Не потеряй меня

Беспокойный жаркий сон затянул в свою трясину, как беспечного путника затягивает болото. Через непролазную чащу спутанных мыслей Юнги слышал чьи-то шаги, взволнованные голоса, ощущал, как его лица касаются чьи-то руки, но, как ни старался, не мог понять, происходит ли это в реальности, или это плод больной, воспаленной фантазии. Парень пытался контролировать свой разум, задерживаться на одной мысли хотя бы с пару секунд, а не беспорядочно скакать с одной на другую, но все было бесполезно; беспощадный хоровод воспоминаний, планов на будущее, бессвязных слов, сказанных когда-то или им самим, или Хосоком не давал прохода, с каждой секундой сужаясь, загоняя сознание в одну точку где-то в центре. Юнги пытался вырваться из этой тюрьмы, но радостные моменты сменялись той ужасной ночью, смерть Хэна перетекала плавно в предложение Хосока, и непонятно, что было хуже. Омега начал задыхаться. Слишком тесно было в этом круге, из которого выхода просто не существовало. Хотелось сесть на пол, закрыть голову руками и переждать этот ураган, но руки стали будто ватными и чужими, ноги не слушались, прикованные к одному месту. Опять череда голосов, новые прикосновения. О чем они говорят? Что обсуждают, почему трогают? Юнги понять этого не мог, как бы сильно не желал. Мозг плавился, растекался сизой лужицей, брызги от которой разлетались в разные стороны под ногами хоровода. — Боже… Забери меня отсюда… — голос омеги совсем тихий, а слипшиеся сухие губы еле ворочались. Никто его не услышит, не придет, не укроет от всего этого и не выведет за руку к светлому будущему. Только закончив разговор с мужем, Намджун разбудил Хосока, по пути объясняя ему, что случилось. Конечно, как прекрасный друг, Джун волновался за Юнги, но, как идеальный муж, альфа больше переживал за своего Джина, которому во время беременности болеть было противопоказано. Надо отдать должное и Хосоку — он протрезвел почти сразу, как только осознал, что Юнги заболел, чувствует себя ужасно и нуждается в помощи. Хоть омега и отказал, но менее любимым не стал. Быстрее, чем двое мужчин, спешащих на помощь своим возлюбленным, может быть только ракета. Не успел Сокджин положить на лоб Юна прохладное полотенце, задумываясь о том, что скорую все-таки надо бы вызвать, на пороге уже стояли двое, толкаясь в дверях в попытках пройти первым. Коллективным быстрым совещанием было решено все же вызвать доктора, но и того долго ждать не пришлось. Рождественское чудо, честное слово! На слабое бормотание больного обернулся врач скорой помощи, только что поставивший укол от температуры. Его строгое, смуглое лицо, покрытое жесткой черной щетиной, не выражало ничего хорошего. Мужчина прислушался, но больше никаких членораздельных звуков выявить не смог, вздохнул коротко и продолжил выписывать рецепт длиной уже на одну страницу. —…и он бежал по морозу, должно быть, поэтому… я пытался его догнать, но у меня не вышло, — заканчивает рассказ Хосок, умалчивая о предложении и отказе. Не за чем доктору это знать. — Угу, — не отвлекаясь от рецепта, кивает врач, но вдруг отрывает глаза от бумаги. — Напомните, зачем он бежал? — Я не успел у него узнать. Он быстро бегает, — закипая от слишком любопытного медика, буркнул альфа, кусая губы. Бледный Юнги с ярко-алыми щеками и сухими губами выглядел жутко. Мятные волосы, раскиданные словно рукой Дьявола по подушке, напоминали безжизненные водоросли мертвого давным-давно моря, выброшенные на скалистый берег, обреченные на медленную гибель. Веки, исчерченные бледно-голубыми тонкими венами, слабо подрагивали, будто омега силился открыть глаза, но не мог; ресницы, невероятно длинные и густые, темно-черные, трепетали, разбрызгивая застывшие на них слёзы. Заправленное в серый хлопковый пододеяльник одеяло сбилось в ногах Юнги в большую кучу, напоминая ожившего каменного великана. В поисках тепла омега порой шарил руками рядом, но пальцы его натыкались лишь на такого же цвета простынь, еще хранившую аромат кондиционера для белья — хвои и леса. Намджун отвел мужа из спальни в кухню еще до того, как приехал доктор, поэтому на спящего беспокойным сном друга взирал в одиночестве. Хосок еще разговаривал с врачом, уточнял дозировку выписанных лекарств, подписывая кое-где в рецепте пометки для себя. Еще на подъезде к дому омеги Хосок сказал Джуну, что хотел бы остаться со своей парой наедине. И, хотя Чон подкрепил свою позицию еще и беременностью Джина, опасностью болезни для него, Намджун прекрасно понимал истинный порыв Хо. Понимал и не имел права осуждать. — Не забывайте про обильное горячее