой магазин нет. И тут взгляд цепляет нежно-розовые цветы с темно-фиолетовыми краями. Их так много, они такие воздушные и красивые, что Юнги точно должно понравиться! — Давайте вот эти. Побольше. И упакуйте во что-то… интересное, чтобы их красоту подчеркнуть, — делает свой выбор Чон. — Эустома… Хороший выбор, — кивает продавец, выбирая веточки с крупными цветами, складывая их в большой, пышный, пахучий букет, обворачивая в черную матовую бумагу, перевязывая внизу такой же, как и цветы, нежно-розовой лентой. Вышло мило, но с перчинкой. Специально для Юнги… Оплатив покупку, Хосок вызывает такси и едет к знакомому дому. Сердце его стучит так, будто альфе снова семнадцать, и это его первое свидание. Он готов прождать Юнги хоть до поздней ночи, только бы увидеться с ним, только бы поговорить. Однако ждать долго не пришлось. Черная куртка из кожи, темные джинсы, мордочка хитрого кота — Юн собственной персоной подходит к дому буквально через минут семь после того, как к подъезду приехал Хосок. В руках у омеги два тяжелых пакета с продуктами, которые альфа тут же порывается помочь донести, но… Юнги чуть не врезался в Чона, словно не заметив его. Будто и нет никого, кто бы мог помочь донести тяжесть, будто вообще никого постороннего здесь нет. Омега не отдает пакеты, проходя с ними мимо, ставит их на землю, чтобы открыть дверь подъезда, и, когда Хосок все же хватает один, берет оставшийся и закрывает за собой двери, не впуская более ни альфу, ни пакет. На пару секунд в голове Хо воцаряется звенящая тишина. Он стоит, как дурак, с продуктами в одной руке, с букетом — в другой, у закрытой двери. И непонятно, что тяжелее: пакет с едой или букет, который оказался никому не нужным…***
Юнги было невероятно тяжело смириться с тем, что счастье, само прыгнувшее в руки, нашедшее так случайно, в одно мгновение ускользнуло. В одночасье мир словно рухнул, и все улыбки, прикосновения, поцелуи и обещания первыми отправились в пропасть. Омега прекрасно понимал где-то в глубине души, что случившееся — опыт, необходимый для каких-то будущих свершений, но от этого осознания менее больно и обидно не становилось. Столько вопросов в голове, ответы на которые не даст никто… И каждый новый вопрос причиняет новую боль, проводит скальпелем по израненной душе, прямо по старым шрамам. Каким бы подонком Хосок ни был, поначалу омега хотел увидеть его под своими окнами несмотря на то, что просил не ходить за собой. Но прошел день, а никого не было. Второй — та же история. Неужели можно так просто отказаться от родственной души? Ни смс, ни звонков — никаких попыток связи. И именно это ранило еще сильнее, чем жесткая рука в волосах, чем холодный и злой взгляд. В последнее время Юнги начал очень много врать: он врал Джуну, что в порядке, врал Хэну, что все замечательно, врал преподавателям, что не успел сделать задание из-за работы, но самое главное — он врал себе. Врал, что ему вовсе не нужен Хосок, что и без него жизнь такая же яркая. Врал, что не пустит на порог, врал, что не заговорит с ним более. Юнги убеждал себя в том, что Хосока вовсе не существовало, и врал себе, когда верил во все это. Бесконечная кутерьма лжи, слез, злости на самого себя, бессонных ночей, постоянная проверка звонков и сообщений, попытки сделать задания по переводу, прогулки, которые заканчивались у дверей подъезда — все кричало о том, что Хосок существует. И что своим существованием причиняет огромную боль. Намджун прекрасно понимал, что так просто расставание не пережить, но даже не догадывался, насколько Юнги может быть больно. Для всех Юн — сильный, упрямый, тот, на кого всегда можно положиться. Для себя же — слабый и доверчивый, ранимый, искалеченный вновь. Пожалуй, тоньше всех чувствовал Мина Сокджин, но за прочную стену, которую омега выстроил в пару часов вокруг себя, Джин попасть никак