С наступлением рассвета светлее не стало. Тяжелые, приземистые, кучерявые тучи нависли над городом с новой силой, грозясь затопить улицы и станции метро. Свёрнутая шея, переломанные руки и ноги, трещина на шлеме и крутящиеся колёса байка, оставленного навеки без хозяина — всё это представало перед глазами, едва Юнги закрывал их. Вой сирен стих, голосов и музыки не было слышно, но в голове шумело так невыносимо, что омега закрыл уши руками, садясь на корточки перед своим мотоциклом и зажмуриваясь, стараясь отогнать от себя образы, звуки, любые ощущения. Где-то в глубине души Юн понимал, что виной всему — хвастовство Хэна, его привычка вечно играть на публику, его безрассудство. Понимал, но ничего не мог поделать с одной ядовитой мыслью, червём точившей и без того израненные чувства.
«Если бы я не поехал за ним, он бы не обернулся и не слетел бы в обрыв, он был бы жив», — едкая, как хлорка, вонючая, как бензин, вина разъедала изнутри.
Холодный ветер завывал в верхушках деревьев, словно отпевая мессу. Вдалеке прогремел очередной раскат грома, от которого земля под ногами покорно загудела. Не заставила себя ждать и ярчайшая, длинная молния, ударившая где-то совсем рядом, почти над головой.
— А Хосоку я что скажу…— голос Юнги дрожит.
Когда-то давно, когда Юн еще был ребенком, дедушка по отцовской линии сказал, что от него одни несчастья. Повод был пустяковым: ровно в день приезда внука у старого альфы сломался автомобиль. Малыш-омега тогда страшно обиделся, не приезжал к дедушке почти год, родители же убеждали сына в том, что старик сказал это сгоряча. Теперь, будучи уже взрослым парнем, Юнги вновь вспомнил те слова, и злость на себя усилилась в разы. А что, если дедушка был прав? Ведь Хосок спокойно жил в своем микромире, поймал шаткую гармонию и как-то существовал, а омега все испортил. Если бы Хо не связался с ним, не поехал тогда в «Гараж», не проболтался, он не напился бы, не наговорил гадостей и не вел бы себя так ужасно. Почему нельзя все вернуть? Отмотать время назад и не пойти в тот злосчастный кинотеатр? Почему…
Омега не знал и знать не мог о том, что сделал жизнь Хосока настоящей, полной чувств и эмоций. Не знал, что той поездкой на гонку уберег себя от продуманных манипуляций. В голове Юнги не было даже тени светлой мысли; все пространство черепной коробки занимали вина и злость, непроглядные, дремучие, топкие. Грузные капли дождя, упавшие на волосы, словно прибили Юнги ближе к земле, вгоняя в неё, как в гроб. Не успел омега понять, что начался ливень, как под ногами потекли целые реки из грязи и ледяной воды, шумно журча и сметая на своем пути небольшие камни. Видимо, больше теплых солнечных дней не будет до самой весны.
Лишь обещание, данное Хосоку, не позволило окончательно погрузиться в самокопание и самобичевание. Мысли скакали беспорядочно, играя в чехарду, ударялись о череп и доставляли этим такую головную боль, что омега с трудом доехал домой, чудом не попав в аварию на мосту. От былого куража, лихачества и дикого безрассудства не осталось и следа. Суеверный страх смерти опутал не только разум, но и все тело Юнги, который даже на поворотах теперь притормаживал, входя в них с особенной боязнью. К концу пути, когда многоэтажный родной дом уже виднелся на горизонте, омега так выдохся от поездки, что еле закатил байк в гараж. Впервые дорога не принесла радости, впервые потребовала столько сил. Снимая перчатки, Юн с удивлением замечает, как сильно болят его руки, как белеют кончики пальцев. Неужели он сжимал руль с таким упорством? Никогда раньше такого не было.
Открывая двери квартиры, омега сразу чувствует родной запах, однако от пустоты внутри это никак не спасает. Проходя в дом, Юнги закрывается на ключ и оседает спиной к двери на пол, пряча лицо в ладонях и молча прикрывая глаза. Все воспоминания такие яркие: рев моторов раздается над самыми ушами, грязь летит в стекло шлема, мешая обзору, Хэн оборачивается, и омега готов поклясться, что чувствовал, как мужчина усмехается. А усмехался ли альфа, когда падал? Или в его глазах навсегда застыл ужас?
Пальцы Юнги скользят в волосы и сжимают их у корней до болезненного пощипывания в носу. Надо было подождать, пока Хосок выйдет из больницы, надо было обратиться в полицию, надо было вообще не соваться туда и сидеть смирно. Надо было, но омега этого не сделал, теперь расплачиваясь за взбалмошность, за глупость, за вспыльчивость. Нет смысла отрицать, что Хэн поступил неправильно, как психопат, подослав байкеров избить Хосока. Но не может отрицать Юнги также и то, что рядом с Хэном он провел один из лучших периодов своей жизни. Гонки, прогулки, ночные разговоры за пивом или соком, ремонт байков, шутки, понятные только им двоим — нельзя так просто взять и выкинуть это из головы, перечеркнуть. Нельзя, и Юн не мог. Догадывался ли Мин, что нравился Хэну? Да, этого бы не заметил только слепой дурачок. Но омега и понятия не имел, насколько сильно.
