Не потеряй меня

Испытующий взгляд альфы Юнги чувствовал не только кожей, но всеми органами: сжалось в испуге сердце, запротестовал, забулькав, желудок. Начиная с затылка, кончая где-то у самых пяток, досаждали мурашки, крупные и противные, как от холодного воздуха. — Ну и что же ты мне объяснишь? — интересуется с легкой издевательской усмешкой Хосок, складывая руки на груди. Нет, он и не думал, что Юнги употребляет сам — никаких признаков этого, вроде красных глаз и беспокойного поведения, не было. Однако в книге был не грамм, не два и даже не пять. Запас на год вперед? Или Юнги все-таки лишь звено в длинной цепочке торговцев смертью? От этого холодного, металлически-чужого голоса Юн вздрагивает, опуская глаза еще ниже, искренне желая спрятаться под кровать, в зовущую темноту, пересидеть, переждать. Сердце гулко стучало, било по мозгам и не давало сосредоточиться, желудок продолжал якобы голодную песню, хотя омега и поел совсем недавно. Единственное, чего бы он сейчас съел — пилюля отмотки времени назад. Съел бы и спрятал все понадежнее. Парень ёрзает на постели, будто её мягкость вмиг обернулась острием сотен гвоздей. Напряженное молчание давило на разум и плечи. — Хосок, я не наркоман… — произносит тихо Юнги первое и самое страшное для себя предложение. — Это я знаю. Дальше, — все так же холодно требует Чон, не собираясь сейчас ни жалеть, ни нянчиться. Юнги кусает губы, зажмуривается на секунду. Во рту пересохло, губы едва отрывались друг от друга, а язык, ставший невероятно большим и неповоротливым, только мешался. Сжимая в кулаках простынь, парень моргает несколько раз, сглатывает. — Полтора года назад мне были очень нужны деньги. Очень много денег. Кредит мне не давали, потому что я нигде не работал, на работу не брали, потому что у меня нет опыта, а опыта не было, потому что не брали на работу. Времени ходить по этому замкнутому кругу у меня не было, я отчаялся… О моих проблемах с деньгами узнал мой бывший одногруппник, дал мне номер и сказал, что там я точно смогу подзаработать, если не спасую и не протуплю… Я думал недолго, потому что у меня действительно почти не оставалось времени. Позвонил, пришел туда, куда сказали. Я… я не думал, что будет так сложно выйти из этого дела, не знал… Я тогда вообще ни о чем не думал, кроме… того, что мне нужны деньги… — голос омеги по мере рассказа дрожит все сильнее. Снова он окунается в ту грязь, из которой выбрался чудом, снова чувствует ту липкость, которая стекает с пальцев белесыми ниточками. — Зачем тебе нужны были деньги? — подпирая подбородок кулаком, Хосок садится поближе. Примерно такую историю он и ожидал услышать, только грустно хмыкая про себя. — Это тебя не касается, — внезапно строго, резко отвечает Юнги, поднимая темные, полные недоброго огня, глаза на альфу. — Меня касается все, что касается тебя. Хочешь ты или нет, я твоя родственная душа. Даже если я уйду, ты все равно будешь касаться меня, — меняется столь же быстро и тон Хосока. Такой же резкий, будто он говорит с абсолютно чужим человеком. — С каких пор ты стал так за меня цепляться? Из жалости, что я таскался с тобой в больнице? Или просто из интереса, сколько выдержу? — Юнги закипает за секунды, вставая с кровати, смотря сверху вниз на мужчину. — Ах, таскался? Вот как ты это называл за глаза? — альфа усмехается, качая головой. — Не думал я, что ты такой лицемерный… — А что, думаешь, только тебе можно улыбаться в лицо и потом таскать за волосы? Хосок поднимает глаза на парня медленно и молча. То, как смотрел он тогда пьяным на улице ночью, с этим взглядом палача