не мог, как ни старался. Первый день дался сложно. В прохожих мерещился Хосок, везде слышался его голос и смех, такой приятный, но такой, как оказалось, фальшивый. Юнги обернулся раз десять по пути в университет — ему все чудилось, будто кто-то окликает его, зовет к себе. Но окончательно вся эта ситуация стала напоминать помешательство, когда в аудиторию вместо привычных одногруппников прошел сначала один Хосок, потом второй и третий, и у каждого из клонов была злая, издевательская усмешка, будто говорившая: «Думаешь, ты нам нужен? Ещё чего, уродец!». И звонкий смех эхом раздавался в голове, с каждой секундой становясь все громче и жестче. Пару раз за этот первый день Юнги порывался удалить номер альфы, но, едва видел он нужную кнопку, как пальцы замирали, словно парализованные, не в силах это сделать. Сколько же злости кипело внутри, причем злости на самого себя. За доверчивость, за чувства, которым Юн позволил разрастаться прекрасным садом внутри. Только вот сад этот никак чахнуть не хотел, продолжая зеленеть будто назло своему хозяину. Понимая, что, сидя в квартире, он каждые пять минут подходит к окну, Мин решил развеяться. Скорость, дорога, ветер, облизывающий руки и бедра, рёв мотора — рецепт идеального коктейля на вечер, работающего лучше всяческих крепких напитков. И поначалу все шло более, чем хорошо: машины сигналили, а водители крутили пальцем у виска, мотор действительно ревел, подбадривая своего хозяина, стрелка на спидометре показывала такие милые сердцу цифры, только вот… Даже сейчас, пролетая поворот на скорости, Юнги мельком оборачивается, чтобы удостовериться, что Хосок сзади надежно держится. И на секунду, когда альфы сзади он не видит, паника поселяется в душе. «Успокойся, его и не должно тут быть!», — ругается сам на себя Мин, со злостью добавляя еще газу. Не должно. И не будет. Никогда больше не будет. Кроме квартиры Джуна было ещё одно место, где омега всегда мог получить поддержку и заботу, пусть и своеобразную. В какое бы время Юн ни приехал, он всегда застанет на месте парочку-другую знакомых, с которыми можно выпить пива, отвлечься, поговорить о всякой чуши и вдоволь посмеяться. Никого Юнги не избегал, со всеми был знаком и дружелюбен, однако Хэна он хотел видеть сегодня меньше всего. И именно поэтому на него и нарвался. — Какие люди! — едва заметив знакомый байк, альфа срывается с места, оставляя только что открытую холодную бутылку темного пива в одиночестве. Чем только не пожертвуешь ради того, кто нравится! — Привет, Хэн, — стараясь не показывать, что встреча эта не такая уж и радостная, коротко улыбается Юнги, снимая шлем и расправляя волосы пальцами. — Ты чего здесь? У тебя, вроде бы, работа? Или я путаю? — Так она ж днём была. А вечер свободен. Кстати, как и ночь, — альфа осматривает Юна с головы до ног за считанные секунды, словно проверяя, все ли на месте, не оторвал ли тот брюзга руку или ногу. Внимательный взгляд становится разочарованным, когда темная водолазка скрывает шею Юнги от посторонних глаз. Непонятно теперь, есть ли там чужие следы, нет ли. Хотя так даже лучше. Если бы были, то цунами ревности оставить было бы невозможно. — Ты надолго к нам? — поборов желание снять эту чертову водолазку прямо сейчас хоть силой, прокашлявшись, вновь начинает беседу Хэн, придерживая дверь в небольшой бар, как настоящий джентльмен. «Уже нет…», — мысленно отвечает омега, но заходит и осматривается. Повезло, что Хэн здесь не один, иначе бы байк, заглушенный минуту назад, нужно было бы заводить вновь. — Не знаю, не уверен, — вслух выдает Юн, проходя за один из свободных столов с одним стулом, надеясь, что так Хэн поймет, что его компания не обязательна. Но только омега садится, как слышит противный скрежет стула по полу. Не успел он глаза от столешницы поднять, как байкер, притянувший соседний стул, уже