питье. Больше фруктов, овощей. И прошу, в следующий раз узнайте, зачем выбегать на улицу и пробегать длинную дистанцию, — поправляя очки в широкой роговой оправе, съехидничал доктор, выходя из квартиры. Хосок, кажется, прожёг в его лопатках дыру взглядом. Джин, до этого беспокойно ходивший по кухне из угла в угол и кусая губы, вышел наконец в коридор, желая узнать, как прошел домашний прием. Однако, лишь заметив досаду в глазах и поджатые губы, омега к Хосоку лезть не стал. Интуиция, развитая невероятно хорошо, подсказывала Сокджину, что Чон винит себя в болезни, в побеге, во всем, что сейчас приходится терпеть Юнги, что ему приходилось терпеть до этого. Отчасти эта вина была оправдана. Конечно, омега не знал и половины из всех сложностей, которые были во взаимоотношениях этих двоих, но и той мизерной доли, которую поведал Юн, было достаточно. — Нужно для начала поискать аптечку, может, что-то из лекарств уже есть, — скользя взглядом по бумаге, предположил Намджун. Заметив мужа, он коротко покачал головой, входить в спальню так не разрешая, заставляя остаться в дверном проеме. — У него есть только сироп от кашля и таблетка от температуры, которая не помогла. Неизвестно, сколько лет ей было, — послушно оставаясь на расстоянии от больного, помогает сразу решить этот вопрос Сокджин, опираясь плечом и бедром о дверной косяк. — Чтобы не ждать доставку, мы можем все купить, привезти сразу. — Да, так будет лучше, — Хосок кивает, также отрываясь от рецепта и благодарно кивая Джину. Если бы он не приехал, неизвестно, сколько бы лежал Юнги одинокий и больной в пустой квартире без лекарств и с огромной упертостью. — Тогда сейчас мы с Джином поедем в аптеку, а ты пока… — Поменяю полотенце на лбу и измерю температуру. Вдруг упала, — заканчивает за Намджуна Хосок, еще раз рассматривая исписанную косым почерком бумагу. И как в аптеке поймут хоть слово из этих каракуль? Если бы Хосок не был рядом и не слышал, как названия лекарств проговаривает врач вслух, он никогда бы не догадался, что здесь написано. Оставшись в квартире наедине с омегой, Чон присел на край кровати, проводя прохладной ладонью по плечу Юнги. Тот, почувствовав холод, поёжился, сжался, сохраняя внутреннее зыбкое тепло. Грустно смотреть на человека, сраженного болезнью, но еще грустнее, если пал под натиском вирусов возлюбленный. Только теперь понимал Хосок, сколько внутренней боли вынес Мин, каждый день приходя в больницу, принося свою улыбку, заботу, нежность, фрукты и новости. Ни разу не показал Юн, что ему больно или досадно, ни разу не сказал плохого слова. Сколько же терпения и сил таилось в этом хрупком теле? Сколько еще способен этот удивительный человек пережить? — Я не оставлю тебя, как и ты не оставил меня, — шепчет альфа, поправляя краешек одеяла, норовящий сползти вниз, на пол. Хосок встает, забирая высохшее полотенце со лба, удаляется в кухню к раковине. Голоса вокруг затихают, прикосновения исчезают, и злобная кутерьма вновь начинает свою беспощадную, безжалостную пляску-пытку. Юнги допустил грубейшую ошибку, подумав, что все это закончилось. Только омега выдыхает, отпуская контроль над своим разумом, как все повторяется заново: земля уходит из-под ног, звон в ушах заставляет закрыть их руками, зажмуриться. У Юна нет сил больше бороться, нет воли держаться на одном месте и смотреть прямо перед собой. Как дементоры, мысли вытягивают из его тела жизнь, которая вытекает легкой серо-черной полупрозрачной вуалью так же легко и быстро, как песок сквозь пальцы. Это конец. Глупый, жалкий, окончательный конец. В последний раз Юнги открывает глаза, хочет хотя бы запомнить мир вокруг, однако за дикой пляской воспоминаний ничего не видит; беспомощный вздох слетает с губ, омега уже чувствует, как падает в невероятной глубины черную дыру. Он смирился, покорился, принял свою участь. Прикрывая глаза, Юнги видит все через пелену темных ресниц, безвольно откидывает голову назад, готовясь упасть окончательно, но вдруг звон становится тише, сначала кончики, а потом и все пальцы ощущаются не пластилином, а вполне живой материей. Материей, которая слушается! Распахивая глаза в удивлении, омега видит лишь пустоту, безмятежную, мистически тихую. — Хей?.. — не веря в свое одиночество, такое благодатное и желанное, несмело окликает возможных соперников Юнги, но никто из темноты не появляется. По-прежнему все спокойно. Помня свою прошлую ошибку, омега делает несколько неуверенных шагов, но никто не нападает ни со спины, ни с лица. Только сейчас он делает глубокий вдох-выдох, осознавая, что в этом хороводе