***
Омега цветов не принял. И в машину не сел, предпочитая дойти пешком домой, проветриться, все еще раз обдумать. Если Хосок и произвел на кого впечатление, то только на одногруппников Юна, которые думали, что он вообще-то по омегам. Ну или хотя бы по альфам-неформалам. Проигнорировал бесплатное такси с самым привлекательным таксистом Мин и во второй, и в третий раз. Лишь на четвертый день, когда Хосок приехал уже просто потому, что решил взять напором, омега вдруг открывает заднюю дверь и садится на сиденье. Вопрос, очевидный и открытый, застревает в горле, стоит альфе поднять глаза и взглянуть на Юна в зеркало заднего вида: блеск в глазах, слегка алые, словно после небольшой пробежки, щеки. Омега же лихорадочно пытается застегнуть рукава рубашки, закрывая след. В университете было жарко, да и там всем плевать друг на друга. Показываться же Хосоку в таком виде не хотелось. Охваченный игристым возбуждением, альфа не замечает этих быстрых движений пальцами. Он выиграл! Юнги-таки сел к нему в машину! Что может быть лучше, чем осознание, что тебе дают второй шанс? Только бы шанс этот не упустить, только бы не упустить… Большую часть пути едут они молча. Мин сзади листает свои тетради, но глаза его не видят даже букв, не то что строк или предложений. Все расплывается, складывается в причудливые узоры. Голова занята другим, далеко не испанским. Как можно вообще думать об учебе, когда пальцы Хосока, такие длинные и красивые, сжимают руль и легко стучат по нему на светофорах? Темные волосы, которые сзади омега видел довольно редко, блестят каким-то таинственно-синим светом, переливаясь под лучами солнца; ровная осанка добавляет стати и роста, хотя всего этого Хосоку и так не занимать. Юнги специально сел сзади, но не только из-за следа, оставленного Хэном. Если сесть рядом, то запах снова окутает с головой, губы снова заманят, как переливы эха манят путника дальше и дальше в лес. — Ты такой красивый, когда сосредоточен, — нарушает первым тишину альфа, который время от времени поглядывал на Юна через зеркало. Никогда он еще не видел, чтобы омега учился, но зрелище это завораживает. — Только тогда? — отрывая взгляд от тетради, с усмешкой отзывается Юнги, находя легко взгляд Хосока в том же зеркале и чувствуя, как сиденье становится ватным, а пол автомобиля уходит из-под ног. Глупое сердце гулко стучит в горле, губы пересыхают, и парню приходится облизнуть их быстро, снова утыкаясь в тетрадь, но в этот раз поднося её ближе к лицу. — И когда злишься тоже красивый, — отводит глаза Хо, усмехаясь тихо. В ином ответе своей родственной души он и не сомневался. Неужели это и называется любовь? Юн ничего не говорит, медленно выдыхая. Хорошо, что он додумался с самого начала использовать тетрадь как отвлекающий маневр и щит, иначе бы сейчас эту глупую улыбку было не скрыть. Вряд ли поступки альфы будут когда-либо забыты, но прощение он заслужить все же может. В конце концов, душа Юнги рвется к нему всеми своими силами, сколь бы ужасными ни были обстоятельства. И ничего с этим рвением поделать омега не может. Дорога занимает удивительно мало времени, и оба ловят себя на мысли, что вдвоем хочется побыть еще немного. Или много. Нарочно медленно паркуется Хосок, нарочно роняет тетради и неспешно их собирает Юнги. Как в замедленной съёмке выходят оба из автомобиля; омега кладет ручку в карман джинсов, отрывая взгляд от асфальта. Так много хочется сказать, столько им надо обсудить, обговорить! — Завтра будет выставка мотоциклов. Новые модели, все такое, — отшвырнув окурок ногой в сторону, прокашлявшись, Хосок подошел ближе. — Завтра в пять я заеду за тобой, думаю, тебе понравится. Когда прозвучало слово «выставка», к горлу Юнги подкатила тошнота, а разум насторожился. Неужели снова эти попытки сделать то, не знаю, что? Но реальность оказалась куда более интересной. Кажется, кто-то начал считаться с чужими увлечениями. — А если я завтра в пять занят? — омега лукавит. Он не занят и даже планов у него никаких нет, кроме приготовления ужина и небольшой уборки. Ничего такого, что нельзя было бы отложить ради Хосока и выставки. Однако нельзя сразу соглашаться, нельзя давать волю, прежде всего, себе. Нужно быть начеку, пресекать любые попытки манипуляций, безжалостно сняв розовые очки. — Тогда я помогу сделать тебе твои дела, а после мы поедем на выставку, — не задумавшись ни на миг, предлагает Хосок и получает несмелый кивок. Альфа делает шаг навстречу, оказывается совсем рядом. Головой он понимает, что может получить, но соблазн слишком велик, и Хосок наклоняется слегка, чтобы