садится напротив, будто и не замечая, что в дуэт «Юнги — одиночество» он не вписывается. Об открытой бутылке пива альфа и вовсе забыл. Он вообще обо всем забывал, когда Юнги был рядом. На самом деле, Хэн был куда проницательнее и умнее, чем казалось на первый взгляд. Стоило заметить потухший вид и серость в лице омеги, как паззл тут же сложился в целостную картину: они или поругались, или, что ещё лучше, расстались. А не это ли шанс завоевать сердце того, кто так нравится? И пусть, что они родственные души. Цветной мир вовсе не означает, что в сердце мгновенно поселяется любовь и вытесняет все остальное, включая прошлое и настоящее. Да и, если уж на то пошло, ссоры между родственными душами случались в крайних случаях, так не звоночек ли это, что действительно ещё не все потеряно, и Юнги еще может принадлежать другому? — Я все забываю, — беря салфетку и складывая её треугольником, рассматривая бумажные края, подаёт голос Юнги, — кем ты работаешь? То по сменам ходил, сейчас вот только днём… — омега делает все, чтобы тон его не звучал обвинительно или разочарованно, хотя в какой-то степени он действительно обвинял Хэна в том, что он здесь. И когда это началось? Совсем недавно они с этим альфой были не разлей вода. — В автосалоне. Ну, сначала я просто механиком был, а теперь старшим механиком сделали, — горделиво, но без какого-то пафоса хвастается альфа, у которого были золотые руки, росшие из плеч. Разбирался Хэн не только в машинах и байках, но и в технике, электричестве. Мог даже кран подкрутить в ванной, если что вдруг понадобится. Трудолюбивый, порой не к месту дерзкий, дружелюбный и открытый, Хэн был полной противоположностью Хосока. Но главное их отличие было в другом: Хэн в Юнги видел нечто прекрасное, некий цветок с нежными лепестками, который нужно оберегать, любить, кутать в одеяло из страсти. Когда они еще катались вдвоем, альфе показалось, что у него даже есть шанс заполучить такого омегу себе в мужья! Они сходили на какой-то фильм, правда, Юн расценил это, как дружеский жест. Но ведь всего можно добиться, если сильно захотеть. Главное, не оплошать и шанс не упустить. — Старший механик… Так я могу поздравить? — Юнги отрывает все же взгляд от салфетки, откладывая её в сторону. Вот смотрел бы так Хосок, как смотрит Хэн… Память услужливо подкидывает глаза Хо, в которых плескались в ту ночь агрессия и ненависть. Юн и сам понимал, что цветной мир вовсе не гарантия счастья. И на собственном примере убедился в этом, когда Чон сначала чуть не ударил, а потом исчез, пропал без вести, будто наигрался и бросил. — Да! И предлагаю выпить по пиву, — жестом Хэн показывает бармену, тоже местному, что за этим столиком хотят выпить. — А где… Этот, твой? Забыл, как зовут, — вид видом, а убедиться было нужно, что с тем идиотом что-то случилось. — На работе, — слишком быстро и слишком резко раздается ответ, и Юнги вновь опускает глаза на салфетку. С минуту оба молчат. Хэн — потому что думает, как вырулить, а Юнги — потому что решается уйти. И вот когда омега уже встает из-за стола, порываясь к выходу, бармен подносит пиво, сталкиваясь с Мином и не давая будто выйти. Не ожидая столкновения, пребывая где-то в прострации, Юн садится медленно обратно, словно не понимая, что произошло. — Ты… чего это? Ты как вообще доехал? — теперь Хэна занимает не пиво и даже не шанс на отношения, а состояние омеги. Таким растерянным, убитым его не видел никто и никогда. Вся броня нормальности, все враки про то, что дела замечательно, превратились в пыль и сдулись под одним простым вопросом. А ведь прошел только день разлуки… — Я не помню, — копается в памяти Юнги, но ничего вычленить не может. Пальцы у висков… Когда это было? Сегодня или вчера? Собака, что вдруг выбежала на трассу и чудом не попала под колеса — тоже вчера? Или сегодня, сейчас? Или этого