задыхался, умирал. Сознание начало постепенно проясняться. Туман, окутывавший все его закоулки, рассеивался, оставляя после себя легкий влажный след. Мало-помалу Юнги узнавал очертания своей детской комнаты, в которой некогда проводил малышом дни, полные счастья и страха, узнавал лица преподавателей (особенно ярко сознание нарисовало преподавателя испанского — статного, рослого альфу-испанца, обладающего прекрасными белыми зубами и черными, завивающимися на кончиках волосами). То, что раньше казалось искалеченным и раздробленным, теперь было единым целым, знакомым, родным. По коридорам университета бродил Юнги мысленно без какого-либо страха, проходил по знакомым улицам Сеула, садился в машину Намджуна, смеялся со знакомых шуток. Хрупкое равновесие внутри черепной коробки медленно, кропотливо восстанавливалось. Хосок, возвращая уже прохладное и мокрое полотенце на лоб Юна, ищет глазами градусник. Но и без него видно, что щеки не такие красные, тело не пробивает озноб, руки не ищут беспорядочно источник тепла. Кажется, укол, поставленный так вовремя, начал наконец-то действовать. Однако нужно было убедиться, что температура спадает. Дотягиваясь до градусника, Хо сбивает предыдущую температуру, залезает рукой под смятый свитер Юнги, поражаясь, какое же еще горячее у него тело. Лишь когда градусник занял нужное место, альфа трогает щеки парня, коротко вздыхая. — И зачем ты убегал… Ты не убегал, когда я обижал тебя, но когда сделал предложение… — Хосок качает головой, закрывая глаза, беря руку Юнги в свою и слегка сжимая, боясь разбудить. Веки омеги не дрожат, слезы больше не текут по щекам. Видимо, сон наконец-то стал здоровым, дарующим силы и выздоровление. На голос альфы Юн отзывается, слабо хмурясь. Он бормочет что-то бессвязное, отнимая свою руку, отодвигаясь. Кажется, что в той гармонии внутри черепной коробки для Хосока места просто нет. В самом деле ведь, до тех пор, пока он не появился, в жизни омеги все было относительно хорошо. И плевать, что изучением испанского он коротал одинокие вечера, что походами в клуб и связями с незнакомцами затыкал сосущую изнутри дыру одиночества. Плевать, что порой не хотел приходить в дом Намджуна и Сокджина, потому что знал, что у него самого так никогда не будет. Юнги уже смирился с тем, что он может быть вечным женихом, но никогда — мужем, как вдруг появляется Чон Хосок и переворачивает все с ног на голову. Влюбленность, нежность, страх, отвращение, непонимание, жалость, привязанность — такого разброса эмоций омега не испытывал за всю свою долгую жизнь, никогда не ощущал столько, сколько пришлось пропустить через себя за эти несколько месяцев. Любил ли он Хосока сейчас? Да. Была ли в этой любви примесь страха и недоверия? Ответ также положительный и уверенный. Юнги не знал, не мог предположить, что вытворит Хо в той или иной ситуации, не мог доверять ему, потому что, подобно воде, альфа менял направление своих мыслей и поступков за пару мгновений. Никому, даже себе, не мог признаться Юнги в том, что он не верил в искреннее изменение Хосока и его отношения к себе. Да, беда скрепляет, да, дает толчок для развития отношений, но по щелчку измениться не может никто, тем более такой человек, как Хосок — модернист снаружи, консерватор внутри. Увы, Юнги здесь был абсолютно прав. Чон был из тех людей, которые могут бесконечно долго поддерживать стремление омег работать и зарабатывать наравне с альфами, но при этом своего омегу он с вероятностью больше девяноста процентов посадит дома и попросит мягко, но настойчиво, хранить семейный очаг и воспитывать детей. Из тех, кто говорит о взаимопомощи и взаимовыручке, но следует философии Ницше, толкая упавшего еще ниже, туда, где ему самое место. Однако были и положительные стороны. Он говорил, что люди должны быть самостоятельными и сильными, но при этом всегда подавал милостыню нуждающимся, говорил, что низко и глупо от кого-либо зависеть, но при этом отдавал всего себя сначала Тэхёну, а теперь — Юнги. В своем возрасте он, подобно подростку, был максималистом во многих вещах: в карьере, в хобби, в любви. Если работать, то лучше всех; если создавать что-то, то непременно делать из этого искусство; если любить, то сгорать дотла. Главное, однако, не перегореть раньше срока. — Я все равно от тебя не отстану, ты ведь это понимаешь, — подсаживаясь вновь ближе и беря заново за руку, спокойно и уверенно произносит Хосок, поглаживая большим пальцем горячую руку возлюбленного. В этот раз Юнги не отстранился. То ли сил не было, то ли желания. Четкого ответа он и сам себе дать не мог. Правда, нельзя