коснуться губ, но… Чувствует не мягкие губы Юнги, а прохладные пальцы, которыми омега остановил его. — До завтра, Хосок, — шепотом прощается Мин, уходя к подъезду. Чон не оборачивается, слыша пеликанье домофона. Что за мятная фурия? Был же рядом секунду назад! И губы были так близко… Но даже привкус пальцев, чуть солоноватый, прохладный, уже означал небольшое продвижение в лучшую сторону. Машина заводится с тихим рычанием. На панели высвечивается время — 16:43. До встречи с Чимином остается еще около часа, поэтому, не торопясь, Хосок выезжает домой, чтобы принять душ и переодеться. Перестраиваясь в ряду, он только сейчас задается вопросом, почему друг ничего не рассказал по телефону. Дурацкая фраза про не телефонный разговор только подлила масло в огонь интереса, поэтому фантазия выдавала один повод за другим, начиная от покупки собаки до свадьбы с Чонгуком, такой скорой.***
В тот злополучный вечер, когда Хосоку был вынесен приговор, Чимин ждал своего возлюбленного в нежно-персиковом, украшенным кружевом по краям шелковом халате на голое тело. Они с Чонгуком еще притирались друг к другу, ещё достаточно мало знали друг о друге, но желание восполнить эти пробелы было огромным с двух сторон. Особенно хорошо разговоры шли после секса в душе, когда, удовлетворенные и чистые, вдвоем они смотрели какой-то глупый фильм, совсем не вникая в его суть. Дверь тихо скрипнула, и омега вышел в коридор, уже желая обнять и утянуть в свой океан. Однако настроение своей родственной души Пак почувствовал сразу, поэтому запахнул халат сильнее; радость встречи и томительное возбуждение сменилось тревогой, ведь после посещения «Гаража» Чонгук никогда не возвращался таким хмурым. — Родной, что произошло? — осторожно, как кот, ступая мягкими лапами по полу, подступает Чимин к причине невеселого настроения. Омега подходит к Гуку, берет его за руки и мягко-мягко их сжимает, одаривая теплом, любовью, заботой и нежностью, обезоруживая сразу, с порога. Настрой Чонгука и правда был хуже некуда. Стоять между двух огней он ненавидел, а сейчас так и было: либо друг парня и парень, либо все остальные. Аргументы Хэна казались сначала притянутыми за уши, но упоминание следа на руке убедило байкеров и поселило зерно сомнения в душе Чонгука. Может, правда этот Хосок не такой уж и правильный? Может, всё в их отношениях с Юнги действительно не так гладко? Но тогда, перед заездом, Мин выглядел счастливым. И обнимал его альфа после так крепко и бережно, что… — Нам нужно поговорить, солнце. Не о нас, о твоем друге, — сразу рассеивает появляющуюся панику на лице омеги Чонгук, сжимая маленькие, трогательные руки в своих крепко, но не больно. — Причем очень серьезно поговорить. Сердце Чимина ушло в пятки, но вида он не подал. Надо, значит, поговорят. Чутье подсказывало, что в «Гараж» ездил Чонгук не просто так, что поведение Хосока вызвало ряд вопросов у прямолинейных байкеров, однако омега даже представить не мог, насколько все серьезно обернулось. Чонгук — острый взгляд, влажные от дождя пряди волос — садится за стол, складывая руки в замок и оставляя их на столешнице. Пак садится напротив, чувствуя себя в халате теперь несколько неуместно и даже неловко. Кто же мог подумать, что что-то пойдет не так? Обычно после встреч с друзьями Чон возвращался бодрым, полным сил и довольства. — Скажи, — голос альфы был тревожно тихим, — Хосок этот… вы три года дружите, да? — Да. Мы познакомились случайно на выставке, начали общаться на этой почве. И вот… три года уже, даже, кажется, чуть больше, — честно признается Чимин, ведь скрывать ему попросту нечего. Он доверял Чонгуку и знал, что тот не потребует прекратить общение — уверенность в себе не позволила бы ревновать ко всем подряд. — Расскажи мне о нем подробнее, — голос по-прежнему тихий, а в холодно-остром взгляде появились искорки надежды. На что только — непонятно. — Ну…— омега задумался. С чего бы начать? — Он совсем не такой, каким хочет казаться. На первый взгляд он зануда ужасный, но на деле это не так. Мы ходили с ним как-то в клуб, еще в самом начале, так я… мягко сказать, был удивлен, когда пиджак его полетел куда-то в толпу, а сам он ушёл в танцевальный отрыв… Он вообще отзывчивый, никогда в беде не бросит… Всегда помогает, причем во всем: уборка, покупки, фото, чтобы позлить бывшего… Да, с ним непросто порой, особенно после… особенно в последнее время было, но я не думаю, что кто-то вел бы себя мало-мальски иначе. К нему нужен подход, это да, но если этот подход найти, ты получаешь лучшего друга и советчика, советы которого удивительным