Слова дедушки вновь вспылили в памяти. Не приди тогда Юнги в «Гараж», Хэн бы не влюбился, не полез во все это дерьмо и не разбился бы сейчас. От омеги одни беды, одно горе. Как он будет смотреть в глаза Суёну? А Чонгуку? Всем остальным? Лучше сбежать, спрятаться, прослыть трусом, но не появляться перед этими людьми. А Хосок… ему вообще нельзя волноваться сейчас, а Юнги только и делает, что все портит. Что он ему скажет?..
— Почему я такой идиот… — беспомощно поджимая под себя ноги, омега кусает с силой губы, вымещая моральную боль на физическую. Слезы вновь застывают в глазах, бесшумно падая на паркет и глухо разбиваясь на соленые брызги.
Исчезнуть бы из этой жизни, чтобы больше не было смертей, не было избиений и разочарований. Молча, тихо, навсегда.
Юнги боялся думать о том, как будут смотреть на него Чонгук и Чимин. Боялся осуждающих взглядов тех, кто был его семьей, кто знал Хэна и кто дружил с ним. Омега понимал, что только он виноват в том, что произошло: он сунулся, он полез, он заставил Суёна уйти с трассы, он подставил его, уехав. Не было бы Юнги, не было бы хвастовства альфы, все бы было хорошо. Было бы. Увы, ничего изменить уже нельзя.
Тихий скулёж вырывается откуда-то из груди. Как же невыносимо больно признавать свои ошибки, тем более такие грубые! Как же противно и мерзко от самого себя, от своей беспросветной тупости! Сглатывая слезы, Юнги бьет с силой ладонями по полу возле себя, зажмуриваясь и кусая губы с остервенением вновь. В ладонях запекло, губы заныли, а перед глазами заплясали салюты. Стало легче, но совсем ненадолго. Новые удары по полу не заставляют себя ждать, вот уже и кулаки пошли в ход, а бедный паркет тихонько, обиженно заскрипел, мол, я-то тут причем? Это продолжалось бы еще долго, если бы не вибрация в кармане джинсов, которую Юнги сначала принял за глюк в собственной голове.
Паника заставляет отпрянуть от пола, срываясь с места. Это из полиции, это точно оттуда! Они все знают, не поверили в россказни Суёна и теперь ищут настоящего виновника, настоящего убийцу. Слезы на щеках высыхают мгновенно, а сердце клокочет где-то в горле. Глаза Юнги, еще затуманенные от плача, мечутся от обуви к двери и обратно. Надо бежать, бежать как можно дальше и быстрее, туда, где его не найдут и не посадят за решетку!
Юн хватает ключи от дома, паспорт, что лежит всегда на верхней полке шкафа у входа и обувается. Шнурки все никак не хотят завязываться, поэтому парень бросает их, выбегая из дома на лестничную клетку прямо так, чудом не путаясь в них и не падая носом на ступеньки. Попадая не с первого раза в замок, омега делает два поворота и, убедившись, что дверь заперта, стартует по лестнице вниз стремглав, оборачиваясь зачем-то, будто за ним погоня. Не выдерживая такой тряски, вибрирующий телефон выпадает из кармана, и Юнги, обернувшийся вновь, замирает. Сердце пропускает пару ударов, руки хватаются за перила, и те дрожат в такт ладоням. Выдох, казалось, услышал весь дом.
— Джун, что случилось?
— Юнги, ты где? Решил бегать по утрам? — альфа, слыша это сбитое дыхание и даже сипение, не понимает, где в такую рань Юн успел так утомиться.
— Ну почти… — омега опирается о перила, переводя дыхание. Какой же он идиот, честное слово. Додуматься надо было начать побег, не посмотрев даже, кто звонит. — Так… что ты хотел?
— А, да. Насколько я помню, у тебя занятия до обеда сегодня. Если да, то давай я заберу тебя, вместе поедем к Хосоку. Сокджин приготовил ему кучу вкусностей, думаю, это пойдет ему на пользу.
— Какие занятия? — переспрашивает Мин, искренне не понимая, о чем вообще говорит Намджун.
— В университете. С тобой все в порядке? — теперь уже голос альфы взволнованный, как и он сам. На Юнги это совсем не похоже: бег какой-то с самого утра, забывчивость. Нет, он не был прилежным студентом, но не настолько же!
— В порядке, — слишком быстро отвечает омега, зачем-то еще и кивая, будто Джун стоит рядом. Он бы продолжил врать и дальше, но свернутая шея и колёса вспышкой врываются в сознание, и беспомощные слезы подкатывают к горлу.
— Юнги, ты уверен? — уточняет Намджун, и в тот же миг слышит в трубке рыдания.
— Джун, пожалуйста… я не знаю, что мне делать, я… я убил его, это из-за меня все… — всхлипы не дают нормально что-либо рассказать, да и Юн вряд ли сможет все изложить чётко и ясно.
— Мы сейчас приедем. Ты дома?
Не прошло и двадцати минут, как бригада помощи в лице Сокджина и Намджуна прибыла на место, находя Юнги, заплаканного, с разбитыми ладонями и костяшками, прямо на холодной лестнице.
— А ну вставай! Ещё простудишься! — тут же поднимает его за плечи Джин, отряхивая от пыли. — Холодина такая, а он на бетоне сидит!