сравниться не могло даже вполовину. Вставая с кресла неспешно, мужчина не сводит глаз с Юнги. В воздухе, кажется, начали появляться молнии, взрываясь искрами над головами обоих. — Повтори-ка, что ты сказал? — требует Хосок, смотря на омегу в упор. — Думаешь, только тебе можно улыбаться в лицо, а потом таскать за волосы, Чон Хосок? — хотя и чувствуя, что опасность близко, но не имея возможности остановиться, не желая этого делать, повторяет Юнги почти слово в слово, не отступая, не делая спасительных шагов в сторону. — А ты, значит, думаешь, что не только мне? — делая шаг в сторону парня, оказываясь близко-близко, не отрывая ледяного взгляда от его глаз, тихо спрашивает Хосок. Нутром Юнги чует, что лучше бы альфа кричал. Нет ничего более опасного, страшного и ужасного, чем ледяное спокойствие, чем расчетливость и холодный ум, когда дело качается чего-то подобного. Совсем недавно, когда Юнги еще плакался Джину о том, какой ужасный соулмейт ему достался, Ким обронил фразу, смысл которой дошел до Юна только сейчас: «Он ведь ТВОЙ соулмейт. Не думаешь ли ты, что ты мало чем отличаешься?» Действительно, а отличался ли омега, точно так же холодно разговаривающий, смотрящий в глаза, будто перед ним чужой человек, от Хосока? Почему не кто-то другой, а именно Юнги притянул к себе такого человека, как Хо? Не потому ли, что они абсолютно одинаковые?.. — Хочешь мне возразить? Ах да, ты, наверное, считаешь меня бесконечно глупым и недостойным тебя? Твоей светлости? — Почему бы тебе просто не закрыть свой рот, Юнги? — злясь, сжимая руки в кулаки, стараясь еще удержать себя в руках, спрашивает Хо, медленно моргая. — Потому что ты в моем доме. И закрывать рот должен ты, — делая маленький шаг в сторону кровати, ища всё-таки пути отступления, не останавливается Мин. Этого достаточно. Даже слишком. Чон терпеть не мог, когда ему затыкали рот, указывали на его место, попрекали чем-то, а здесь все вместе, да еще и в большом количестве. Альфа делает резкий шаг в сторону Юнги, желая то ли ударить, то ли схватить за волосы, но внутренний голос приказывает остановиться. «Ты обещал Тэхёну и себе, что будешь оберегать и защищать. Не заставляй всех вокруг думать, что оберегать его надо от тебя, — проносится в голове строго, упрекающе, безапелляционно. — Не смей его трогать.» Юнги, ударяясь голенью о край кровати, понимая, что отступать некуда, зажмуривается, едва альфа делает шаг. Тело напряглось, адреналин, выброшенный в кровь, ускорил сердцебиение до невероятных цифр, дыхание стало более поверхностным, чтобы в случае удара в грудь не задохнуться сразу. Сжимая зубы, Юнги уже даже ощущает приближение боли, но вместо этого чувствует, как кончика носа касается прохладный ветер. Открывая глаза медленно, недоверчиво, омега никого перед собой не видит, зато слышит глухой хлопок входной двери. Не веря собственным ощущениям и слуху, омега выбегает в коридор, но ни обуви, ни пальто Хосока не находит. Он действительно ушел… Мин делает глубокий вдох, только сейчас замечая, как трясутся его руки. Оседая на пуфик у двери, он запускает пальцы в волосы и с силой сжимает их, злясь на себя. Зачем он это сказал? А про больницу? Все ведь было далеко не так, не был Хосок в тягость ни секунды! Идиот, какой же идиот… А про то, что это альфы не касается? Боже… Не досталось Юнги — достанется дереву. Морозный воздух совсем не отрезвил, а беспорядочные удары по несчастному дереву, кора которого от такого разлеталась в разные стороны, только опьяняли, как наркомана пьянит доза. С легкостью на месте коры могло оказаться тело Юнги, но лишь