образом подходят. Я говорил тебе про свои прошлые отношения, так вот… Хосок помог мне поставить все точки окончательно. Он не такой плохой, как может показаться… — А что по поводу агрессии? Или… злости? — Чонгук не сомневался, что что-то с рассказом Хэна не так. Это, если уж на то пошло, больше похоже на него самого, дикого порой и необузданного: сжать посильнее, газануть там, где не надо. Но Хосок такое впечатление точно не создавал. — Нет, это точно не про него! — тут же протестующе замотал головой Чимин, переставая теребить кружевные края халата. Задумчивость из голоса исчезла — в том, что на Юнги Чон не поднимет руку, омега был уверен. — Нет, Чонгук. Он даже в компании выпивших альф будет пытаться сначала уладить конфликт диалогом, только потом… если понадобится… Но насчет Юнги, если ты об этом… Боже, нет. Взгляд Чонгука становится еще мрачнее прежнего. А если любимый ошибается? Если под свитером на теле Юнги обнаружатся следы от сигарет? Хотя Хосок вроде не курит… Или курит? Какая вообще разница?! Шумный выдох, и альфа упирается костяшками сплетенных пальцев в переносицу. В чем же тут дело? «Если врет Хэн, то он очень крупно рискует, — начинает Чон с того, что знает наверняка. За подставу в их обществе карали жестоко. — Чимин вряд ли врет, по глазам это видно. Что тогда случилось между теми двумя?» Напрашивался лишь один вариант решения проблемы — разговор с глазу на глаз, но не с Юнги, а с Хосоком. Сложно, но возможно, особенно если позвонит и попросит о встрече Чимин. — Чонгук, что случилось? — вопрос омеги какое-то время остается без ответа, и Пак повторяет его, начиная переживать теперь не на шутку. — Многим не понравилось, как вел себя твой друг при знакомстве с нами, — спустя минуту подает голос Чон. — Но никто бы и не обратил внимание, если бы не его поведение касательно Юнги. Ты помнишь, он бросил его одного в ту ночь. Конечно, дело не наше — лезть в чужие отношения, но Хэн сказал, что видел Юнги недавно, и вид этот был удручающим, — Чонгук кружит вокруг корня проблемы, как акула вокруг жертвы. Только у акулы куда больше уверенности в своей правоте. — Ты ведь не поэтому спрашивал у меня, способен ли Хосок ударить Юнги, верно? — тихо уточняет Чимин, подвигаясь ближе и отнимая руки альфы ото лба, накрывая своими и медленно поглаживая. — Не поэтому, —деваться уже некуда. Насколько был привлекательным, красивым, умным Чимин, настолько же он был и проницательным. О Хэне омега не знал, поэтому, должно быть, паззл и не складывался. — Хэн сказал, что видел на руке Юнги след. Синяк со следами пальцев. Больше ведь причинить вред было некому… А если твой друг издевается над тем, кто нам очень дорог, то твоему другу… — Я понял, — прерывает пару Чим, бегая глазами по столу. Так вот в чем дело. Что ж, все еще хуже, чем он думал, пока Чонгук молчал. — Ну а… если это сделал не Хосок? — А кто? — Да тот же, кто сказал о синяке? Ты говорил, что он был близок с Юнги до того, как появился Хо. Возможно, они действительно поругались, а этот тип… воспользовался случаем и подставил того, кто не виноват… Ну, как минимум в том следе на запястье… Я думаю, тебе нужно поговорить с Хосоком лично. Если Хэн прав, то делай так, как знаешь, но если след на руке и все прочее сделал не Хо, то я не пущу тебя бить его просто потому, что так делают все. — Попросишь его дня через четыре подъехать к нам? — альфа кивает, сжимая руки Чимина ласково, согреваясь от них. — Попрошу, но почему через четыре? Разве до этого времени его не… — На следующей неделе заезд. Лезть до него в драку — плохая примета, да и готовиться все будут. У нас еще есть время все уладить, если Хосок действительно не виноват… — Почему не завтра? Или не сегодня? Еще ведь не слишком поздно…— очень не хотелось, чтобы Хосок получил от толпы байкеров. Какие бы истерики он не закатывал Чимину, омега все же дорожил этим человеком. — Потому что мы с тобой на три дня улетаем в Рим. Ты ведь говорил, что с завтрашнего дня там какой-то модный показ и все такое… Билеты я уже купил, да и время у нас есть. Кстати, я забыл сказать, что вылет завтра в восемь утра, — Чонгук знал, что эта новость должна бы обрадовать любимого. Деньги любезно предоставил отец, вернее, его бизнес, в который альфа скоро будет вхож. Правда, узнать о небольшом путешествии Чимин должен был не в такой обстановке и не в таком настроении, но лучше так, чем завтра в восемь в аэропорту. — Ты сумасшедший…— волнение за друга не дало в полной мере насладиться приближающимся шопингом и атмосферой показов, но улыбка, довольная и счастливая, пробилась даже