—Юнги, где ключи? — Намджун украдкой рассматривает друга, боясь даже предположить, что же тот натворил. Кого убил? В чем виноват? Неужели что-то с Хосоком?
— У меня… — выдавливает из себя омега, протягивая трясущимися руками связку ключей.
Пара переглядывается. Смутное предчувствие того, что впереди ждет серьезный разговор, посещает сразу обоих. И предчувствие это не обмануло.
Только обмолвился Юнги про гонку и Хэна, как догадка-осознание вспыхнула в голове Джуна. Неподдельный страх в глазах, дрожь в голосе и полная потерянность буквально кричали о том, что Юн винит себя во всем, начиная от дождя за окном и кончая смертью байкера.
— Послушай… — даже Сокджин не знает, как подступиться. С одной стороны, омега действительно виноват в том, что полез в это дело, но, если подумать, кто бы поступил как-то иначе?
— Юнги, ты не виноват, слышишь? Не ты заставил его обернуться и не смотреть на дорогу, — беря друга за руки, сжимая его ладони, произносит Намджун так уверенно, что глаза Мина на секунду даже загораются огоньком надежды.
— Но, если бы меня там не было, он бы… — возражает несмело Юн, а тело его еще содрогается от немых слёз.
— От судьбы нельзя уйти… — тихо добавляет Сокджин, поглаживая омегу по плечам, искренне переживая за его состояние после избиения родственной души и гибели Хэна. — Давай я принесу тебе воды и успокоительное, ты совсем чуть-чуть отдохнешь, а потом…
— Что я скажу Хосоку…— снова, идя по кругу, из которого невозможно выбраться, стонет Юнги, и соленые капли бегут по щекам, застывая на подбородке.
— Скажешь правду. Вранье никогда не укрепляет отношения, никогда не идет им на пользу. Ты не виноват, Юнги, совсем не виноват, — уговаривает его Джун, вытирая со светлых щек слезы, пока Сокджин стучит дверьми шкафчиков в поисках успокоительного.
Сколько же это еще будет длиться? Все ведь было хорошо буквально вчера утром! Хосок шел на поправку, солнце даже не пряталось так глубоко за тучи, а теперь что? Стакан с водой дрожит в такт рукам Юнги, жмурящегося от горечи таблеток.
Когда хозяин квартиры засыпает, Джин качает головой, поглаживая парня по волосам.
— Я ведь говорил ему еще давно бросать это дело, этот байк, эту компанию… — Намджун только сейчас снимает очки и устало трет глаза.
— Тише, разбудишь…— осекает его омега, продолжая успокаивающе поглаживать Юнги по мягким волосам. — Говорил, он не послушал. Может, теперь бросит…
— А если бы с ним что-то случилось? Если бы он с обрыва слетел? — теперь чуть дрожит голос альфы.
Джун к Юну был очень привязан. Для альфы Мин был младшим братом, за которым всегда-всегда нужно присматривать, которого нужно оберегать. Джин был того же мнения, поэтому они и приехали вдвоем так быстро.
— Не думай даже об этом, прошу… Я уже весь извелся… Ты когда сказал, что нужно срочно к нему, я невесть что по дороге успел надумать, а ты еще и нормально ничего не объяснил.
— Потому что внятного ничего не услышал. Ладно, ты прав, прости, — примирительно кладя свою руку на руку мужа, извиняется Джун, надевая очки обратно.
Через полчаса альфа уезжает на работу, обещаясь заехать после обеда и отвезти Юнги в больницу к Хосоку. Они обязательно должны поговорить. Джин остается рядом, не отходя от спящего ни на шаг, снимая верхнюю одежду с Юна, расшнуровывая кроссовки и после накрывая пледом.
В квартире омеги Сокджин бывал не так часто, поэтому теперь, получив такую возможность, он с интересом рассматривает полки и стеллажи, отвлекаясь так от грустных мыслей и тревог. Пара наград за участие в баскетбольной команде, несколько фотографий с животными, ни одной — с родителями, одна — с Джуном, когда альфа получал свой красный диплом — все это стоит на книжных полках рядом с небольшим телевизором, пульта от которого рядом не было. Видимо, хозяин квартиры смотрел передачи редко, если вообще смотрел. Сокджин встает, подходя к полкам поближе, наклоняет голову и читает названия книг, стоящих за наградами и фотографиями: яркий, сине-красный учебник испанского, строго черный китайский роман в переводе, название которого вытеснено золотыми буквами, журналы про кулинарию и природу сложены аккуратной стопкой.
Джин задумчиво хмурится. На кухне полный порядок, на полках — тоже, тогда почему обувь в коридоре свалена в кучу? Омега проводит пальцем по подоконнику — следа от пыли нет, даже мусоринок нет, зато в коридоре все зеркало было в каких-то точках и следах от пальцев. Какое странное распределение…
— Я ведь тебя почти не знаю… — Сокджин садится вновь к Юнги, поправляя на нем плед, явно чистый, пахнущий лавандой, мягкий от кондиционера для белья. — Только по рассказам Намджуна и по тому, что ты мне сам рассказываешь о себе…
От голоса спящий омега чуть хмурится, будто вот-вот проснется, но все обходится. Он только плотнее кутается в плед, поворачиваясь к дивану лицом, а к Джину — спиной.