не было? Когда Юн заходил в бар, он ясно все помнил. Или это было иллюзией? — О-о-о… дружок, давай-ка я отвезу тебя домой сам. И никакого пива, — альфа качает головой, не веря собственным глазам. За нежностью и заботой к Юнги кроется ненависть к Хосоку, который своим поведением довел до такого. Это еще хорошо, что Хэн додумался с порога спросить про того альфу, иначе бы вкупе с алкоголем вообще непонятно бы что вышло. Пиво позабыто и брошено на произвол судьбы там, в баре. Но сейчас альфа куда счастливее и пьянее, потому что Юнги обнимает его крепко, прижимаясь ближе. Если бы не шум ветра и двигателя, то омега мог бы услышать, как громко и часто бьется чужое сердце. Если бы не шлем, то мог бы увидеть, как горят глаза и как пылают румянцем щеки. Даже через перчатки альфа чувствует, как потеют его руки от волнения. Ей-богу, как школьник… Заворачивая к дому Юна, тормозя у подъезда, Хэн снимает шлем, осматривая фасад, запоминая каждую деталь, каждую цифру номера. — Спасибо, — слезает Юнги, снимая следом шлем и отдавая его альфе, — я… устал, видимо, очень. Ещё раз спасибо, что подвез. — Рад был помочь, — голос Хэна подпрыгнул куда-то вверх, и альфе пришлось прокашляться вновь, — за свой байк не переживай. Я загоню его в гараж, заберешь позже, когда придешь в норму. Юнги кивает, протягивая руку альфе, чтобы пожать и попрощаться. Однако даже понять омега ничего не успевает, как Хэн за эту самую руку притягивает к себе и коротко, жарко, жадно целует, сжимая запястье сильнее не из-за злости, а из-за волнения. Но поцелуй этот долго не длится, прерываясь звонкой пощечиной и гневным взглядом Юнги, вызволившим свою руку из плена и теперь встряхивавшим ею, пытаясь согнать боль. Красные следы от пальцев уже стали расцветать на нежной светлой коже. — Если ещё раз будет что-то подобное, Хэн, то больше ты меня не увидишь, — только и слышит альфа, успевая лишь проводить взглядом скрывающегося за дверью подъезда Юнги. — Стой… Я ведь… — оправдывается байкер перед пустотой. Вот же… — Блять, ну думал же еще, что рано… — ругается тихо альфа, заводя мотор. Пусть щека и горит, зато у Юнги такие мягкие губы… Хочется целовать их вечно, кусать их, после зализывать ранки, будто извиняясь. Хочется. Его всего хочется. Бесконечно сильно. Видимо, мозг решил, что приключений на сегодня достаточно. Омега почистил зубы несколько раз, проверил дыхание, даже в душе несколько раз помылся, а все для того, чтобы смыть с себя чужой запах. Нет, он не думал о том, что Чон внезапно нагрянет, просто самому не хотелось пахнуть как-то иначе, чем сандалом и морем. Странное желание, учитывая, как обладатель этого запаха поступил и продолжает поступать. Глупое сердце, зачем же ты кричишь громче, чем разум… Столько всего бурлило в душе, столько клокотало, а рассказать об этом было некому. Джин начнет жалеть и кудахтать, как заботливая наседка, Джун… тоже, вероятно, начнет с жалости. Да и какой смысл все рассказывать, если от сказанного ничего не изменится? Хосок не позвонит, не придет, не обнимет и не скажет, что вся та ночь была лишь сном, кошмаром. Физически омега отошел от той ситуации, но морально с каждой минутой было все хуже и хуже. Невероятно независимый, гордый Юнги осознавал, что, едва Хосок появится на пороге, бросится ему на шею, все-все прощая. И это понимание собственной слабости камнем тянуло на самое дно. — Нет. Нет, ты не сделаешь этого, потому что у тебя есть гордость, ты себя не на помойке нашел, — среди ночи, распахивая глаза и устремляя их в потолок, дает себе установку Юн. — Ты сильный, ты всегда был и будешь сильным. Он не придет. А если и придет, то не получит ничего. Все, поезд ушел, — и голос даже звучит твердо и уверенно, будто так действительно будет! Второй день дался несколько легче. Должно быть, полуночные установки сработали, и мозг возобладал над чувствами, заткнув их на какое-то время. Чудом Юнги даже сделал задание по переводу, а на занятиях получил за свою работу отличную оценку. Намджун бы гордился, узнай он об этом. Он бы, услышав в трубке подобное, незамедлительно ответил что-то типа: «De verdad? Has sacado una buena nota? Enhorabuena!».