через эти тучи переживаний. Дни в Риме пролетели как одна минута. Загорелые итальянцы, вкусный кофе, множество прекрасных людей вокруг, горячая, уверенная рука Чонгука, которую тот подавал всегда, когда нужно было выходить из такси или заходить куда-либо — Чимин был на седьмом небе от счастья, земли не чуя под ногами. Казалось, что все это — волшебный длинный сон, полный ярких красок, моря и морепродуктов, знаменитых моделей. Но в центре всего этого был он — Чонгук, загорелый под лучами щедрого солнца, расхаживающий и вечерами в солнечных очках. Даже в шортах и шлепанцах он выглядел так, будто вот-вот зайдет в кабинет директора и займет свое место. Жаркий, горячий, страстный, в Италии темперамент альфы раскрылся еще сильнее, и даже по прилёте домой воспоминания о ночах любви прямо на пляже вгоняли в легкое смущение. Дома же все было по-прежнему. Те же тяжелые двери, та же квартира, где люстры по-прежнему уступали место неоновым лентам, таким уместным особенно в спальне. Вваливаясь с кучей пакетов в коридор, альфа придерживает дверь для своей пары, бросая вещи на пол и вжимая Чимина после в стену, врываясь жадным поцелуем, от которого у омеги все затрепетало внутри, а между ног стало за секунды влажно и жарко. — Подожди, подо…— протестует Пак, но дальше одного слова не заходит, потому что от земли отрывают сильные, теперь бархатно-загорелые руки. При каждом шаге Чонгука омега слегка подпрыгивает на руках, поэтому Чон сжимает чужие бёдра и ягодицы крепче, чтобы ничего не мешало целоваться, долго и жадно, будто до этого они не целовались ни разу. — Стой, ну стой…— ощущая спиной холодную постель, возражает омега вновь, хотя уверенности в том, что его услышат, нет никакой. Всего лишь на мгновение подумал Чонгук, что партнер, возможно, не хочет секса сейчас. И этого мгновения хватило, чтобы отступить. «Нет» обозначало четкий отказ, и ничего больше. — Прости, малыш… — беря себя в руки, не решаясь поднять взгляд на глаза Чимина и устремляя его на плечи и ключицы омеги, шепчет Чон. — Нет, ты не о том думаешь. В одном из пакетов, что ты бросил в коридоре, есть кое-что крайне нужное и интересное, — с удивительной уверенностью поднимает голову альфы Чим за подбородок. — Помнишь, из того самого магазина, — шепчет он почти в губы и целует коротко, кусая за нижнюю и оттягивая её вниз зубами. С такой быстротой Чонгук вставал с кровати только на завтрак. Не прошло и полминуты, как альфа уже вернулся с пакетом, в котором что-то звякало. Что может быть лучше, чем приковать своего омегу розовыми наручниками в форме сердец к кровати и делать все, что тебе захочется? Ухмылка становится более явной, когда наручники освобождаются из плена пластика. Взгляд Чимина такой покорный, такой послушный, что, кажется, и наручники не нужны. Вот он манит пальчиком, а дальше… Однако, едва Чон подошел к постели, властным движением омега потянул его на себя, снова утягивая в поцелуй. Причем в такой, что разум затуманился, а дыхание вмиг подвело почти сразу, погружая в приятное забвение. Правда, довольный стон сменяется протестующим, когда на запястьях Чонгука смыкаются наручники. В мгновение ока глаза широко открываются, альфа дергается, но нет. Прикован он намертво. Как это вышло?! Он ведь в несколько раз больше и сильнее Чимина! И взгляд у омеги был такой… — Ах ты ж…— сглотнув, облизнув и без того влажные от поцелуя губы, усмехается Чон, пробуя высвободиться еще раз. — Ах я ж, — хитро повторяет Чимин, наклоняясь и проводя горячим кончиком языка по груди и соскам партнера, поднимая хищный, невероятно уверенный и решительный взгляд на любимого. Чонгук поджимает пальцы на ногах, выдыхая низкий, грудной стон. В который раз он благодарит высшие силы за то, что его омега именно такой — разный, но каждый раз настоящий. — Помнишь, что ты сказал мне там, в Риме? — опускаясь ниже и ниже языком, целуя каждый кубик пресса, Чимин расстегивает ремень джинсов ловкими, удивительно быстрыми пальцами. Его горячее дыхание касается кожи в самых неожиданных местах, вызывая волны мурашек и удовольствия. Мысли альфы, уже разбежавшиеся по разным углам, теперь неохотно собирались в кучу заново. — Н-нет…— признается честно Чон, и взгляд его, затуманенный пеленой желания, скользит по лицу омеги, стараясь найти хоть какую-то подсказку. Безуспешно. — Так ты не помнишь… — хитрости в голосе только добавляется, и ремень змеей скользит на пол, звонко ударяясь о паркет бляшкой. — А как же «если ты заставишь меня кончить от минета, я сделаю все, что угодно»? Или забы-ы-л? — тянет нежно, как искуситель, Чимин, поднимаясь