Говорят, что по другу человека можно понять, каков он сам. Но Намджун и Юнги были полными противоположностями. Скорее, Юн был больше похож на Хосока, но и его Джин не знал достаточно хорошо. Удивительно, ведь знакомы омеги уже года два с половиной, а некоторые поступки Юнги Джин до сих пор не может себе объяснить. Да и мог ли их объяснить Юн сам себе? Вряд ли.
Ради интереса Сокджин проходит в спальню и рассматривает рабочее место: ручки и карандаши в беспорядке запихнуты в стаканчик, зато тетради разложены по размеру, цвету и алфавиту. В шкафчики стола Джин, разумеется, заглядывать не стал, но что-то подсказало ему, что и там будет такой же контраст — что-то сложено аккуратно, а что-то — как попало.
Вернувшись обратно, омега окончательно усаживается в кресле рядом, прикрывая глаза. Легкая дрёма накатывает почти сразу, и в чутком сне мешается Юнги, Намджун, мотоцикл, книги и ручки. Кутерьма эта не дает покоя, превращаясь во что-то болезненное, но голос Юна вырывает Джина из этого безобразия.
— Спасибо, что остался, — не дожидаясь просьбы, Мин повторяет сказанное, скидывая с себя плед прямо на пол, потягиваясь на диване. Тот с упорством живого существа запутался в ногах, не желая оказываться без дела.
Голова его теперь гудела, будто Юн пил всю ночь и всё утро. Так паршиво он не чувствовал себя давно. Мысли о Хэне, отступившие во время сна, теперь нападали с остервенением, вгрызаясь в душу и совесть.
— Как я мог иначе? — сбрасывая с себя остатки сна, старший омега переводит взгляд на часы и тихо охает. — Скоро приедет Джун, отвезет нас в больницу. Ты поедешь так?
Юнги, услышав о больнице, отпихивает плед с новой силой, и тот все же соскальзывает на пол, сдаваясь.
— Я выгляжу, должно быть, ужасно… — вставая со вздохом с дивана, Юн трет глаза, стараясь проснуться. — Да?
— Ну как тебе сказать…— Джин оценивающе рассматривает друга. Спутанные волосы, бледная от переживаний кожа, искусанные до ран губы и сбитые руки — то, что нужно, чтобы ехать в больницу к родственной душе.
— Понял я, понял, — бурчит Юнги, видя этот взгляд, задерживающийся на волосах и руках. — Я в душ.
Сокджин благодарно ему кивает. Хорошо, что не пришлось вслух говорить, что выглядит Юн помято. Конечно, Хосок примет его любым, в этом сомнений не было, однако не стоит пугать больного альфу сразу с порога. Нужно хотя бы его подготовить…
Сдерживая обещание, Намджун приезжает к обеду. В его голове столько вопросов к Юнги, столько уточнений, что хватить должно на всю дорогу до больницы, но альфа не произносит ни слова после того, как раздается щелчок пристегнутого ремня безопасности. Не веря собственным ушам, пара оборачивается к заднему сидению почти одновременно; омега, действительно пристегнутый, отрывает взгляд от окна.
— Что? — хмурясь, он усаживается удобнее. Ремень непривычно давит шею, но внутренний страх аварии не позволяет отстегнуться.
— Нет-нет, ничего, — тут же вежливо отзывается Сокджин, отворачиваясь обратно к дороге.
Много чего он видел в своей жизни, мало чему мог удивиться, но пристегнутый Мин Юнги — девятое чудо света.
Намджун, ещё раз скользнувший взглядом по ремню на друге, также отводит глаза, заводя автомобиль. Когда-то давно, когда альфа еще только купил свою первую машину, он убеждал Юнги пристегиваться. Все было безуспешно. Конечно, хорошо, что омега стал заботиться о своей безопасности и о своем здоровье, но этот тревожный звоночек игнорировать Джун не собирался. Так просто и быстро измениться человек не может. Здоровый человек.
Мерный шум колес совсем не успокаивает, как бывало раньше. То и дело теребя край свитера, Юнги не смотрит даже в окно, уткнувшись взглядом в черные коврики, стараясь успокоить быстро бьющееся сердце. Хотелось выскочить из машины и дойти пешком, наплевав на потоки воды под ногами и капли, падающие за шиворот. Поездка на байке домой была лишь началом конца, о котором омега не догадывался до сих пор.
Даже Сокджин, не слишком любящий скорость и лихачества, не чувствовал себя так дискомфортно; сидение не было для него усеяно иглами и гвоздями, воздух не казался спертым, тихая музыка не вызывала страх того, что внимание Намджуна не будет сосредоточено на дороге. Зато Юн все эти «прелести» ощущал, и страх его усиливался с каждым метром, заставляя под конец пути вцепиться в ремень безопасности мертвой хваткой. А это омега еще не думал о том, как начнет свой разговор с Хосоком…
Больничный запах уже становится привычным. Ватные после поездки ноги безошибочно ведут к палате, где знаком каждый уголок. Медбрат, заметив Юнги, буднично кивает ему, будто они знакомы. Намджун, помогая донести продукты, спешит следом, удивляясь, как омега так легко петляет среди белых больничных коридоров. Сокджин едва успевает запомнить дорогу, как двери палаты уже отворяются перед его носом.
Джин не видел Хосока ни избитым, ни здоровым — сегодня была их первая встреча; конечно, в обычной ситуации такие знакомства проходят в другой атмосфере, однако другого выхода не было. Намджун улыбается приветливо прежде, чем сесть на предложенный Юнги стул.
