Лестат и сплошные мучения

Однажды Лестату приснился сон. Само по себе это событие уже было из ряда вон выходящим, потому что снов Лестат почти никогда не видел. При жизни, быть может; затем — после Ники, но до Луи. Сколько бы Лестат ни кичился вампирским восприятием, его сознание оставалось человеческим, и ему, как и любому смертному, нужно было за что-то цепляться, чтобы не сойти с ума окончательно. Лестат любил трагедии. Наверное, с годами его собственная полюбила Лестата в ответ. Почему он так решил? Потому что во сне у него была Банка Для Всего. Лестат держал ее в руках и смотрел сквозь нее, пока вокруг витал похожий на частицы жидкого золота, расщепляющийся на кванты и собирающийся вдали от прежних своих воплощений заново свет. Лестат знал, что может получить благодаря Банке Для Всего все, что пожелает, и его завораживало это знание. Он чувствовал себя богом. В тот момент ему казалось, что он не испытывал прежде такой нежности ни к чему на свете. Это было так просто и так прекрасно: захотел — взял. Из ниоткуда, по мановению волшебной палочки, без рисков, долгих объяснений и жалкого существования вместо достойной жизни. Не было бы страха, над головой у Лестата больше не висел бы всегда готовый сорваться в свободное падение дамоклов меч. Луи не перерезал бы ему еще раз горло, девчонка не глумилась бы над его предсмертной агонией, он не очнулся бы снова там, куда увозят ненужные вещи. Он просто получил бы то, в чем отчаянно нуждался, а потом пожелал бы забыть, что когда-то было иначе. Ему не нужны были эти воспоминания. Ему ничего не было нужно, кроме Луи и себя самого. И Лестат сказал: — Я хочу, — его голос дрогнул, — чтобы все было, как раньше. Верни все назад. Но его руки вдруг исказились, и тьма стала уплывать у него из-под ног. Сколько бы Лестат ни пытался сосчитать свои пальцы и ни цеплялся за Банку, она растворилась в воздухе, как растворяются все миражи, и как едва не растворился он сам, подобно Икару подлетев однажды слишком близко к Солнцу. Лестат проснулся. Тот день был необыкновенно долгим, небо застилали тучи, и небеса оплакивали его утрату до самого заката. Лестат не стал плакать вместе с ними, хоть в глазах у него и стояли злые слезы — кровь испачкала бы воротник, он выглядел бы с застывшим на его лице выражением усталой покорности, как сбежавшее с чьего-то поля чучело. Дождь лил целую вечность. Когда он закончился, на улицы вышли люди. Все было, как раньше. Банка Для Всего вернула ему все назад.