чудом этого не случилось. Проблемы с агрессией у Хосока были всегда, а рядом с Юном, который был словно катализатор, они только усиливались. Еще тогда, после первого взгляда на него, альфа долбил без остановки в стену, сам не зная, почему. Признаться, он даже потом не помнил бы об этом, если бы не рассказ Чимина, заставшего всю ту ужасную картину. Несколько минут проходят словно в забытье. Кровь из костяшек остается на израненном стволе, в ранах застревает грязь и кусочки древесины. Напряженное, сосредоточенное дыхание сменяется на рваное, частое, как после забега на длинную дистанцию. Ударяя все медленнее и слабее, альфа бессильно закрывает глаза, утыкаясь лбом в ствол, чувствуя его холод, ледяное спокойствие. — Блять… — шепчет Хо бесшумно, кусая с силой губы. Почему нельзя было спокойно поговорить? Почему он вспылил, а Юнги это поддержал, раздувая пламя, как опытный кузнец? Отстраняясь от дерева, забирая пальцами снег рядом и промывая им сколы на руках, морщась от холода и острого пощипывания, тихо шикая, Чон несколько секунд смотрит в одну точку на заснеженном асфальте, приходит в себя. Юнги ведь осознавал, чем все может закончиться, так неужели на это и выводил? Альфа хмурится, не отводя глаз от крохотного черного камушка, погребенного в пошлом блеске белого снега. А если омега делал это не специально, тогда почему? Не только Хосок задавался этими вопросами; сидя на пуфике, щелкая пальцами уже в который раз, омега не поднимал глаз на собственное отражение в зеркале. Что нашло на него в момент ссоры? Замолчать бы, принять позицию обвиняемого и рассказать, пусть и скрипя зубами, о том, зачем тогда понадобились деньги. Да, пришлось бы поведать об отчиме, который поставил пасынка на кон и проиграл, но ведь лучше это, чем то, что произошло… Вдруг короткое, но ясное, как выстрел, осознание ударило в голову: а если Хосок ушел, хлопнув дверью, навсегда? Не медля более ни мгновения, омега срывается с места, накидывая на ходу куртку, не сразу попадая в разношенные старые кроссовки, потертые по бокам. Быстро спускается Юнги по лестнице, почти падает на предпоследней ступеньке, но успевает схватиться за перила, удерживая равновесие. Только разбитого носа не хватало. Несмотря на все те слова, что они сказали друг другу, на все взгляды, полные холода и отстраненности… Боже, Юнги просто чертовски сильно любит этого мужчину. — Хосок! — выбегая из подъезда, зовет Юн, но сразу замолкает, сталкиваясь с безумно горячим, невероятно знакомым запахом. — Я тут, тут… — шепчет тихо альфа, столкнувшись в дверях подъезда со своим любимым мальчиком. — Прости меня, мне не стоило… — Ты меня тоже прости, пожалуйста… я был не прав и… вообще… — прижимаясь изо всех сил к альфе, едва различимо проговаривает Юнги, обнимая крепко-крепко. — Я такой дурак… — укрывая Юна от зимней стужи полами пальто, Хосок сглатывает, прикрывая глаза. Они бы еще долго так стояли, если бы одному из самых ворчливых стариков не понадобилось выйти из дома. Отворив двери, он был крайне доволен тем, что прохода ему не дают всякие бесстыдники. — А ну разошлись! Ишь, стоят они тут! Быстро! — размахивая клюкой, шамкая впалым ртом, старикан довольно быстро разогнал парочку по разным углам. Но успокоения не достиг, ведь лукавые, влюбленные улыбки обоих, которые пара, к своей чести, старалась скрыть, еще больше вывела пенсионера из себя. — Нет, ты глянь! Улыбаются они еще! — не унимается старик, но пары уже и близко нет. Только быстрый топот шагов по лестнице доносится откуда-то сверху. Часто дыша от быстрого подъема, Хосок отворяет дверь в