— Выглядишь уже куда лучше, чем в тот раз, — замечает Ким, добродушно усмехаясь. Джун был крайне рад, что все обошлось наилучшим образом, нет никаких страшных последствий.
— Так это ты мой спаситель? Рад наконец-то познакомиться, — Хосок слабо улыбнулся в ответ, сжимая уже по привычке руку своего омеги, который сел рядышком. Все лицо альфы еще болит, но зато глаз уже не такой заплывший, а раны на губах и бровях начинают заживать.
— Ну, я был бы спасителем, если бы успел чуточку раньше, но… можно и так сказать, — Ким кивает, стараясь не задерживаться долго глазами на чём-то одном, чтобы не вызывать чувство дискомфорта. — Ким Намджун, приятно познакомиться. А это мой муж, Сокджин…— альфа поворачивается в сторону, где совсем недавно был его любимый омега, но никого не находит. — Сейчас, одну минуту…
Намджун встает со стула и выходит из палаты, чуть хмурясь. Куда мог подеваться Джин? Он ведь заходил следом, альфа слышал его шаги! Неужели потерялся? Да быть этого не может… Искать долго не пришлось. Буквально сразу Джун слышит шуршание и всхлипы за стенкой. Заглядывая за поворот, мужчина тут же наталкивается на плачущего омегу, укрывая его в своих объятиях.
— Милый, родной, почему ты плачешь?.. — шепчет тихо альфа, поглаживая успокаивающе по плечам супруга, стараясь подарить ему свою любовь, ласку, спокойствие. Но Джин только больше содрогается в плаче.
— Мне так его жалко… и Юнги жалко… ему так больно, он лежит тут, а еще этот Хэн… и… — Джин утыкается лбом в шею мужа, а горячие слёзы бегут по щекам. И почему именно на голову Юнги свалилось все это?
— Маленький мой, дорогой… — Джун тяжело вздыхает, прижимая Сокджина к себе поближе. — Они сильные ребята, они точно справятся, поверь мне. Все у них будет хорошо, они ведь вместе, они все преодолеют…
— Ты ведь помнишь, что делал с ним Хосок… а если не будет ничего хорошо? А если Юнги еще хуже будет?.. Намджун, почему все так…
— Послушай, Джин, нет ведь таких испытаний, которые человек бы не мог пройти. Ты сам столько раз мне это говорил, столько раз поддерживал меня…— Джун берет лицо мужа в чашу рук, поглаживая большими пальцами по щекам, вытирая слезы. — Я уверен, что они справятся. Будут ли они вместе — решать не нам, но Юнги сильный мальчик, он все преодолеет, особенно если рядом будем мы.
— Ты п-прав…— глубина любимых глаз успокаивает, и плачь медленно прекращается. — Мы будем рядом, поможем им… да?..
— Именно, поможем, если наша помощь потребуется, — кивает уверенно мужчина, целуя Джина в кончик носа ласково, трепетно. — Вытирай слезки, хорошо? Познакомишься с Хосоком… Я уверен, вы подружитесь.
Пара возвращается в палату, ловя на себе встревоженные взгляды. Ресницы Джина еще блестят слезами, но улыбка на губах все же появляется. Проходя за мужем, омега мельком смотрит на Юнги, желая убедиться, что тот в относительном порядке, и только потом переводит взгляд на Хо.
— Наконец-то вижу того, о ком так много слышал, — Сокджин старается быть максимально приветливым, и у него это получается. Однако в глубине души он страшно переживал за отношения этих двоих. Хоть бы все действительно было так же гладко, как выглядело.
— Спасибо, что вы были с Юнги все это время… даже не представляю, что бы было, если бы вас не было… — с благодарностью произносит Хосок, рассматривая супругов. Они, кажется, даже чем-то похожи друг на друга. Удивительно…
— Друзья ведь на то и нужны, верно? — улыбка озаряет и лицо Намджуна.
Альфа усаживает мужа к себе на колени, придерживая за талию. Стульев в палате больше нет, а позволить Сокджину стоять Джун просто не мог. Тем более, в скором времени нужно будет оставить Юнги наедине с Хо, чтобы они поговорили.
— Кстати, я слышал, что больничная еда просто ужасна. Мы привезли немного домашнего, это будет явно вкуснее, — Сокджин взглядом показывает на пакеты на тумбе, от которых исходил поистине великолепный аромат.
— Еда просто отвратная, если честно, — усмехается Хосок, не отпуская руки Юнги. — Спасибо еще раз, что переживаете, помогаете…
— Выздоравливай скорее, это будет лучшей благодарностью, — мягко перебивает Джин, убирая от лица мужа темные пряди его волос.
Перерыв на обед подходит к концу, и супруги, пожелав скорейшего выздоровления, все же оставляют Юнги с Хосоком наедине. Дружеская, теплая, будто семейная атмосфера из палаты испаряется.
— Юн? Что-то случилось? — замечая какие-то едва уловимые изменения в лице омеги, обеспокоенно спрашивает Хосок, провожая взглядом Юнги от окна до стула.
— Хосок, я… должен кое-что рассказать тебе, — омега садится рядом, а все тело его будто становится каменно-тяжелым. Во рту — отвратный мыльный привкус, а в носу опять неприятно щиплет.