отрицать, что, когда Хосок был рядом, пелена и паутина в голове рассеивались в разы быстрее. Вскоре подоспели и лекарства, которые в квартиру занес один Намджун, не рискуя брать с собой мужа в обитель вирусов. Альфа и так переживал из-за того, что его супруг был слишком долго рядом с заболевшим. Хоть бы все обошлось, и иммунитет Джина справился с неожиданной атакой… — Шприцы в этом пакете, антибиотики здесь. От температуры, для иммунитета, от кашля, для пищеварения… А, вот еще, — альфа вспоминает о втором пакете, уже из продуктового магазина, полном мандаринов и апельсинов. — Вот еще витамины. — Спасибо большое, — благодарно кивает Хосок, унося большие пакеты с лекарствами в спальню Юнги, возвращаясь быстро. — Буду держать вас в курсе. Температура, кажется, спадает… градусник показывал уже тридцать восемь и два. — Да, гораздо лучше, чем было, — заметно выдыхая, Намджун пожимает руку Хосоку и прощается, обещая позвонить вечером, узнать, как дела. Проводив мужчину, Чон закрывает за ним дверь, прибирая цитрусовые пока в холодильник. Будить Юна не следовало, а есть в одиночку, ровно как и вообще есть, не было никакого желания. Возвращаясь к постели любимого омеги, Хо еще раз перебирает все лекарства и сверяется с рецептом. Укол нужно поставить вечером, сироп выпить через несколько часов, а значит, поспать Юнги может еще немного. Новое обилие приглушенных голосов заставляет омегу во сне сжаться в ожидании нового хоровода, но ничего подобного не происходит. Наоборот, приходит осознание, что говорят Хосок и Намджун, причем говорят не рядом, а откуда-то из другой комнаты. Сути разговора Юнги уловить пока не мог, однако само их распознавание уже было большим прогрессом. Хосок тихо перелистывает страницу детективного романа, найденного на книжной полке, стараясь не шуметь. За окном вновь пошел густой, пышный снег, кружась в воздухе в легком танго. Полумрак приближающегося зимнего вечера потихоньку, мягко ступая шерстяными лапами по полу светлого дерева, укрывал своей заботливой рукой квартиру Юна, начиная как раз со спальни. Только начинает Хосок новый абзац, как слышит тихий скрип кровати — омега решил перевернуться на другой бок, просыпаясь, хлопая глазами потерянно, не понимая, что здесь делает Чон и почему так плохо. — С пробуждением, — откладывая книгу на подлокотник, альфа мягко улыбается, рассматривая сонного еще Юнги, такого домашнего и уютного, в растянутом, помятом свитере. — Что ты тут делаешь? — хриплым еще голосом спрашивает Юн хмуро. Омега встает, но делает это слишком резко. Приходится осесть мешком на постель, приходя в себя. — Жду, пока ты проснешься, чтобы поставить тебе укол, дать нужные таблетки и уложить спать обратно, — без тени злости или обиды отвечает альфа, прекрасно понимая, что ему и не должны быть рады. Оставив ключи от квартиры вчера, Юнги ясно дал понять, что их отношения подошли к концу. — Я не помню, чтобы разрешал тебе тут быть, тем более трогать мои книги. — Правильно, потому что ты не разрешал. Но я и разрешения не спрашивал. Юнги резко отрывает взгляд от пола, сталкиваясь прямо с глазами Хосока, такими ясными, уверенными и даже чуточку наглыми, что низ живота вспыхивает на мгновение огнем. — К тому же, ты был бы не в состоянии дать мне разрешение. У тебя была очень высокая температура, — альфа встает, подходя к Юнги, но тот выставляет руку перед собой, не давая приблизиться. — Я в порядке сейчас. И укол сделаю сам. Ты можешь ехать домой, — произнося это твердым достаточно голосом, Юн, однако, в глаза Хосока более не смотрит. Иначе будет понятно, что он не хочет, чтобы мужчина уходил. — Раз ты в порядке, то будешь в состоянии измерить температуру. Я пока принесу воды и подготовлю все для укола, — ответил непоколебимо Хо, хотя и остановился покорно. Порой альфа был крайне упертым. И это всегда играло ему на руку. Юнги тихо фыркает, уже готовя речь о том, что в заботе не нуждается, но Чон покидает спальню раньше, чем гневный ответ рождается в голове. Осознавая, что воевать попросту не с кем, омега злится на самого себя за медлительность, все же кладя градусник подмышку. В голове еще шумит, контуры мебели вокруг не такие четкие, как хотелось бы, но это определенно лучше того, что было утром, когда Юна застал Сокджин. Признаться, хозяин квартиры с трудом узнал своего гостя в тот миг. Вымыв руки с мылом, достав из аптечки вату и спирт, Хосок возвращается в спальню ровно тогда, когда запал ругаться у Юнги пропадает. Он лишь хмуро осматривает вошедшего, прижимая градусник к себе покрепче. — Я не дам тебе сделать мне укол, Хосок. Это