квартиру любимого, пропуская, как галантный кавалер, омегу вперед. Улыбки, яркие и счастливые, полные настоящей влюбленности, все еще сияют на лицах обоих. — Ну и соседи у тебя… — снимая с плеч Юнги куртку, вешая её на вешалку, альфа качает головой. — И постоять у подъезда не дадут… — Это точно… и угораздило же именно тогда, когда этот тип поплелся в магазин… Или куда он там шел… — снимая кроссовки, Юнги тихо смеется. — Может, переедешь ко мне обратно? У меня нет таких соседей… Никто не помешает нам стоять там, где нам хочется… — обнимая омегу за талию, вдыхая терпкий запах его волос, шепчет Хосок, прикрывая глаза. Аромат любимого успокаивает, дарит уют. — Что? — переставая смеяться, негромко спрашивает Юнги, оборачиваясь, поднимая глаза на мужчину. — Предлагаешь жить вместе снова?.. — А ты думал, что я, после того как видел каждое утро твое сонное лицо, рискну отказаться от этой красоты? Нет уж… — обнимает Хо пару крепче, целуя в висок ближе к брови. — Хм… и ты будешь очень расстроен, если я откажу? — Очень-очень. Просто невероятно расстроен… — кивает уверенно альфа, проводя носом по линии роста волос любимого. — Что ж, тогда я согласен… — потянув еще несколько секунд, с улыбкой соглашается омега, тут же отвечая на жаркий, требовательный поцелуй дорогого человека. Будто и не было допроса и ссоры, будто не уходил Хосок на улицу, будто не бил дерево с такой силой и злостью, что с верхушки падали комья заледенелого снега. Простой наблюдатель со стороны, вопя во все горло, уверенно заявит, что такие качели совсем ненормальны, что нужно срочно что-то со всем этим делать, но… Юнги и Хосок ведь не стояли в стороне, а были непосредственными участниками всего этого. Знал бы Намджун о том, что происходило, что только что произошло и что еще дальше будет происходить, за руку бы утянул друга как можно дальше от Чона, не позволял бы общаться с ним ни по смс, ни по видео-звонку, оплатил бы лечение в клинике и надеялся бы на то, что Юнги больше никогда не вступит в подобные отношения. Но, к счастью этих двоих, никто, кроме стен, не ведал о том, как быстро скачут они от одного полюса к другому. Пусть вопрос о наркотиках и деньгах оставался открытым, пока о нем не вспоминал никто. Лишь когда на часах было уже около четырех утра, Хосок и Юнги легли спать, прижимаясь друг к другу и не находя большей идиллии, чем та, что доступна им сейчас. Разве может быть что-то лучше, чем запах любимого человека, чем его мерное дыхание и лицо, разморенное сном, лишенное излишней взрослости? Пожалуй, ничего. Однако к разговору о наркотиках пришлось вернуться, ведь утренний свет, попадавший через окно, разбудивший Хосока, ярко выделял корешок как раз той книги, в которой был один из тайников. Правда, теперь альфа дал себе указание, что будет сдержан и спокоен, не будет давить и попрекать. В конце концов, разве не давал он обещание всегда быть на стороне Юнги? Не может этот человек, сонное лицо которого действительно напоминает мордочку кота, совершать плохие вещи просто так. Не может Юнги торговать всем этим просто ради наживы, не может, просто не может… Омега просыпается через минут десять после пробуждения своей пары, сонно моргает глазами и свято верует в то, что все случившееся — дурной сон, полный тревог и страха. Однако сколы на руках, которыми Хосок ласково убрал прядь мятных волос, говорят совсем об обратном. — Хо… — тихо, хрипло произносит омега, которому безумно стыдно за свое поведение. — Прости меня еще раз… — И ты меня прости, Юн-и… — отвечает тоже негромко мужчина, проводя ладонью по волосам омеги. — Ты