Стыд, дикий, выворачивающий наизнанку, вина, разъедающая внутренние органы, волнение, от которого в последнее время просто нет спасения, только больше притягивают к земле.
«Может, не стоит ему рассказывать?», — беспокойная мысль кажется спасением, и омега уже даже хочет соврать, что ничего не случилось, но Хосок опережает его.
— Что бы ни произошло, я на твоей стороне, Юнги. Я вёл себя как скотина, а ты бросил все и остался рядом со мной. Я хочу отплатить тебе тем же, поэтому не бойся, я все пойму, — альфа протягивает руку, подзывая так Мина к себе поближе. Голос его, взгляд — все говорит о том, что Хосок действительно готов выслушать, помочь и поддержать.
— Я… Хо, прости меня… — Юнги делает глубокий вдох, борясь с изжогой, которая решила, видимо, добить. — Я не должен был этого делать, мне не следовало вообще туда лезть…
— Расскажи по порядку, — поймав руку омеги, Чон сжимает холодные пальцы, согревая их своей горячей ладонью.
Очередной глубокий вдох, после — выдох. Голова кружится от такого количества кислорода, и Юнги кусает израненные губы, набираясь смелости. Или сейчас, или никогда…
Альфа слушает молча, не перебивая и не переспрашивая, прекрасно осознавая, видя, как тяжело идет рассказ. Ещё когда Юнги только вошел в палату, мужчина понял, что тот что-то натворил, но даже представить не мог, в насколько серьезные вещи попала его пара.
— … и он сказал мне уезжать, потому что у меня не было разрешения на гонку, мне пришлось послушаться, — рассказ омеги почти подходит к концу. Удивительно, что он не плачет сейчас, видимо, сил не осталось даже на это.
— Что ж… — выдыхает Хосок задумчиво, смотря куда-то сквозь парня какое-то время. — Во-первых, спасибо, что не побоялся и рассказал правду, я очень ценю твое доверие ко мне, твою смелость.
Юнги слушает с замиранием сердца. Слишком многое сейчас зависит от того, что скажет его пара, потому что большей боли, большей потери омега просто не вынесет. Он и так винит себя во всех смертных грехах, и так чувствует себя лишним в жизни всех вокруг.
— А во-вторых… Я уже сказал тебе, что я на твоей стороне.
Хосок свой выбор сделал еще тогда, на краю цветочного поля. Теперь же настала пора принимать последствия. Может, Юнги действительно поступил неверно, когда полез в это дело, может, не поедь он за Хэном, все бы было по-другому, но никто этого уже никогда не узнает. Задача Чона, как пары, сейчас не надавить на совесть или вину, а поддержать.
— Ты серьезно?.. — в голосе омеги так много недоверия, что он сам стыдится этого, опуская глаза на свои кроссовки, вновь кое-как завязанные.
Хо сначала хочет выяснить, откуда столько скепсиса, но вспоминает, как вёл себя все время. Удивительно, что Юн вообще решился ему все это рассказать, учитывая события прошлого.
— Да, я серьезно, — кивает альфа, слабо улыбнувшись. — Я бы на твоем месте поступил бы так же, заступаясь за тебя…
— Ты бы заступился за меня?.. — снова то же неверие в голосе, и парень теперь хочет провалиться сквозь землю. Какая они всё-таки прекрасная пара, где один не верит другому.
—Да, заступился бы. Ну же, солнце, иди ко мне ближе… я бы обнял тебя, но с гипсом лежать еще неделю, — Хосок осторожно притягивает омегу за руку, заставляя подвинуть стул.
— А почему солнце? — Мин все еще не верит в то, что на него не накричали, не разочаровались в нем, а просто встали на его сторону и поддерживать собираются. Такими темпами завтра вообще снег выпадет.
— Потому что ты рассеял тучи в моей жизни, сделал её светлее и ярче, — объясняет с легкой улыбкой альфа, рассматривая Юнги в этом белом свете больничной палаты. Такая необычная красота, такая тонкая, такая, оказывается, яркая…
— Видимо, тебя действительно сильно ударили по голове, — усмехается омега, проводя по волосам мужчины прохладной рукой. — Давай покормлю тебя? С одной рукой вряд ли справишься…
***
Из полицейского участка Суён вышел около полудня. Расспросы, вернее, допросы дали ясно понять, что в трагедии он не виноват, что все случившееся — стечение обстоятельств, не более. Скользкая дорога, заляпанный грязью шлем, адреналин в крови, лишивший чувства самосохранения — все указывало на то, что дело открывать попросту не на кого. Несчастный случай, один из многих. На пороге ждал Сонсу, искусавший от волнения все губы до маленьких ранок. Едва услышав шаги, альфа тут же обернулся и поднялся с места, быстрым шагом подходя к подопечному.
— Как все прошло? Что спрашивали? Что сказали? — вдобавок к израненным губам добавляется еще и болезненный спазм в животе, тихое урчание пустого желудка.
— Сойдет. Выспрашивали, не было ли там еще кого, что я видел, как все случилось. В общем, все как всегда, — Су устало трет глаза, вздыхая. Все эти допросы утомили не на шутку.
— Надеюсь, ты не сказал лишнего.
— Я же не идиот… И вообще, домой охота.