исключено, — складывая ногу на ногу, упрямо выдает это омега как факт. — Может, я повторюсь, но… я не собирался тебя спрашивать, Юнги, — спокойно отвечает альфа, доставая из пакета пузырек с лекарством, взбалтывая его. — И что же ты сделаешь? Применишь силу и заставишь меня снять штаны? — скептически выгнул бровь Юнги, все еще стоя на своем. Нельзя сейчас позволять чувствам брать верх, иначе повторится судьба папы. — Надо будет — попрошу. Не согласишься, уговорю. Но, думаю, ты и без меня понимаешь, что, чем быстрее ты дашь согласие, тем быстрее вылечишься, — пожимает плечами Хо, раскрывая один из шприцов, набирая сначала разбавитель для антибиотика. Юнги поджимает губы, не зная, что на это ответить. Силу, значит, применять Хосок не собирается. Решил пойти по пути дипломатии… Неожиданно. — Доставай градусник, уже достаточно времени прошло. — Я и сам знаю. Выходя из размышлений, Мин достает термометр, высматривая на свету серебристую змейку ртути. — Сколько? — набирая аккуратно и удивительно мастерски лекарство, интересуется альфа, не отвлекаясь от разметки на шприце. — Тридцать семь и восемь, — будто нехотя отвечает Юнги, откладывая градусник в сторону, на прикроватную тумбу. Переводя взгляд от прибора на Хосока, невольно омега любуется этим профилем, сосредоточенностью, красотой, которая очевидна. Несомненно, у них двоих родились бы очень красивые дети, но будут ли эти дети счастливы? А что, если они будут вынуждены также убегать через окна на улицу, чтобы спастись? Юнги просто не может допустить, чтобы его ребенок испытывал такой же страх, первобытный ужас перед отцом, какой испытывал он и сам когда-то. Краем глаза альфа замечает интерес Юна, но никак не реагирует, продолжая набирать тягучее бледно-желтое лекарство. Когда шприцом было вытянуто все до капельки, Чон закрывает его, взбалтывая еще раз, перемешивая все тщательно. Неумолимо приближалось время, когда одному из двоих в комнате нужно снимать штаны вместе с бельем. Совсем не настаивая, даже не уговаривая пока что, Хосок берет в другую руку смоченную в спирте ватку, смотря выжидающе на Юнги. Тот сначала медленно мотает головой, но взгляд альфы не меняется. Смотря на мужчину еще с пару минут молча, изучая его лицо, Юнги все же фыркает, ложась на живот и стягивая нехотя одежду. — Умница, — отзывается Чон, мысленно разделяя ягодицы на четыре части и намечая место в верхней их половине. Юнги вздрагивает чуть от холода ватки, мысленно готовясь к худшему. Он не знал названия лекарства, но догадывался, что щекотно явно не будет. — Тебе что-то снилось? Ты говорил во сне, — спрашивает участливо Хосок, будто передумав делать укол. — Говорил? Что говорил? — совсем не ожидая каких-либо разговоров, удивленно спрашивает омега, даже забывая на мгновение об уколе. — Не знаю, что-то муторное, из чего я не мог найти выхода и… — вдруг легкая, едва ощутимая боль заставляет замолчать. — И? — интересуется альфа, вводя медленно лекарство. — И… я думал, что умру от всего этого…— повернув голову в сторону окна, наблюдая за падающими снежинками, продолжает Юнги, не веря собственному телу. Ему не просто не больно, но даже будто ничего не происходит! Как такое может быть? — Наверное, это от температуры. Она была под сорок. Пришлось вызывать все-таки врача, хотя Джин и сказал, что ты очень их боишься, — Хосок усмехается, так же легко вытаскивая иголку и прижимая ватку к месту укола, чтобы не осталось синяка. Хотя от его легкой руки синяков никогда не оставалось. — Что? Какого врача? — снова удивляется Юнги. Он совсем не почувствовал ни этого укола, ни укола медика днем. — Участкового терапевта. Ну и вредный же мужик… — Хо закрывает шприц, натягивая белье и штаны омеги обратно. Тонкая ткань тут же пропитывается спиртом в месте нахождения ватки, темнеет. — Вреднее меня? — тихо спрашивает Юн, приподнимаясь на локтях, но пока не садясь на постели. В его голове еще не укладывается мысль, что укол оказался таким незаметным и легким. — Не настолько, — улыбнувшись любимому, Хосок вышел из спальни, чтобы выкинуть шприц, заодно захватить парочку мандаринов. Грея их в руках, он быстро возвращается, подвигая кресло ближе к кровати и протягивая один мандарин Юнги. — Откуда это? — омега точно помнит, что не покупал ничего подобного. Неужели Хосок привез? — Привет от Джина и Джуна, — произнося, Хосок уже очищает один из мандаринов. Когда оранжевая броня была снята, он протягивает его Юнги, отбирая тот, что еще в кожуре. Мин задумался о чем-то своем и не сразу осознал, что Хосок этот первый мандарин чистил не для себя. С каким-то недоверием омега