быстро вверх и приближаясь к ушку альфы, — все, что угодно, помнишь? — вкрадчивый шепот его напоминает разряды тока, пущенного по венам. Чонгук уже ничего не помнит. И из-за шепота, и из-за руки омеги, которая так искусно обводит головку члена даже через плотные джинсы и белье под ними. Он беспомощно качает головой, признаваясь, что не помнит. Мысли окончательно покинули буйную голову. — Может, это потому, что ты тогда тоже был занят кое-чем другим? — голос омеги становится еще тише, а рука внизу расстегивает пуговицу и замок. — Я обязательно придумаю, как тебя проучить за твою память. Тебе повезло, что твой член не такой же короткий, как она. Невозможно поверить, что мягкий и послушный, заботливый, понимающий Пак Чимин и тот, кто сейчас усмехается, говоря такое, тот, кто поцелуями-укусами следует от груди к низу живота, тот, чьи руки так легко и уверенно стягивают джинсы вместе с бельем, — один и тот же человек. Как это удается? Как можно так быстро менять роли? Как можно быть таким идеальным? «Мне достался омега из анекдота про идеального мужа… — вспыхивает вдруг мысль, единственная и верная, в голове Чонгука. — Прекрасный друг, идеальный любовник, повар… или кто там еще… блять…» Последние шансы на мышление испарились, потому что те самые губы, пухлые и красивые, всегда увлажненные, соблазнительные, те самые, что целовал Чон минут пять назад, теперь обхватили головку члена плотным кольцом, двигаясь все дальше и дальше, ближе и ближе к основанию. На секунду Чонгук испугался, что его любимый подавится, но ничего такого не последовало. Хватило совсем немного времени, чтобы член оказался глубоко в горле. Но не это даже возбуждало, не это доводило до экстаза, а то, как смотрел в этот миг Чимин на альфу: столько любви, нежности, какой-то трепетной заботы, смешанных со страстью, похотью не видел Чонгук еще ни в одном партнере. Идеальный, ему достался идеальный омега… Оглаживая внутреннюю сторону бедер альфы, касаясь язычком основания и слегка щекоча натянувшуюся кожу, не выпуская член изо рта, Чимин действительно не отводил своего взгляда от глаз Чонгука. Лишь когда рвотный рефлекс начал брать свое, омега медленно слез с члена, целуя теперь его по всей длине, давая себе передышку, но не давая её альфе. Ловкие пальцы скользнули к губам, собирая слюну, а после — к мошонке, выбивая новую порцию сдавленных, рваных стонов. Рядом с Чимином нельзя было быть злым или недовольным просто потому, что причины дурного настроения он находил и быстро устранял, если они зависели от него. Вот как можно думать о том, что сказать Хосоку и как, когда член, упираясь во внутреннюю сторону щеки, выпирает, будто это леденец? Пальцы творят что-то невероятное, а когда к ним добавляется еще и язык, кончик которого щекочет яйца так быстро, будто это не Чимин минет делает, а кот сметану лижет, возбуждение окончательно захлестывает с головой. Как же хочется сжать светлые волосы у корней, надавить на голову сильнее, заставляя брать глубже и глубже, но наручники этому желанию исполниться не дают, создавая своеобразную пытку, тонуть в которой Чонгук готов хоть целую вечность… Хосок поднимается к назначенному времени на нужный этаж, надавливая на звонок. Едва получив адрес, альфа понимает, что Чимин позвал его на квартиру к своей паре, а потому мысли о свадьбе укореняются. Но почему тогда голос омеги был невеселым? Двери отворяет лично Чонгук, сухо здороваясь и пропуская гостя в дом. На его руках еще виднелись нежно-розовые следы от наручников, но объяснять, в чем дело, Гук и не думал. Чимин — взлохмаченные волосы, яркий огонь в глазах, слегка опухшие губы — появился сразу за спиной своего альфы, здороваясь первым, словно чувствуя вину, что вообще позвал сюда Хосока. Сразу по запаху, по настроению, еще витавшим в квартире, Хо понимает, что едва не стал свидетелем пикантного занятия. Против Чонгука он ничего не имел, да и Чим, если он счастлив, пусть делает, что хочет. А судя по глазам, омега очень даже счастлив. — Привет, — пожимает руку, протянутую альфой, Хосок в ответ, разуваясь. — Так что случилось? — Проходи, поговорить надо, — коротко, уклончиво отвечает Чонгук, скрываясь за дверью кухни. Чимин не идет следом, и Хо понимает, что в разговоре омега учувствовать не будет. И от этого мысли о свадьбе куда-то улетучиваются. Зачем тогда? И почему не телефонный разговор? Провожая взглядом Чима, который ушел предусмотрительно в зал, чтобы не мешать, Хосок проходит в кухню, садясь по приглашению альфы за стол. — Я не буду тянуть твое и свое время, Хосок. Задам тебе всего два вопроса, на