спрашивал, зачем мне нужны были деньги… — прижимаясь ближе, омега потягивается, делает глубокий вдох. — Наверное, мне следовало обо всем рассказать раньше… — Если ты хочешь рассказать мне это сейчас, то никогда не поздно. Я не хочу торопить тебя или заставлять… это ведь неправильно, — говорит ласково Хосок, поглаживая пару по щеке нежными прикосновениями. — Я всегда на твоей стороне, выслушаю и пойму… — Я понимаю, да… — Мин делает еще один глубокий вдох. Или сейчас, или никогда уже. —Может, ты заметил, но у меня нет фотографий с родителями… Это долгая история, но… я все же начну… Наконец-то Юнги рассказывает. Рассказывает абсолютно все: и о том, каким ужасным был родной отец, как приходилось от него убегать через окна, и о том, как папа убил в попытках защитить себя и сына, и о том, как долго потом скитался омега по детским домам и приютам, никому ненужный, считающийся отбросом. О том, как приняла его новая семья, как поначалу пытались они делать вид, что любят и ценят, и как потом отчим попытался проявить любовь иного рода, отличную от отцовской. Рассказал, как приемный папа закрывал на это глаза и делал вид, что не слышит ни одного пошлого намека в сторону Юнги. Чем дольше рассказывал Мин, тем больше дрожал его голос, а воспоминания заставляли слезы застывать в глазах. Он никогда и никому не говорил всей правды, даже Намджуну. — Деньги мне были нужны потому, что мой отчим… он заядлый игрок в покер, но никогда особо ничего не выигрывал… у него не было больше денег или что-то такое, он поставил меня, проиграл… — лишь с помощью невероятной силы воли Юнги не пустился в слезы. Даже думать об этом ему всегда было больше, не говоря уже о том, чтобы кому-то рассказывать. — И тебе, чтобы не попасть в чьи-то лапы, нужно было вернуть его долг… Я понял, не говори… — видя, что любимый вот-вот сорвется, Хосок договаривает за него, укрывая одеялом и своими объятиями от всех невзгод. — Я ни с кем… не спал за деньги, ты не подумай… а наркотики… я не знаю, как выйти, потому что… тот одногруппник, про которого я говорил, он попытался, но… — предательская дрожь в голосе и тихий всхлип все же говорят о том, что нервы не выдержали. — Но?.. Они с ним что-то сделали?.. — нерешительно спрашивает Хосок, гладит любимого по спине, стараясь успокоить, и получает тут же частые кивки. — Убили… — едва различимо шепчет Юнги, глубоко дыша носом, стараясь успокоиться. — И не думаю, что я буду исключением, дернись я вдруг… Повисает тишина, которую не нарушают даже легкие удары снежинок в окно. Только сердца обоих стучат быстро-быстро: у одного от страха, у другого от волнения. В том, что Юнги из всего этого «бизнеса» надо доставать, Хосок и не сомневался. Назревал только вопрос как. Нельзя рисковать жизнью любимого, но и оставлять все так, как есть, тоже нельзя. Что же делать… — Только… — после долгого молчания подает голос омега, — только прошу тебя, не лезь в это дело… может, их накроет полиция, тогда… не лезь, они не пощадят никого… — Не предлагай мне оставить тебя в опасности, Юнги. Ты доверился мне, рассказав, теперь прошу довериться мне еще раз, — мягко, но уверенно и настойчиво просит Хосок. — Я не могу оставить человека, которого люблю, в опасности. — Но… — И не проси меня это сделать, прошу. Я все равно не отступлю, ты ведь понимаешь, — убирая прилипшие ко лбу прядки, произносит Хо, — к тому же, разве на моем месте ты не поступил бы так же? — Поступил бы… — тихо отвечает омега, прикрывая глаза, прижимаясь всем телом к паре. Неужели его ужасам, его постоянному теневому страху кто-то сможет дать отпор?..