смотрит на выпуклые дольки, с которых счищены даже белые прожилки. — Надеюсь, я не заразил Сокджина, иначе Джун меня убьет… — разламывая мандарин напополам, Юнги отлепляет одну дольку, отправляя её в рот. Тут же яркий, сочный вкус наполняет живительной влагой. — Не переживай. Я уверен, что все с Джином в порядке. Он, вроде бы, не страдает отсутствием иммунитета, — с легкой улыбкой успокаивает омегу Хосок, дочищая свой мандарин, поступая с ним точно так же, как и Юн. Остаток скромной трапезы проходит в молчании. Нарочно омега старается не смотреть в сторону Хосока, то переводя взгляд словно за него, в окно, то очень интересуясь своими руками, еще бледными, с яркими фиолетовыми венами. Сам альфа не настаивает на том, чтобы все внимание было уделено ему. Проявить упертость нужно в другом, это он уже понял по недавней процедуре укола. Да, он не сказал ни слова, но взгляд его, выжидающий, спокойный, полный искренней заботы сделал все сам. — Спасибо, — доев, все же подает голос омега, ложась на бок, отворачиваясь от Хосока. — Еще что-то хочешь? Или пока только так? Завтра я сварю тебе лапшу, — мужчина встает с места, собирая шкурки в ладонь. — Хочу. Чтобы ты оставил меня. И не надо мне никакой лапши. Я сам сварю себе все, что нужно, — нарочито, даже наигранно холодно и отстраненно бурчит омега, кутаясь в одеяло и закрывая глаза. Да, ему безмерно больно и неприятно от такой грубости со своей стороны, но иначе, если он сейчас не скажет этого, чувства вновь захлестнут. А допустить этого нельзя. — Значит, на сегодня ничего. Что ж, врач так и сказал, — Хосок непоколебим. Вернувшись из кухни, где в мусорном ведре теперь оранжевели остатки мандаринов, альфа задергивает шторы, лишая фонарь за окном возможности светить прямо в глаза. Хо также выключает весь свет, кроме небольшого торшера на другой тумбе. Видимо, по ночам омега часто читал. — Я ведь попросил уйти домой, Хосок, — слыша новый шум в спальне, Юнги открывает глаза, но не поворачивается. — Ты просил, я не послушал. Тебе нельзя сейчас переживать. Лучше пошли все свои силы на выздоровление и пойми, что спорить бесполезно. Бесконечно спокойный, уверенный тон вызывает мурашки. И с каких пор этот человек стал таким решительным, непоколебимым в своих действиях? Пусть Юнги и не хотел признавать, но ему нужен был кто-то, подобный Чонгуку: волевой, решительный, мужественный и уверенный в себе, в своем выборе. Хосок таким не был, хотя и был старше. Вернее, не был раньше, потому что сейчас, лежа спиной к альфе, Юн ощущал буквально кожей все это. Обнимая одеяло крепче, Мин ругал себя последними словами, уговаривал себя не приближаться вновь к огню, который горел в душе, однако ничего не помогало. Внутренний омега рвался прямиком в объятия Хосока, рвался в кокон из его запаха, голоса, смеха, взгляда. "Прекрати сейчас же. Или ты забыл, на что он способен, стоит ему выпить? Забыл, так легко же вспомнить, — шипел разум, а сердце отказывалось биться хотя бы на пару ударов медленнее. — Успокойся, я прошу… он твоя родственная душа, но ведь это еще не значит, что у вас все будет идеально! Ты же знаешь, как может быть…". Но попытки разума вмиг прекратились, стоило сильным рукам Хосока обнять за талию, прижать к себе, пусть пока и спиной. —Что ты делаешь? — не оборачиваясь, с трудом держа голос все в том же холодном тоне, возмущается омега, стараясь выбраться из этого уютного плена. — Обнимаю и согреваю тебя. И не говори, что тебе не приятны мои прикосновения, — безапелляционно отвечает Хосок, только крепче обнимая, не давая выпутаться. Мин гневно выдыхает, не бросая попыток выбраться. Упорства его хватает минуты на две. — Не отпустишь? — наконец-то сдаваясь, шумно выдыхает парень. — Не-а, — кивает Хо, чуть ослабляя хватку, чтобы обоим было удобнее. — Доброй ночи, Юнги. Юн ничего не отвечает, смиряясь с тем, что придется спать именно так. Почему-то омега думал, что, проспав почти целый день, сейчас он едва заснет, однако, едва глаза его закрылись, как здоровый сон тут же утянул в свой плен, даруя покой. Почувствовав, как тело под руками расслабилось, Хосок спокойно выдохнул. Определенно, врач не был вреднее Юнги даже вполовину. Усмехаясь, Чон целует омегу в висок, вдыхая его слабый из-за болезни запах, обнимает крепче и укрывает одеялом, напоследок губами пробуя температуру. Той, кажется, нет совсем. Идиллия нарушается через час, когда Юнги начинает возиться на постели, выпутываясь из объятий. Альфа отпускает его, полагая, что, если даже подсознательно омега не хочет быть рядом, значит, не стоит его неволить, но… Мерное прохладное