— Подвезти? — Сонсу спускается по ступенькам, выкидывая окурок в мусорный бак. И куда так быстро делась вся пачка?
—Подвези, — омега кивает, и через пару минут шум мотора раздается уже где-то к северу от участка.
Уход Хэна из жизни ни для кого не остался пустым звуком. Альфа действительно был хорошим другом и приятелем, всегда выручал, отдавал последнее и никогда ничего не просил взамен. Обитатели «Гаража» понимали, что Юнги не виноват в смерти Хэна, но какая-то злость, обида в его сторону все же нависла еще одной тучей над головой омеги. Все догадывались, почему Юн сорвался, нарушил правила и помчался следом, но никто не предполагал даже в тот роковой вечер, чем все обернется.
Неделя гонок закончилась, толком не начавшись; оставшиеся заезды отменили, объявив негласную неделю траура. И, хотя это была последняя возможность показать себя перед долгой зимовкой, никто и слова против не сказал.
Чонгука дела«Гаража» больше не касались никаким образом. Если б только знал он, что сделает Юнги после его слов, если бы только мог догадаться о том, что произошло, то… Однако ничего изменить нельзя. Чон ушел безвозвратно, выбрав семью и Чимина, рассказал все Юну, потому что посчитал, что тот должен обо всем знать, и вновь считал себя правым. Пора уже браться за голову и все ночи проводить не в пыли и грязи, а в постели с любимым омегой, который даже по утрам выглядел так, словно сошел с небес.
Это утро исключением также не стало, и парень, проснувшись раньше, любовался возлюбленным, по лицу которого порой бродили косые тени. Мягкий, как облако, нежный, как суфле, Чимин поражал каждый раз тем, что мог быть одновременно и малышом, за которым нужен глаз да глаз, и прекрасным, чарующим, волшебным парнем, от одного взгляда которого Чонгук едва не кончал.
Убирая пряди волос пальцами назад, альфа выдыхает тихо, боясь разбудить. Чимин был первым омегой, с кем хотелось быть не только в постели, но и везде, где только можно. Прогулки, совместная готовка, даже уборка — всю свою дальнейшую жизнь парень видел только с этим человеком, только ради него готов был свернуть горы и чью-то шею, если потребуется.
— И почему я не встретил тебя раньше… — касаясь невесомо губ Чимина пальцем, тихо выдыхает Чонгук, прикрывая глаза. Такое спокойствие разливается по телу, такое удовольствие и любовь, что словами это просто не объяснить.
— Потому что я считал тебя выпендрежником и идиотом… —бормочет сонно омега, усмехаясь и потягиваясь.
— Надеюсь, я доказал тебе, что ты ошибался? — не открывая глаз, улыбается Гук, чувствуя, как зашевелился под руками любимый.
Одеяло соскользнуло с тихим шелестом на пол, словно вздохнув. Подушки и простынь пахли кондиционером для белья, но даже через этот запах жасмина пробивался запах, рожденный смесью двух влюбленных: что-то дикое, местами нежно-сладкое, а местами — горьковато-терпкое. Уют, тепло и семейность начинались именно отсюда — из спальни, пристанища любви и страсти, которые со временем перерастут во взаимное уважение и нерушимую связь.
— Ну не скажи… я ведь был прав в том, что ты любишь хвастаться, — Чимин улыбается слабо, еще сонно, прижимаясь ближе к парню и ища так тепло, которое ускользнуло вместе с одеялом.
— И когда же я хвастался, м? — приходится все же открыть глаза, чтобы вновь насладиться этой красотой с остатками сна.
— Тебе напомнить, как ты начал наш самый первый диалог? — омега легко целует возлюбленного за ушком, оставляя алый след, который сойдет к обеду. — «Хей, малыш, хочешь прокачу тебя на кое-чём очень большом?» — Чимин даже голос делает похожим на голос альфы, смеясь тихо, передразнивая.
— Кто бы говорил… — бурчит Чонгук, который тогда хотел просто впечатлить понравившегося парня. — Твой ответ был что, лучше? «На своем эго?»
— Ну признайся, я ведь зацепил тебя… — усмехается Пак, закидывая ногу на бедро парня и так оказываясь еще ближе, дыша теперь куда-то в шею, вдыхая аромат любимого альфы.
— Ты зацепил меня еще тогда, когда родился, потому что рожден был ты для меня, — уходит от ответа Чонгук, поднимая голову своего малыша за подбородок и целуя в губы, сминая их жадно своими.
Чимин впечатлил. И ответом, и фотографиями, и самим собой. Да так впечатлил, что жизнь без него теперь будет не просто бесцветной, но бессмысленной.
— И как же ты так влюбился в меня, а? Такой сильный, популярный… в простого меня, студента и вредину? — отстранившись с трудом от любимых губ, продолжает лукавить омега, поглаживая Чона по щеке горячей ладонью.
— Легко, сильно, безвозвратно, — улыбается счастливо альфа, прижимая к себе Чимина поближе.
— И навсегда? — тихонько спрашивает омега, становясь невероятно серьезным за мгновения.
— И навсегда, — уверенно кивает Чонгук, вновь утягивая в нежный, долгий поцелуй.
***
Говорят, время лечит. Увы, но время лишь дает привычку; как шрам затягивается, но затягивается не нежной кожей, а грубоватым рубцом.