* И на душе стало бы так тепло… Но говорить об оценке омега не стал, порадовавшись за себя в одиночку. Похвалы преподавателя было вполне достаточно, чтобы ещё раз убедиться в том, что жизнь на Хосоке не закончилась. Третьи сутки вообще прошли превосходно. За весь день об альфе Юнги вспоминал всего лишь раз десять. В сравнении с предыдущими днями это — рекорд, причем очень даже приятный. Правда, номер Хосока по-прежнему был записан в телефоне, удалить его сил не хватало, но зато пальцы предательски уже не замирали. Просто что-то постоянно отвлекало от того, чтобы нажать на «удалить контакт». Постепенно запах альфы выветривался и с куртки, и из шкафа, стирая последние воспоминания о том, что все это действительно происходило. Становилось легче, хоть и было все еще безмерно тяжело свыкнуться со всем этим. Юн и не думал о том, чтобы начинать какие-то новые отношения, особенно начинать их с Хэном. Он мог быть самым лучшим альфой на земле, умелым, красивым и умным, только вот душа к нему не лежала абсолютно. Да и… начать новые отношения — поставить окончательный крест на старых. Хотя… разве ничего не кончено? Юнги выругался про себя уже раз пять. Как-то неожиданно хлеб и молоко превратились в два громадных пакета, оставляющих на пальцах белые следы, впиваясь в кожу. Запястье правой руки, которое так некстати схватил Хэн, сияло красно-фиолетовым браслетом, скрытым от глаз окружающих кожаной курткой. Хотя омега и приложил лёд, нежная кожа, не привыкшая к такому обращению, все равно устроила бунт. Где-то на половине пути захотелось все бросить и заказать такси. Но телефон был в кармане, и достать его было можно только в том случае, если отпустить пакеты. Каждый метр Юн уговаривал себя, что сейчас точно достанет телефон, проходил это расстояние и уговаривал себя вновь. Не жалко было денег на такси или доставку, просто боль в руках здорово отвлекала от той боли, что еще ныла в груди. Омега настолько погружен в свои пакеты и мысли, что не сразу понимает, почему вдруг так жарко становится, почему сердце резко набирает темп и бьется так часто где-то в горле. Мольбы донести пакеты сменяются на мольбы, чтобы это был не Хосок. Но голос его, его лицо, его волосы, его куртка. Все, мать его, его. Титанические усилия прилагает Юнги, чтобы пройти мимо. Еще больше усилий требуется, чтобы не обернуться на зов, пока ключи то и дело выскальзывают из пальцев в кармане. Лишь чудом не говорит Юн «отдай», когда понимает, что один пакет альфа всё-таки похитил. Ну и черт с ним, с тем пакетом. «Ты поступил правильно. Его больше нет для тебя, вот и не нужно… Правильно, все правильно…», — убеждает сам себя Мин, а в глазах неприятно щиплет. Но вместо того, чтобы обернуться и открыть двери, ринуться в объятия и прижаться близко-близко, он идет к лифту, нажимает кнопку нужного этажа и даже не смотрит в сторону двери подъезда, когда лифт закрывается медленно. «Правильно, ты поступил правильно…».***
Хосок стоит перед закрытой дверью, смутно надеясь на то, что ему откроют. Дверь же, массивная и тяжелая, похожая на занавес, будто издевается, говоря, что точно так же Юнги не пустит его и в свое сердце вновь. Альфа только делает несколько шагов в сторону, как слышит звук домофона. Надежда загорается огнем в его душе, но из дома выходит пожилая пара, держащаяся за руки. Старик-альфа придерживает дверь своему супругу, помогает переступить через порог и после, взяв под руку, ведет в сторону парка. Хосок провожает этих двоих взглядом, полным светлой зависти, а в сердце поселяются