***

Пусть зима с её морозами и холодами не миновала даже Сокджина и Джуна, зато кое-кто точно избежал скрипа снега под ногами и посиделок под пледом. Вместо того, чтобы проводить вечера за бокальчиком глинтвейна и просмотром какого-либо новогоднего фильма, Чонгук и Чимин во всю отдыхали у океана, погруженные друг в друга целиком и полностью. Их красоте, счастью, молодости, в которой оба купались, можно было только позавидовать. Посторонние омеги, прилетевшие сюда с пожилыми ухажерами, едва замечали Чонгука, выходящего из воды, как сразу ловили микроинфаркт: капли, стекающие по накаченному загорелому телу, мокрые пряди волос, прилипшие ко лбу, прекрасный мужественный профиль — все это будоражило их сердца и не только, но… Когда они замечали рядом красивого, стройного, с шикарной узкой талией, с подтянутыми ягодицами и приятно-округлыми бедрами омегу, которого с такой любовью и страстью прижимал вышедший из воды к своей груди, все мечты посторонних разрушались, так и не преодолевая барьер размышлений. Оставалось только отворачиваться, завистливо хмыкая и прикрываясь шляпкой от храпящей рядом на шезлонге пожилой рухляди. Сколько коктейлей попили эти двое, сколько баров и ресторанов посетили — не сосчитать уже. Каждый день на отдыхе был наполнен страстью, любовью друг к другу, поцелуями, нежными прикосновениями, ближе к вечеру становящимися страстными… Да и не только к вечеру, если уже говорит честно. Лишь чудом домой возвращались они по-прежнему вдвоем, без зарождающейся новой жизни. Родной город встретил снегопадом, неоновыми вывесками, припорошенными снегом, едва уловимым запахом цитрусовых и остатками новогодней суеты. Помогая выйти любимому из самолета, Чонгук делает глубокий вдох и, смеясь, качает головой. — Что такое? — с улыбкой спрашивает омега, спускаясь осторожно по небольшим ступенькам самолета. — Вроде и две недели прошло, а ничего не изменилось… будто завтра Рождество, — сжимая маленькую ладошку в своей руке, объясняет альфа. Когда Чимин оказывается рядом, Чон тут же целует его в губы коротко, не в силах и часа провести без своего самого дорогого человека. — Я бы больше удивился, изменись что-то, — на секунду опустив глаза, пожал плечами Чим, отвечая на поцелуй так же трепетно и желанно. — Так в душ хочется… в самолете воздух такой сухой, просто ужас… — Согласен. Скоро уже будем дома, малыш, — беря под руку партнера, Чонгук уводит омегу к регистрации. Пусть нужно еще забрать чемоданы, вызвать такси, дождаться его, доехать и прочее, но это явно займет меньше времени, чем перелет до этого. Осталось потерпеть совсем чуточку. После горячего душа, атаки увлажняющих кремов и бальзамов, Чимин, кладя голову альфе на грудь и удобно укладываясь на диване, закрывает глаза, выдыхая спокойно. Конечно, отдыхать круто и здорово, спорить с этим бесполезно, однако дома, особенно дома, где каждый уголок пропахся сочетанием таких непохожих запахов, было все равно лучше. — Хорошо, да? — озвучивает мысли Чимина Чон, поглаживая его по густым светлым волосам. Вместо ответа Пак только кивает, не желая даже говорить — настолько разморил его душ и покой родной квартиры. — Подарки раздавать поедем уже завтра, да? Надеюсь, Хосоку и Юнги вино понравится… — усталость и приятная нега от омеги перекидывается и на Чонгука. Он, не в силах подавить зевок, прикрывает рот рукой. — Понравится… — тихо отвечает Чимин, укрывая ноги возлюбленного пледом. Приехать в прохладную квартиру после жаркого солнца — опасное дело, и нужно сделать все, чтобы не простудиться. Знали бы эти двое, сколько всего произошло за короткий период их отсутствия, так бы спокойно не лежали. Хотя, с другой стороны, и хорошо, что они были в счастливом неведении, ведь в их будущей семье есть некоторые противоречия, одно из которых — на чью сторону становиться. Чонгук, проведший много времени с Юнги, был всегда за него, Чимин же, напротив, искал положительные стороны в поведении Хосока. Может, их мнения поменяются когда-либо, но покажет это только время.