На похороны Хэна Юнги не сумел заставить себя пойти. Смотреть на глаза, закрытые навечно, видеть это осуждение со всех сторон, которое вырывается, быть может, даже против воли, кидать эту горсть земли, чувствуя мягкую грязь между пальцев — это было выше всех сил, которые остались у Юна после всего, что произошло.
Со дня гибели Хэна прошел почти месяц. Но каждый вечер, ложась спать, омега молит о прощении. С тех самых пор Юн ни разу не сел за руль мотоцикла, на учебу добирался на автобусе или такси, порой просил Джуна, если тому было удобно, но чаще всего за омегой заезжал Хосок, вышедший из больницы и уже даже отработавший пару дней.
Альфа не спрашивал, почему железный друг, некогда лучший, теперь стоит в гараже один. Где-то на подсознательном уровне Хо понимал, что трагедия Хэна оставила отпечаток на сознании омеги, но окончательно в этом Чон убедился, предложив Юнги поехать за рулём и увидев неподдельный ужас в глазах. Больше экспериментов Хосок проводить не стал.
О том, чтобы жить вместе, речи тоже пока никто не заводил. Да, встречались они с Юнги чаще, проводили ночи и дни вдвоем, но не было даже тени разговоров о сожительстве или браке. Вернее, в голове омеги не было. Приближался декабрь, а следом — Рождество, и именно в этот день Хосок решил сделать предложение тому, с кем ему суждено начать новую яркую жизнь. Да, их родители еще не знакомы, но ведь не им же жить друг с другом, верно? Даже если по какой-то причине отец и папа альфы будут против, между ними и Юнги он выберет омегу.
Сегодняшний день они начали порознь. На работе было слишком много дел, и Хосок, порой остававшийся в продюсерском центре до утра, забывал в пылу рутины обо всем. Альфа уснул на диване в своем кабинете, просыпаясь от шума в коридоре, сбивчивых разговоров и тихих шепотков. Поднимаясь, осматриваясь и не сразу понимая, где он, Хо приводит волосы в порядок пальцами, снимает помятый пиджак и выходит из кабинета, ударяя дверью малознакомого коллегу.
— Простите, я случайно, — тут же извиняется Чон, осматриваясь. Какие-то все хмурые, еще более серые, чем обычно. — А… что случилось?
Может, какая-то внезапная поверка? Или какой-то скандал среди артистов?
— Ничего, все нормально, — потирая ушибленное плечо, седовласый бета хмурится сильнее. — А Вы не знаете? Из вашего ведь отдела…
— Не знаю чего? — Хосок совсем перестает что-либо понимать. Если это дело их отдела, то тут проблема явно не в скандале, ведь они больше по кастингам, подбору в группы. Вот скоро новая командировка с Ёнмином, только уже в Шанхай.
— Ваш коллега, Ли Ёнмин… он выбросился из окна, — оглядываясь, тише сообщает бета. — Говорят, не выдержал потери брата… По крайней мере, так в записке написано.
— Господин Син, Вы идете? — подошедший альфа коротко кивает Хосоку, после переводя взгляд на седого дедушку. — Работа не ждет, а Ваша подпись очень уж нужна.
— Да-да, иду, — кивает быстро бета, делая уже шаг вперед, но останавливаясь и оборачиваясь к Хо. — Мне очень жаль, Господин Чон. Думаю, Вам стоит проститься с коллегой…
— Да, я… да… — Хосок провожает взглядом мужчин, все еще не веря в то, что услышал. Ёнмин же еще вчера прощался, еще вчера заводил машину и выезжал с парковки! Улыбался, был приветлив и мил, словно… словно хотел, чтобы напоследок о нем вспоминали только хорошее.
Удивительно, как быстро расходятся слухи. Старый бета не наврал, предсмертная записка действительно была, и нашел её малыш-омега, который обычно по утрам приносил Ёнмину свежую газету. Толкнув дверь, мальчик вошел в квартиру, притихшую, как зверь перед прыжком.
— Дядя Ён?.. — позвал малыш, но никто не откликнулся.
Зябко поежившись, омега прошел дальше, сжимая в хрупких пальчиках газету. Взгляд его черных глаз вдруг цепляет открытое окно, из которого так сильно дует, тапочки на полу, поставленные аккуратно пятками вместе, и записку на столе, придавленную книгой, чтобы не улетела.
Газета падает из рук, а детский плач раздается в комнате.
Именно родители мальчика вызвали скорую и полицию.
Офицер, зашедший в квартиру, увидел ровно то же, что и бедный малыш, все еще плачущий уже в своей квартире. Подойдя к столу, мужчина достал записку из-под книги и, сжимая края, быстро пробежался глазами:
«Мы всегда были вместе. В детстве, в юности и в зрелом возрасте. Я старался жить без него, старался долгие недели, которые для меня тянулись как годы, но не смог так дальше. Я всегда поддерживал своего брата, всегда был на его стороне. Когда он захотел пойти в гонщики, я тоже поддержал его. Зря. Я не могу жить, зная, что его смерть на моей совести, ведь это я купил ему его первый байк, это я посоветовал ему следовать за мечтой и своими стремлениями. Теперь же я расплачиваюсь за это…
Прошу никого не винить, кроме меня самого. Без брата мне нечего делать в этом мире.
Хэн, братишка, я скоро буду вновь рядом с тобой, просто подожди…
Ли Ёнмин.»