тоска и печаль. Он упустил уже однажды шанс на такую жизнь, упустил и во второй раз. Потерял… «Ну уж нет. Нет», — скидывает Чон меланхолию и заходит в подъезд, едва успев поймать дверь, что почти закрылась. Всего девять этажей по четыре квартиры. Он управится за час, если не раньше. Он найдет Юнги, поговорит с ним хоть через закрытую дверь. Уверенности у альфы действительно было не занимать. Первые три этажа, первые двенадцать квартир прошел он за десять минут, неся аккуратно и букет, и пакет. Ни малыш-омега с собачкой на руках, ни скряга-бета, ни взрослый альфа с пеной для бритья вокруг рта — никто почему-то не знал, на каком этаже живет парень с мятными волосами. На четвертом этаже тоже никто не видел. Усталость потихоньку начинала брать верх, а впереди ждало еще пять этажей. А если Юнги не откроет, увидев в глазок, кто хочет его видеть?.. Откинув сомнения, Хо направился дальше. Не потеряет он Юнги, нет. Шестой этаж тоже оказался пустым. Только на седьмом, у квартиры с номером 77, Хосок переводит дыхание. Не под этим ли номером он жил в отеле не так давно? Если здесь же живет Юн, то это совпадение просто невероятное… Звонить в дверь долго не пришлось. Шаги послышались почти сразу, и альфа решил отойти от глазка, чтобы Юн не понял сразу, кто пришел к нему в гости. По счастливой только случайности услышал омега дверной звонок — Джун должен был приехать и привезти пару книг по испанскому. Сначала один затвор, потом второй — дверь открывается, выпуская свежий воздух квартиры Юна, наполненный ароматами кондиционера для белья, какой-то выпечки, чистоты и им самим. Этот запах Хосок узнает уже из десятка других. Узнает по тому, как растекается по сердцу мёд влюбленности. Не заметив никого, Мин уже цокает и тянет дверь обратно, но тут из своего укрытия выходит альфа, придерживая сразу дверь ногой. Его розовые от рейда по этажам щеки, искусанные от волнения губы, слегка растрепанные темные волосы и капельки пота, выступавшие из-под них, говорили только о том, что Хосок действительно прошел все эти этажи, чтобы найти Юнги. И нашел. — Юнги, послушай, — сразу просит Чон, но омега силится закрыть дверь, не поднимая глаз выше чужих колен. — Я прошу тебя, дай мне… три минуты, — но дверь закрывается с новой силой, а никакого ответа Хо не получает. — Две! Две минуты, прошу… Омега отрывает взгляд от ног Хосока и переводит глаза на его лицо. Сколько же холода в этом взгляде… И сколько же боли и обиды скрывается за этим холодом. Ни цветы, ни пакет не интересуют Юнги. Если бы альфа явился раньше, возможно, это еще бы и сработало. Пока же Чон искал нужную квартиру, Юн даже смирился с тем, что половину своих продуктов потерял. — Минута. У тебя есть минута прежде, чем ты спустишься отсюда кубарем. И эта минута пошла, — голос Юнги под стать его взгляду — такой же холодный, даже ледяной. Возможно, он вообще пожалеет о том, что согласился выслушать. Но ведь за минуту много не наврешь, верно?.. — Юнги, я хотел сказать, что я… — из головы альфы предательски вылетели все слова. И только одна фраза, рефреном появлявшаяся и в самолете, и во время кастингов, и во время поисков, осталась сейчас целиком. — Юнги, ты очень нужен мне. Пожалуйста, дай мне шанс быть для тебя тем, кем я должен был быть с самого начала: твоей защитой, твоей опорой, твоим… — Нет. Если это все, то выход там же, где и вход, — прерывает все эти нежности Юнги, не веря ни единому слову. Вернее, убеждая себя в своем неверии. И все бы ничего, только голос его предательски дрожит, а в голове начинает шуметь. Взгляд цепляет цветы, такие красивые, руки Хосока, такие сильные… — Я прошу, послушай. Ты дал мне минуту, а сам перебиваешь, — возражает альфа, кусая губы в волнении вновь, — Юнги, ты очень нужен мне, потому что я влюблён в тебя. *Правда? Ты получил отличную оценку? Поздравляю! (исп.)