дыхание вдруг обжигает кожу шеи, а нос перестают щекотать волосы. Открыв глаза, не веря своим ощущениям, Хосок расплывается в улыбке — его мальчик, его родной Юнги повернулся к нему лицом, теперь трепетно прижимаясь, вероятно, ища тепла и тех утерянных объятий, которые были до этого. Не став лишать ни его, ни себя такого удовольствия, Чон обнимает пару еще крепче, чем до этого, чувствуя, слыша, как спокойно бьется сердце омеги. — А ты сопротивлялся… дурашка… — шепчет едва различимо Хосок, только сейчас найдя спокойствие. Альфа засыпает, не отпуская талии омеги, под утро чувствуя, что нога Юнги находится где-то в районе собственного бедра. Кажется, кто-то уж очень соскучился за эти часы разлуки… Злая кутерьма даже не рискует приближаться, чувствуя, что ей дадут отпор. Сон омеги действительно крепкий, пропитанный целебными силами заботы и любви истинной пары, её запахом, нежностью. Подкрепленный лекарствами, организм бросает еще больше сил на выздоровление, минута за минутой разрушая вирус, побеждая его. Если так пойдет и дальше, то уже к концу недели Юнги будет полностью здоров. Будут ли здоровы их с Хо отношения — вопрос, который предстоит решить им уже вдвоем. Стоит отдать Хосоку должное — он стойко терпел вредность, отказы делать уколы и пить таблетки, никогда не грозился вызвать врача, хотя и знал, что Юнги тогда сразу присмиреет. К тому же, со временем сопротивления становилось меньше и меньше; смирившись с тем, что от него так просто не отстанут, омега под конец недели уже сам ложился на живот и снимал пижамные штаны, поворачивая голову то к окну, любуясь снежинками, то к книжному шкафу, задерживая порой взгляд на одной из книг, расположенных вроде бы и на виду, но совсем не заметной. Несколько раз, словно проверяя Хосока, Юн проявлял еще больше вредности, чем обычно. То он «случайно» перевернет на пол тарелку с лапшой, то так же «случайно» дернется, когда альфа приготовится ставить укол, сбивая так с нужного настроя, однако никогда эти попытки не приводили к негативному результату. Чон спокойно мыл полы, менял постельное белье, примерялся к нужному месту со шприцом заново и никогда даже, кажется, не думал о том, чтобы вспылить. Вдвоем в одной квартире они провели полторы недели. Пару раз приезжал Джун, чтобы убедиться, что все идет хорошо, Сокджина он с собой никогда не брал, потому что риск заболеть был еще велик. Намджун видел, как тяжело Хосоку, но Чон ни разу вслух не пожаловался, не упрекнул Юнги в его капризах или проверках. Еще только заходя в квартиру Мина несколько дней назад, альфа дал себе слово, что не отступит от своего возлюбленного. И теперь слову этому следовал. Труды наконец-то стали приносить свои плоды. Одним зимним вечером, когда температура была позади, горло уже практически не болело, а редкий кашель был влажным, Юнги, кутаясь в одеяло, вдруг потянул Хосока за руку к себе, вынуждая сесть рядом. — Прости меня… — голос Юна тихий и неуверенный, словно эти слова даются очень тяжело. — За что? — альфа садится рядом, кладя руку на колено партнера и заставляя так посмотреть в свои глаза. — Я вел себя как идиот, испытывал, выводил тебя из себя… Мне не следовало… прости… — Должно быть, на то у тебя были причины, о которых ты знаешь, но говорить не хочешь, — тон Хосока, наоборот, спокойный и понимающий. Он слегка сжимает колено Юнги, словно подбадривая. — И, судя по тому, что ты сам пригласил меня присесть рядом и сейчас не скидываешь мою руку… я прошел твою проверку? Мин опускает глаза на свои колени, задумываясь. Противиться тому, что живет внутри, что всеми лапами тянется к Хосоку, оказалось бесполезно. Разум проиграл битву с сердцем, теперь скуля тихонечко в углу и не имея права голоса. — Юнги? — альфа уже имел опыт ожидания ответа, но в тот раз ничего хорошего не получил. — Да, — все же тихо отвечает Юн, подсаживаясь ближе и коротко целуя Хосока в щеку. Порой нужно давать людям второй шанс. И третий, если очень хочется. Однако не надо быть дураком и давать четвертый. Альфа расплывается в счастливой улыбке, пересаживая Юнги на свои колени, обнимая крепко за талию и целуя уверенно, жадно в мягкие губы, такие соблазнительные и прекрасные. Наконец-то они вновь вдвоем, наконец-то можно не бояться получить по рукам за объятия. Наконец-то все будет так, как должно было быть всегда. И больше спешить Хосок не будет; время никуда не денется, не убежит и не помашет ручкой. Стоит узнать своего возлюбленного получше, познакомить его со своими родителями, пережить ответную встречу, а потом уже все обсудить, прийти к общему решению. Так и нужно