один из которых ты можешь не отвечать, потому что это ваше с Юнги личное дело, — рядом с другими людьми Гук вовсе не такой мягкий и нежный, как с Чимином. Он привык вести дела сухо и быстро, говорить чётко и по делу. — Ну, попробуй, — подвигает стул ближе к столу Хо, прокашливаясь. К разговору о Юнги он готов не был. Да и что говорить? Опять «гоп», чтобы все потерять? — Итак, мой первый вопрос: ссорился ли ты с Юнги в последнее время? Хосок склоняет голову набок, рассматривая красивое, даже какое-то детское лицо Чонгука. И татуировки на руках с этим образом совсем не вязались. — Какой второй вопрос? — впускать этого чужака в их с Юном личную жизнь альфа не желал. К тому же, не отвечать на первый вопрос было можно. — Второй вопрос: ты его бил? Если до этого вопроса Хосок выглядел лишь слегка напряженным, то после глаза его стали непроницаемо строгими, будто он вновь ведет отбор на кастинге. Какого черта Чонгук вообще лезет туда, куда не следует? Еще и Чимин этому потакает. — Это разве твое дело? — даже голос изменился под стать взгляду. Еще всякие малолетки не совали свой длинный нос в личные дела и личную жизнь. — Может, я и не одобряю его увлечения и сомнительных компаний вроде тебя, но бить его я бы не стал. Ровно как и делать ему больно. А теперь, если это всё, то позволь спросить, какого чёрта ты устроил этот допрос? — Потому что кое-кто сказал, что видел на руке Юнги следы от пальцев. Причем, как сказал этот человек, это твои следы, Хосок, — спокойно, вполне понимая реакцию на такие вопросы, произносит Чонгук, скользя по лицу альфы неожиданно мягким взглядом. — И теперь та компания, которую ты не одобряешь, решила постоять за одного из нас. — В каком смысле? — вопрос прозвучал слишком резко. Хосок быстро закипал, когда дело касалось отношений. И этот раз исключением не стал. — В прямом. Сломать тебе руку или ногу. Или руки. Или ноги. Разбить нос, переломать ребра — что угодно, только отвадить тебя от Юнги. Причем всем плевать, что он твоя родственная душа. Я не сумею доказать, что это были не твои следы, я не могу сказать и тебе, чьи это, хотя догадываюсь, но я могу… — Чьи? — злость, что закипала внутри, выдавала только напряженная челюсть. Вот почему копошился Юнги на заднем сидении. Вот почему в такую жару тащил пакеты из магазина в свитере. И он молчал… — Я не могу тебе сказать, потому что не хочу врать или наговаривать. Я тебя предупредил, будь осторожен и оглядывайся почаще. Я постараюсь предо… — Чьи это следы? — по слогам, сквозь зубы от ревности, задает вопрос Хосок, не желая слушать. Что может сделать несчастная кучка испачканных в мазуте ротозеев? Куда важнее было то, что его омегу кто-то обидел, а Хо и знать об этом не знает. — Догадайся. Чимин говорил, ты умный, — по-прежнему спокойно отвечает Чонгук, откидываясь на спинку стула. Легкая усмешка касается губ, но в душе совсем не смешно. Выходит, что Хэн действительно соврал, подставил Хосока. Но как он тогда умудрился оставить этот след? Мозг альфы заработал, как механизм — чётко, быстро, тихо шурша шестеренками. Хэн. Его липкий взгляд, его разочарованно-злое лицо, его ревность в голосе. Одна лишь мысль о том, что за эти три дня могло случиться с Юнги, заставила встать резко из-за стола. — Мне пора. Мне нужно поговорить с ним. Прямо сейчас. — Надеюсь, ты про Юнги. Странно, что ты сам не заметил… — Чонгук понимает и ответ на свой первый вопрос — если бы они не поссорились, Хосок бы заметил след как минимум. Услышав, как хлопнула входная дверь, Чимин осторожно выглядывает из зала. По виду Чонгука вообще было сложно что-либо понять, но едва заметили большие карие глаза омегу, как лицо Гука тут же смягчилось. — Иди ко мне, — зовет он ласково, хлопая по своим коленям. — Мне столько нужно тебе рассказать… Чонгук ошибся лишь раз. Хэн действительно сам оставил след на запястье Юнги и всем нагло наврал, подменив факты и выстроив их в нужном себе порядке. С Хосоком Юн и правда поссорился, поэтому и проделки Хэна остались незамеченными. Так в чем же ошибся этот умный, такой же проницательный, как и его пара, Чонгук? Только в том, что перед заездом никто драку устраивать не будет.***