было сделать — теперь Хо это понимает. Однако Чон даже не догадывается, насколько быстро узнает о своем возлюбленном нечто новое… Хосок укладывает омегу спать, укрывая плотно одеялом и целуя перед сном в кончик носа. В душе его умиротворение и покой, а сердце наконец-то бьется ровно, перекачивая кровь и любовь. — Ты не ляжешь со мной? — удивленно спрашивает Юнги, укладываясь удобнее. — Без тебя будет одиноко… — Пока нет, я посижу рядом. Прочту пару глав, а потом лягу, — Хо целует возлюбленного еще раз, но уже в губы. — Засыпай, котик. Тебе нужно очень много сил, чтобы окончательно победить болезнь. Мерное дыхание Юнги скоро оповещает о том, что омега заснул крепким сном. Хосок, как и обещал, читает в кресле рядом, тихо перелистывая страницы. Порой он переводит взгляд от строчек на мирно спящую пару, но быстро возвращается к книге, чтобы закончить быстрее и лечь рядом. До конца детективного романа оставалось всего пара страниц, которые и решил осилить за этот вечер альфа. Вот близка развязка: находится убийца, складываются в мозаику все кусочки головоломки, а альфа ликует, потому что додумался, кто виновен, еще на середине книги. Чувствуя себя великим детективом, Хосок закрывает книгу, удовлетворенно выдыхая. Он тихо встает, подходит к книжной полке и хочет поставить дочитанный роман на место, как сзади вдруг начинает ворочается Юнги. Отвлекаясь от полки, оборачиваясь, Хо случайно задевает локтем ту самую неприметную книгу; та с грацией кошки падает прямо на коврик, который заглушает звук падения. — Черт… — ругается альфа, ставя быстро прочитанную книгу на полку, наклоняясь, чтобы поднять упавшую, но вдруг замирая. На темном ковре будто появилась перхоть — белый порошок рассыпан вокруг книги плотным слоем. Проводя с удивлением пальцами по этому снегу, альфа принюхивается, смутно уже на краю подсознания понимая, что именно он трогает. Переворачивая книгу страницами к себе, Хосок обнаруживает тайник, вырезанный в страницах. Пухлый пакет удобно устроился в этом углублении, будто взирая на потревожившего его человека крайне неодобрительно. Пакет этот приоткрыт чуть сверху; должно быть, при падении хрупкая застежка его не выдержала. Альфа захлопывает книгу, ставя её обратно на полку, отряхивая руки об одежду. Спокойствие, которое накрывало его с головой буквально пару минут назад, теперь было на куски разрублено тревогой, непониманием, неверием. Скорее интуитивно, чем рационально, Хосок рассматривает другие книги более внимательно, открывает каждую из них и под конец, в самой глубине, находит точно такую же, только внутри уже не кокаин, а пачки купюр. Чон захлопывает и эту книгу, закрывает глаза, шумно сглатывает. Неужели именно по этой причине все книги стояли в таком идеальном порядке? Чтобы всегда видеть и знать, что все на месте? Откуда у Юнги это? Ни разу Хосок не замечал у него признаков ломки или зависимости… Выходит, он торговец? Или он лишь хранит это у себя, передавая потом по цепочке другим? Гадать можно бесконечно, но лучше взять и спросить, чем альфа и решил заняться. Причем прямо здесь и сейчас. — Юнги? — зовет он, подвигая кресло к кровати и садясь напротив спящего, трогая его за плечо. От голоса Хосока омега чуть морщит нос, кутаясь в одеяло плотнее. Просыпаться он явно не хочет. Альфа же тормошит за плечо вновь, в этот раз вынуждая открыть глаза. — Что случилось? — недовольно спрашивает Юн, который только-только начал видеть приятный сон. Парень переводит взгляд на Хосока, и сонливость тут же спадает. Строгий, недовольный, даже злой взгляд заставляет поежиться, садясь на постели. — Хосок, что… случилось?.. — даже по голосу омеги понятно, что сна нет ни в одном глазу. От этого взгляда сразу пробирает стыд, хочется накрыться с головой одеялом и никогда не видеть больше этого. Подсознательно, где-то далеко-далеко, Мин понимает, что случилось. Сопоставить факты не так уж и сложно: Хосок дочитал книгу, полез к полке, решил рассмотреть другие книги и нашел то, что видеть ему было нельзя. Однако омега откидывал эти мысли как можно дальше, не желая в это верить. Альфа усмехается, складывая руки на груди. Но в усмешке этой нет ничего смешного. В ней сквозит горечь и разочарование. — Юнги, ты ничего не собираешься мне рассказать? Омега вздрагивает, понимая, что догадки подтвердились. Отпираться, придумывать отмазки и говорить, что это стиральный порошок бесполезно и глупо. Он делает глубокий вдох, теребя край пижамной рубашки под одеялом. — Хосок… — дрогнувшим голосом начинает Юн, боясь поднять взгляд на пару. — Это не то, что ты подумал… я… все объясню…