В тот вечер к Юнги Хосок так и не доехал. Как удивительно, ведь в голове альфа даже составил целую речь о том, как он узнал о Хэне и его выходке! Возможно, впервые в жизни он решил не выдумывать и рассказать правду, но этому событию сбыться было не суждено. Ещё на светофоре заметил Чон странную компанию из байкеров. Кучкуясь, они проскочили на красный и скрылись за поворотом, поэтому подозрения, зародившиеся в душе, отпали. Хосоку ведь в другую сторону, так и чего переживать? Не станет же всерьез кучка байкеров человеку ноги ломать за то, в чем он не виноват? И вообще ломать? Чонгук напридумывал всякого, как впечатлительный подросток, настращал, еще и в свой бред заставил поверить. — Успокойся, ничего такого не будет, — сказал альфа сам себе строго, поворачивая на светофоре в нужную сторону. Как и ожидалось, ни одного байкера. Дорога уже близилась к концу. Удивительно, но даже пробок сегодня почти не было. Хосок уже думал над тем, как быстрее будет подняться — на лифте или по лестнице –, как дорогу пустынную, без асфальта, дорогу переулка перегородил байк. За ним второй и третий. Пришлось затормозить. Гадкое предчувствие снова кольнуло сердце, но Хосок отмел его, как и все до этого. Не бывает такого в жизни! Только в фильмах ведь. Что за глупости про «один за всех»? Однако то, что для альфы было глупостью, для других было смыслом жизни. Чонгук, предупреждая, понятия не имел, что и его обошли стороной. Хэн осторожно науськивал всех подряд, убеждал в том, что Гук на стороне Хосока просто потому, что этот Хосок как-то связан с Чимином. С одной стороны, это было правдой, а другую сторону толпе знать и не нужно. Правда, перед заездом действительно не все решились участвовать в драке, но и той кучи, приехавшей сейчас в этот переулок, было достаточно для того, чтобы избить и отправить в больницу, если не на тот свет. Моторы машины и байков глушатся почти одновременно. Хосок выходит из авто, а байкеры снимают шлемы. Каждый из них абсолютно уверен в своей правоте. — Ну привет, — хриплый голос одного альфы, блондина с карими глазами, нарушает повисшую тишину. — Как думаешь, для чего мы здесь собрались? — Думай, пока есть возможность! — вставил свои пять копеек другой парень, стоящий позади. Вид у него был такой, будто он уже свернул шею нескольким людям и теперь пришел по душу Хосока. — Да чего с этим уродом разговаривать?! Бей ублюдка! — взревел осипшим басом тот, что стоял посередине. Этот голос, противный, прокуренный, сиплый, был последним, что запомнил Чон. Едва он поднял руки перед собой в примирительном жесте, только разомкнул губы, чтобы высказать свою позицию, как эта толпа, захваченная адреналином, ведомая алкоголем и травой, навалилась грузом, придавливая к земле. Боль. Пыль. Удар за ударом. Хосок не был к этому готов. Если поначалу он ещё пытался скинуть с себя чье-то тело, которое тут же заменялось другим, то хватило пары минут, чтобы осознать, что это бесполезно. Кулаки байкеров утопали в мягких тканях лица, пачкались в рубиновой, горячей, как молоко, крови. Хруст носа, только подзадорил компанию, накуренное коллективное сознание подсказало, что уже можно двигаться ниже. — Будешь знать, как руки свои распускать! — рявкнув злобно, блондин надавливает каблуком ботинка на пальцы правой руки, беспощадно ломая их. Очередной крик, животный и дикий, вырвавшийся из самой груди, тут же прервался ударами ботинок по ребрам. Не было возможности встать, не было шансов даже сжаться. С завидной силой, захваченные насилием, били альфы по животу, бокам и спине. Свистом они запаляли друг друга снова и снова, неизвестно, сколько бы это продлилось, если бы в пылу ударов один из них не вмазал ботинком в голову с силой. Хриплые стоны тут же затихли, а тело обмякло окончательно. — Э, ты чё. Ты чё натворил?! — первым очнулся от ударов тот, что призвал к бою. — Валим! Валим быстрее! — осознав следом, что они натворили, приказал блондин. Пара минут — рядом ни одного байка. Только машина Хосока, вытоптанная земля и сам альфа, от удара в голову потерявший сознание. Кровь стекала по лицу из носа, бровей и губ, капала на землю глухими каплями и пачкалась в пыль. О чем думал Чон до того, как свет померк в заплывших глазах? О том, что он так и не отведет Юнги на выставку.***
— Хэн! Хэн! Альфа отрывает глаза от разговорника испанского. Его желанию впечатлить Юнги не было предела; он спал и видел, как поразит Мина своими познаниями. Ледяное спокойствие, ужасающая безмятежность, с которой встретил компанию Хэн, поразила всех, включая парня-машину-для-убийств. Но еще больше и неприятнее было удивление, когда с тем же спокойствием, положив аккуратно закладку в книгу, Хэн встал, отряхнул майку от невидимой пыли и произнес: — Bien hecho. Ahora tenemos que limpiar lo que nos toca, — но, заметив недоуменные, полные испуга лица, тут же добавил. — Что по-испански значит, что нужно убрать за собой.***
Намджун, собираясь в этот раз забрать книги у Юнги, целует мужа в плечо, проводя носом по молочной коже, вдыхая запах, сравнимый разве что с запахом дома и уюта. — Я скоро, обещаю. Ты и соскучиться не успеешь. — Я уже скучаю, — с лёгкой улыбкой воркует Джин, оборачиваясь и ловя губы альфы своими, мягко, нежно целуя. — Беги, иначе я тебя не отпущу… — Засекай двадцать минут, родной! Я уже совсем скоро буду дома, — чмокает Джина в щеку мужчина, выходя из квартиры. Дорога до дома Юнги и правда не занимала много времени. Сокджин прикрыл за супругом дверь, вздыхая. Прошло уже несколько лет со дня их свадьбы, а чувства день ото дня только сильнее, вопреки прогнозам и дурацким книгам про любовь и три года. Привычный маршрут почти не требовал усиленного внимания, и Намджун вел, скорее, машинально. В мыслях его был недавний разговор с Джином о детях, к которым готовились оба, и ближайшую течку они собирались провести, не задумываясь над тем, как сдерживать себя. Совсем скоро в их семье будет прибавление, совсем скоро они станут еще более счастливыми, чем сейчас, совсем скоро… — Это еще что…— надавливая на тормоза, Намджун чудом не врезается в машину, брошенную прямо посередине этой пыльной дороги. — Ну проедь же ты дальше, ну чуть дальше, ну там уже дома, парковки… Альфа выходит из автомобиля, делает пару шагов и останавливается. Секунда — Джун кидается к телу, сразу нащупывая пульс. Слабый-слабый, едва различимый, но пульс был. Это уже радовало. Вызывая одной рукой скорую, Ким ощупывает карманы в поисках паспорта. — Алло, да. Здесь человек, он без сознания, пульс есть. Его избили, — даже в этой ситуации нельзя давать волю эмоциям, поэтому голос Джуна громкий, но не истеричный. — Имени я не знаю. Нет, это не мой знакомый. Я нашел его случайно. Параллельные поиски паспорта по карманам результата не принесли. Только сейчас Джун додумался заглянуть в машину, где должны быть права и страховка. — Да, я подожду. Адрес… Кладя трубку, Намджун зажмурился, стряхивая с себя склизкий призрак узнавания. В распухшем носу, в кровавых губах, в глазах, залитых лилово-сине-красными синяками смутно угадывалось знакомое по фотографиям, которые показывал мельком Юнги, лицо. Машина оказалась открыта. Поискав в нескольких очевидных местах, альфа находит водительское удостоверение, глаза цепляют фамилию и имя. — Только не это… — выдыхает Джун, кусая теперь губы. Лицо его, пусть и смутно узнаваемо, имя и фамилия его, рост подходит. Альфа еще раз заглядывает в машину, втягивая носом запах. Медовые нотки явно принадлежат Юнги. Все сходится… Дрожащими уже пальцами Намджун набирает номер мужа. Тот берет сразу, и голос его радостный и счастливый. — Ты уже едешь домой? Давай скорее, я так жду! — Джин, тут дело такое… Я нашел Хосока, — Джун старается говорить спокойно, но чуткий слух омеги улавливает все ноты волнений. — Что случилось? Где? У Юнги? — Его кто-то избил, он лежит без сознания. Я вызвал скорую, поеду с ним в больницу. Позвони Юнги, постарайся все мягко объяснить. — Это точно он? Ты уверен? — в трубке слышно, как Сокджин встает, выходит в коридор и ищет ключи. — Водительское на его имя, лицо, хоть и сильно избито, тоже его. Это он, Джин… Скорая забирает тело сразу, полицейские, поняв, что от Намджуна они добьются только того, что и так понятно, отпускают его вместе с врачами в больницу, отгоняют машину на парковку. Джин быстро на такси приезжает к дому Юнги, поднимается на лифте и звонит в дверь. Мин открывает почти сразу, удивленно отступая. Взволнованное лицо, тревожный взгляд, бледные губы — таким Сокджин был только в минуты переживаний. — Джин? Что случилось? Где Намджун? — переборов страх, что диким зверем полоснул когтями по сердцу, спрашивает омега. — Юнги, тут такое дело…***
Байкеры приехали на пустое место. Только вытоптанная земля со следами крови и двумя полосами от автомобилей. Больше — ничего. — Блять…— шипит Хэн, трогая кровь на земле. — Нельзя было его бросать тут! Где он теперь, а?! — Стой-стой-стой, ты чего на нас орёшь? И вообще, какого чёрта ты не поехал с нами? — разлад начинает блондин с карими глазами. — Во-во, ты хули не поехал с нами?! Больше всех орал, что надо его проучить, а как что, жопу в кусты? — Успокойтесь. Я не поехал, потому что решал вопросы с полицией по поводу заездов, — прерывает их Хэн грубо, хотя у полиции вопрос был только в денежном эквиваленте. И «решение» это заняло минуты три. — И чё делать теперь… — потирая затылок, тихим басом задает один из байкеров вопрос, который немым укором повис в воздухе. — Хотел бы я знать ответ на этот вопрос... — поднося пальцы, перепачканные в крови и пыли к губам, едва различимо шепчет Хэн.